Слишком поздно. Ничего нельзя вернуть. Ничто не возвращается. Так же, как не возвращается прожитое мгновение.
Терпение медленно, но верно подходило к концу. Мне не отвечали, из кабинки тоже не выходили. Вообще не подавали никаких признаков жизни. Это меня очень злило, а в мою голову закрались подозрения о том, не подставная ли рожа засела на этом толчке. В любом случае, этому идиоту придется выйти, другого варианта у него просто нет. Я не сдвинусь с места, пока не разузнаю, что происходит. Вся эта ситуация меня очень напрягала, а я не тот человек, который спускает все на тормозах. Если взялся за дело, значит, доделаю до конца. Поэтому этого птенчика из его импровизированной клетки я не отпущу.
Из кабинки раздается голос. Надо же, парнишка решил очнуться. Заснул, что ли посреди процесса? Но лучше бы он молчал, честно говоря, и дальше. Наверное, я бы даже сказал ему спасибо. Потому что когда я услышал его голос, меня сразу же передернуло. Откуда ж столько сладости? Голубок, что ли? Надеюсь, что нет. Иначе это плохо для него закончится. Шумно выдыхаю, качаю головой, отхожу чуть в сторону от кабинки, чтобы не зашибли ненароком. Вытираю тыльной стороной ладони испарину на лбу, облизываю губы, ожидая, когда охранник закончит свои дела. Странная картина. Коп, дежурящий возле толчка, в который испражняется человек в форме охраны. Как-то не тянет эта ситуация на обыденный случай. Начинаю нервничать еще больше, теряя последние капли терпения. Если этот кретин сейчас же не выйдет, я отправлю его мордой к стенке одним пинком в дверь. Отворачиваюсь лицом к зеркалу, кладу пистолет рядом с раковиной, включаю холодную воду. Умываю лицо, прикрываю глаза. Муторно все это. Вся эта беготня, нервы, погоня за неизвестно кем. Устал, честное слово. За моей спиной резко распахивается дверь, и в зеркало я наблюдаю до боли знакомую рожу. В лице человека в форме я узнаю знакомые черты Бранда. Того самого, с кем мы были не разлей вода целых двадцать два года. Того самого, с кем мы были братьями не по крови, но по духу. Моя челюсть здоровается с полом, как со старым другом, прячу кольт в кобуру, быстро моргаю. Моему удивлению нет предела. Кажется, я потерял дар речи, могу разве что открывать и закрывать рот, как рыба, у которой отняли кислород. Уж кого-кого, а его морду никак не ожидал здесь увидеть. И с какой стати он напялил форму охраны? При виде этого утырка внутри все заклокотало и задергалось. Твою мать, Джим, твою-то мать.
Мы всегда были вместе. С самого детства. Росли вместе, хулиганили, вляпывались в разное дерьмо. Были настоящими братьями и думали, что так будет всегда. Но, порой, жизнь играет совсем не по правилам, заставляя нас не всегда верно расставлять приоритеты. Иногда все рушится, как карточный домик, хотя ты этого и не планировал. У нас была одна команда. Бранд, я и Майкл. Все на районе знали, кто мы такие и что лучше не попадаться нам на пути. Мы всегда стояли друг за друга стеной, были одним целым, неделимым. Занимались незаконными делами, плясали под дудку одного мерзкого старикана, торгующего лютиками да ромашками. Сколько раз мне хотелось, прострелить ему его блядскую башку, чтобы мозги мозаикой разбрызгались по всей стенке. Увы, мы были под колпаком. Шаг вправо, шаг влево – смерть. Каждого из нас. Наша знатная компания была вынуждена слушать этого дряхлого гавнюка. Он предложил нам пойти на дело. Ограбление банка. Все бы хорошо, но так рисковать своими шкурами до одури глупо. Я хорошо понимал, что добром все это не кончится, что мы поляжем, останемся лежать мертвым грузом в этом сраном банке, как мешки с дерьмом. Пытался поговорить с Джеймсом, образумить его, да только все без толку. Ни у кого из нас не было выбора. Мы все болтались на волоске жизни и смерти. А потом погиб Майкл. Какой-то коп в штатском стрелял в Джэма, а наш Майки закрыл его своей грудью. Если бы Бранд не стал палить в глупую тетку, решившую вызвать легавых, все бы обошлось. Все бы обошлось, если бы мы не пошли на дело, если бы были более подготовленными. Слишком много «если бы». А результат один. Мы искупались по уши в дерьме, потеряли друга, сами себя потеряли во всей этой гребаной грязи. Внутри что-то надломалось, треснуло, раскрошилось. После похорон я пытался поговорить с Джимом, но он не желал меня слушать. Не понимал, что я хочу, как лучше. Он не одобрил мое решение уйти в полицию, решил, что я предал и его и Майкла, что связался с убийцами, продал свою душу жалким копам. У него всегда и на все было свое личное мнение. Он никого не слушал. За что мы все и поплатились. Я никогда не прощу его за смерть Майки, он не простит меня за то, что я вступил в ряды полицейских. Вот такая гнусная, отдающая падалью и свалочной вонью история, которая изменила нас всех. Жаль только, что мы потеряли родного человека из-за всех этих идиотских склок.
– Джим? – разворачиваюсь, недоверительно смотрю на парня, получше вглядываясь в его фигуру. Нет, сомнений быть не может. Это точно он. – Какого черта? – спрашиваю, кладя ладонь на кобуру с оружием. Отчего-то мне кажется, что слишком рано я убрал свой верный кольт. – Решил позабавиться, да? Все шутки шутишь, – ухмыляюсь, доставая пистолет и крепче сжимая рукоять в ладони. – Мало тебе все? Девять лет тюрьмы тебя ничему не научили? – вопрошаю с сожалением в голосе. Жаль, что он так и не поумнел. Если бы только захотел, я бы вытащил его из клоаки криминального мира. Но он отказался от моей помощи слишком давно. Теперь поздно тасовать колоду карт. Болото уличной швали, продажных девок, аморальных подонков и прочей дряни уже давно захватило его. Ничего не изменишь.
Не сказал бы, что рад встрече с ним после стольких лет гребаного молчания. Я не могу простить его за то, что случилось. Мое прошлое до сих пор иногда беспокоит меня по ночам, да так, что я не могу уснуть. И, наверное, я не виню Бранда во всем, что случилось. Скорее, корю всех нас идиотов, которые поставили свои жизни под удар. Но уже давно ничего не изменишь. Подозреваю, что эта наглая рожа совсем не чиста, что сейчас не просто так приперлась посмотреть хоккейный матч. Но что привело его сюда? Под чью дудку он пляшет теперь, когда не стало нашей банды, этого старого дебила-цветочника, Майкла? Чья ручная собачонка ты теперь, а, Джеймс?