Имя и фамилия:
Говард Аарон Ливингстон | Howard Aaron Livingston
Прозвища:
Не имеет, всевозможные сокращения имени неприемлемы
Возраст и дата рождения:
17.09.1973, 40 лет
Семейное положение:
Имеет жену и любовницу

Место рождения:
Нью-Йорк, США
Родственники:
Роберт Ливингстон - отец, бывший адвокат, бизнессмен, мертв
Аменда (Стивенсон) Ливингстон - мать, адвокат, мертва
Филиппа Эйлер - первая жена, журналист, развод, нынешняя любовница
Изольда Мэлоун Грэмл - вторая жена, акционер LAT
Воспоминания:
Родился в Нью-Йорке, в 73, во времена расцвета движения хиппи и свободной любви, однако его родители, воспитанные в строгих пуританских традициях, оказались как раз таки по ту сторону баррикад. Через пару лет год официально закончилась вьетнамская война, только официально, потому что говорят, что по-настоящему война заканчивается после смерти последнего солдата. Говард был слишком мал, однако он навсегда запомнил лица тех, кто вернулся. Мать считала, что встреча с ветеранами должна стать обязательной частью патриотического воспитания. Говард усвоил урок. Навсегда.
Он поступил в лучшую, по мнению его родителей, школу, где обязан был не подвести семью: исключительно лучшие оценки, успехи в школе и организаторской деятельности, неповиновение - каралось. По результатам экзаменационного тестирования Ливингстон был зачислен в Гарвард, на юридический, что было единогласно решено на семейном совете, у Говарда тоже было право голоса, однако никто не обещал, что этот голос будет учтен. Впрочем, Аарона не сказать, что это особо расстраивало. Разумеется, он не собирался всю жизнь просидеть в офисе, однако он давно усвоил то, что гораздо эффективнее притвориться и дать им то, что они хотят видеть. Прилежный ученик и послушный сын - пожалуйста. Бессмысленный и беспощадный бунт, безусловно, хорош по своей разрушительной силе, однако абсолютно не продуктивен. Если правильно создать иллюзию, то все оставшееся время можно посвятить тому, что действительно важно.
А с тем, что действительно важно, Говард определился уже давно. Отец, еще будучи юристом, часто брал его на открытые слушания, считая, что чем быстрее его сын попадет в необходимую среду, тем быстрее он научится. Роберт не уставал повторять, что нужно всегда внимательно слушать, что говорит оппонент, слушать и слышать то, что он пытается сказать на самом деле или же то, что он всеми силами пытается скрыть. Горячий поклонник Фрейда и Ницше, Роберт всегда пытался внушить ту мысль, что обуздав себя, найдя объяснения своим страхам и страстям, можно добиться многого. Слабости же других всегда дадут средства к манипулированию. Говард слушал и запоминал. Впрочем, по уверениям отца Аарон никогда не оправдывал его надежд. Ливингстон об этом тоже знал, но никогда не пытался доказать обратное. Точнее говоря, перестал пытаться в тот день, когда встретил Смайли, или Пересмешника, как он называл сам себя. Он сам вышел на Говарда во время очередных школьных «политических дебатов» («не важно, что именно ты говоришь, делай это как можно убедительнее»). Говард не помнил, кто тогда выиграл, а кто проиграл, потому что это было совершенно не важно. Смайли задал всего лишь один вопрос: считает ли он тех, чьи убеждения сейчас защищал, действительно правыми? Нет, он не открыл ему истины, что эта страна гниет изнутри, Ливингстон и так прекрасно это видел. Пересмешник лишь указал на тех, кто в этом виноват. Америка - великая нация, которая пережила и справилась со многим и теперь достойна стать во главе, однако эпоха потребления, точнее говоря, политика потребления подвела их к самому краю. И прежде чем добиваться порядка снаружи, необходимо установить порядок изнутри. Демократия не оправдала своих ожиданий. Смена власти и курса заставляли сделать очередной шаг назад, и чем дальше, тем это проявлялось еще отчетливее. Аарон удивлялся, как он мог не замечать этого раньше, ведь это настолько очевидно. Ему было всего 17, но он уже был готов бороться, чтобы положить этому конец, даже если Америке придется полыхать в руинах. Смайли говорил, что нельзя торопиться, нужно подготовиться, и Аарон ждал, он готов был ждать столько, сколько нужно. Он готов был бросить все и сбежать, но Пересмешник раз за разом повторял одно: он должны быть незаметны, пока. Никто не должен подозревать, пока они не соберут силы для решающего удара. Они собирали, только очень медленно. Первые подозрения начали закрадываться у Аарона спустя год: их передовые силы состояли из таких же юнцов, только-только закончивших школу. Как бы Говард ни верил в новую, поднимающуюся силу, было слишком очевидно, что таким составом им не удастся многого добиться. На прямо вопрос Смайли ответил набившим оскомину «не торопись». Они должны были вырасти, за это время научиться всему и только после этого принимать какие-либо действия. И Говард снова ждал, скрепя зубы, но ждал. Год, потом еще.
В это время он усиленно пытался изображать из себя примерного студента лучшего университета мира. Не всегда получалось, однако Аманда успокаивала себя тем, что этот такой возраст, Говард старался сделать все, чтобы Роберт с ней согласился.
Прошло почти четыре года, когда Смайли наконец-то заговорил о своих настоящих планах: они, дети своей страны, должны сделать все, чтобы со временем встать у руля и обеспечить возможную безопасность и доступ тем, кто будет вершить справедливость силой. Именно они должны будут доказать общественности, что их идеалы лучше и правильнее. Говард услышал только одно: ждать. Снова. Не вы и не сейчас. В тот день ему впервые закралась мысль, что Смайли просто ни на что не способен. Он был готов к тому, что истинные цели не даются в руки легко и быстро, однако объяснять застой и в принципе неспособность сделать хоть что-то тактикой ожидания – признак проигравшего, слабого. А вот этого Аарон уже простить никак не мог: он никогда не забывал того единственного – про сверхчеловека. Смайли был не тем, кем хотел казаться. Пересмешник больше не был им нужен. И Говард решился уйти. Тихо, если получится, или громко хлопнув дверью, если не останется другого выхода. У Аарона, как ему казалось, имелись пути отступления при любом раскладе. Правда он не учел одного: он, да и никто другой, не был готов к тому, что Пересмешник просто-напросто исчезнет. Долгое время все еще по инерции продолжали собираться, однако довольно быстро их «служба великому делу» перешла к обычной тусовке подростков с пивом и поцелуями. Говард бесился, хотя и старался не подавать вида. Хотя он больше злился на себя, потому что не понимал, что ему делать. Он хотел свободы и самостоятельности – он ее получил, и теперь не имел ни малейшего понятия, как этим распорядиться. Первой мыслью было занять место Смайли, казалось, это напрашивалось само собой. Однако Говард всегда был одиночкой и никогда не чувствовал в себе силы управлять стадом. Да и в своих бывших союзниках он никакого проку не видел. Тогда они казались ему грузом, который непременно потянет его вниз – такие же, как и те, взыгравший юношески максимализм, который быстро испарился без подпитки извне. Ливингстон, наверное никогда еще так остро не чувствовал собственное одиночество.

Ему было 21, ей 18. И они поженились через пару недель после знакомства. Просто потому, что Ливингстон не сомневался – она пойдет с ним до конца, что именно она сможет доделать то, что не выйдет у него – вполне вероятно, по причине смерти. Его не напугал последующий скандал с угрозами сослать к родственникам в Швейцарию. Его не напугали обвинения и угрозы будущих союзников, когда Говард объявил о собственном уходе. Его даже больше не пугала неизвестность.  Пришло понимание – не все сразу. Им нужно было время, нужно было подождать и собраться с силами.
Она была последней, кого привел Смайли, за пару дней до того, как исчезнуть.  Тогда ему казалось, что она понимает его, как никто другой. Немного позже выяснилось, что любой другой понимает его лучше, чем она. Два утверждения, которые противоречат друг другу и при этом являются верными. Еще не парадокс. Скорее обыденность. Аарон пытался найти объяснение. Любыми способами. Почему она, а не другие женщины? И почему последний алкаш в соседнем пабе гораздо больше уверен, что их стране нужны изменения, нежели она?
Ливингстон закончил университет. Ливингстон устроился на работу – сначала платили немного, но все обещало большие перспективы. Да и наследство (пока) оставалось практически не тронутым. Ливингстон не стал настаивать, ни когда она не захотела ехать с ним на похороны, ни когда захотела уйти. Поставленная задача не имеет решения.  Противоречащее суждение – ложно. Абсурдно.
Да вались оно все конем.
Ему было 24, и он был спокоен, как никогда. Уйти с работы, переехать, заняться тем, что действительно важно. Он попробовал найти Смайли, но потом осознал, что непродуктивно тратит собственные силы. Последующие десять лет  он провел в Европе, изучая, наблюдая, запоминая пока не почувствовал, что действительно готов вернуться. Все, чем он занимался все эти годы, было продумано, взвешено и проверено на «окупаемость».  Небольшие, но получившие в  узких кругах огласку проекты позволили ему сделать в этих же самых кругах имя. Что он делал в остальное время – никого не касается.
Не сказать, что ему легко удалось попасть в LAT – для этого понадобилось почти полтора года. Впрочем, табачные компании по всему миру с каждым днем все сильнее сдавали свои позиции – у них просто не было выбора. Сложно сопротивляться, когда правительство, никогда особо и не интересовавшееся экологией, тем более, здоровьем, нашло дополнительный и, главное, бесперебойный источник дохода. Впрочем, убивают и не за такие деньги. Игра почти на равных. Собственно говоря, ничего и не изменилось - «не важно, что именно ты говоришь, делай это как можно убедительнее».

Кто-то утверждал, что очередного повышения он добился через кровать одного из акционеров. Говард предпочитал. Чтобы они оставались при том же мнении, нежели узнали про шантаж. Хотя нет, не узнали бы – жертва мертва. И Ливингстон на этот раз действительно был ни при чем. Тем более, было бы странно использовать Иззи исключительно ради повышения. Нет, Винс, была дорога ему, хотя бы как память. К тому же если удастся сделать ход конем и поставить ее во главу компании, то есть возможность получить нужное влияние. У отца Говарда было право голоса и пакет акций. У Ливингстона помимо этого есть твердые убеждения и умение убеждать. Вкупе с тотальной необидчивостью: на любые попытки выставить его за дверь, он найдет спсоб вернуться в окно. Тем более, Гести сможет стать прекрасным союзником, и если сможет по-настоящему оценить важность момента, то даже союзником добровольным.
Единственный открыты вопрос: почему опять появилась она?

so let me introduce myself

Власть - единственное в этом мире, за что стоит бороться. Я помню тот день, когда впервые понял это.
15 учеников младшей школы Мемфиса, штат Теннесси, стоят почти идеальной свиней. Во главе Том  - младший сын младшего помощника редактора местных новостей. Перед ним, в углу, сын владельца фармацевтической компании, которая дает средства к существованию подавляющему большинству семей в нашей школе. Рональд дрожит и почти плачет. Просто потому что ни деньги, ни статус не смогут защитить против небольшой группы людей, которая поставила себе целью превратить твое существование в ад. Особенно, если эти ресурсы принадлежат не тебе, а твоему отцу.
Власть - единственное, что ценно. Деньги - наживное. Всего лишь необходимый эквивалент натуральному обмену. Только лишь средство, которое не так-то и сложно добыть, если знать, как. Долго ли умеючи?
Я родился и вырос в образцово-показательной семье адвокатов, которые даже боялись подумать о разводе. Просто, чтобы Вы знали: «образцово-показательный» в нашей семье был синонимом «идеальному». И все, что, по мнению родителей, не подходило под критерий, требовало немедленного искоренения и уничтожения. Это первая причина, почему я ненавижу своего отца.
Вторая - его убежденность в существовании сверхчеловека. Мне никогда не читали на ночь сказки об ужасных чудовищах и прекрасных принцессах. Зато к пяти годам я уже знал наизусть все монологи Заратустры. К девяти - в оригинале.
Я не имел права на слабость, тем более на слезы, даже когда в 12 сломал руку. Тот матч мы, к слову, так и не выиграли, что взбесило отца еще больше.
Мы - американцы. Великая нация. Единственные, кто имеет право на выживание. Рано или поздно все остальные преклонят перед нами колени. Это всего лишь вопрос времени.
Любое проявление эмоций - слабость. Эмоции - всего лишь средства к манипулированию толпой. Покажи расстроенному человеку, как ты переживаешь ему и сочувствуешь, и через пять минут у тебя будет необходимая тебе информация. Однако строго запрещено давать такой козырь как собственная искренность в руки посторонних. Преимущество - непредсказуемость: окружающим сложно предположить без опоры на вербальные и невербальные знаки, каков будет следующий ход.
Рациональность во главе угла, необходимо рассчитывать свои действия и поступки загодя, полностью контролировать себя, свою жизнь, и тех людей, которые в ней находятся, вне зависимости о того, знают оно об этом или нет, и что думают по этому поводу.
Так говорил отец.
Мне всегда было важно знать: правда это или же нет. Что он имеет в виду, когда говорит подобное.
Я всегда знал, что я не такой, как все. Просто потому что в 12 смог понять теорию струн. Другие так не могли. Даже отец. Правда, я старался не распространяться об этом. У меня должен был быть свой козырь в рукаве.
Я с отличием закончил школу. Это было не так уж и сложно. Я был одним из лучший выпускников юридического факультета а Гарварде. Говар в Гарварде – как мило. Деньги - всего лишь ресурс, но правильное распределение этого ресурса дает необходимые ниточки для управления.
Кстати, да, мне это удалось. Я скрыл от отца то, что действительно важно. Просто потому, что он не был таким же, как и я. Иначе я бы знал. Он был обычным, значит, необходим лишь в какой-то ограниченной сфере. И временно.
Я стремился познать все и сразу. Получить то, что было мне недоступно все это время. Тогда я верил ему – и был разочарован. Потом появилась она, и я осознал, что не все имеет логическое объяснение, но это не важно. Наверное.
Через три года меня тошнило от этого мира. Я ненавидел его больше, чем что-либо в своей жизни.
Я узнал, что я не один такой, кто отличается от этой серой толпы. Но они так же лживы, слабы и мелочны, как обычные люди. И они тем более не имеют право на существование. Потому что им дано многое, но они либо не используют это, либо применяют исключительно ради удовлетворения своих слабостей.
Тот режиссер. Он был действительно гениален. От его работ захватывало дух. Но он поддался слабости, унынию, в итоге пил и снимал рекламу и порно. Виновен.
Было не так уж и сложно подделать диплом, представить стажером и докопаться до лучшего криминалиста страны. Теперь я прекрасно знаю, как правильно прятать трупы. Пришлось растратиться и угостить коксом одного из доходяг, и не раз, - в результате я в курсе, где теперь можно достать оружие.
Мне понадобилось еще несколько лет для сбора необходимой информации и установления нужных мне связей. Зато теперь я знаю, с помощью каких средств смогу добиться желаемого. Теперь мне нужно собрать необходимые силы.
Я ни дня не работал на эту прогнившую систему. Я только лишь использовал ее в своих нуждах. Еще немного, и она будет работать на меня. До тех пор, пока я не развалю ее до снования и не построю свой, идеальный, мир, право на жизнь, в котором будут иметь только самые достойные.
Мне было 33, когда я осознал, что отец был целиком и полностью прав. Он был слаб, но он смог прикоснуться к истине. 

Отличительные черты:
Шрам на запястье и переносице
Следы от ожогов на руках, в том числе и химических
Занимаемая внешность:
Benedict Cumberbatch

Привычки:
- не имеет ничего против легких допингов, считая, что это помогает ему думать
- может задуматься и уйти в себя надолго, «разбудить» можно только физическим воздействием
- имеет эмоциональный диапазон, сравнимый с утюгом: большинство человеческих переживаний ему попросту не понятны, именно поэтому при любых попытках поплакаться ему в жилетку, либо уходит, либо отмалчивается, либо огрызается; первое  -чаще.
- имеет высокий болевой порог, поэтому при определенных ситуациях может, к примеру,  прокусить губу насквозь и не обратить внимания
- практически никогда не повышает голос: чем больше раздражен, тем тише говорит; если же взбешен – начинает шипеть
- вообще в обычной жизни мало разговорчив, однако, когда дело заходит о работе (тем более, настоящей цели), заткнуть его практически невозможно

Страхи:
Потерять то, что имеет
Хобби и навыки:
Террорист с профессией лоббиста и высшим экономическим
хотя это, скорее, не хобби, а призвание всей жизни
Общее описание:
Усвоил с детства: для того, чтобы получить свободу, дай другим то, что они хотят видеть или слышать. Говард умеет притворяться, мимикрировать и скрывать свои настоящие чувства. Ему всегда было интересно наблюдать и видеть, слушать и слышать. Пытаться понять других (если уж быть честным – способы влияния) и при этом оставаться в тени самому. Ливингстон тщеславен, порой даже чересчур. Знает об этом и позволяет, точнее, прощает себе это, поскольку искренне уверен, что имеет на это право, - он не такой, как все. Причем ему не нужно подтверждение извне – все необходимые доказательства он легко сможет найти в собственном сознании. Однако не желает, чтобы об этом узнали, догадались другие. Склонен к чрезмерной рефлексии, часто не может найти объяснение собственным поступкам, но его это не останавливает. Уверяет всех и каждого (или пытается создать впечатление), что прекрасно знает, что делает: так и надо, так и было задумано, все идет по плану. Однако на самом деле чаще всего принимает импульсивным решения, которым только задним числом находит рациональное объяснение, и не важно, что часто такие обоснования слишком очевидно притянуты за уши. Несмотря на всю свою деятельность (скрытую от глаз), не склонен к жестокости. Он не видит удовольствия ни в пытках, ни в страданиях. Других, разумеется. Скорее, его можно обвинить в бесчувственности, и в попытках взять на себя роль вершителя судеб.  Впрочем, если уж Говард в чем-то уверен, то переубедить его в принципе невозможно. И в первую очередь потому, что он вряд ли когда-нибудь напрямую выскажет свои взгляды.  В частности, уверен: что мое – принадлежит только мне. Любой, кто покусится, - приговорен. Даже в том случае, если голос попытается подать сама «собственность». Фанатик но из тихих, которые годами будут вынашивать свой план, притворяясь «мирным жителем», раз за разом выдавая союзников из мафии, чтобы потом – одним ударом – смести все на своем пути. Если получится, естественно.
Впрочем, если жив, попробует снова. Если нет – останутся последователи и те, кто не забудет.

Есть ли у вас другие персонажи на нашей ролевой?
нет
Связь:
имеется
Пробный пост:

х

Достать необходимые ингредиенты для взрывчатки домашнего приготовления не так-то уж и сложно, как  это может показаться на первый взгляд. Особенно, если что-то можно сделать самостоятельно. Темная куртка с капюшоном, черная спортивная сумка и подержанный  внедорожник  - этого оказывается достаточно, чтобы пронести взрывчатку на нужное место. Обычная, ничем не примечательная парковка около среднестатистического торгового комплекса, не совсем окраина, но и до центра далековато. Таких тысячи по всей Америке.
Крышка колы отлетает с характерным щелчком. Вообще-то я до тошноты ненавижу колу. Этот отвратительны вкус переженного сахара и демократии. Что может быть отвратительнее. Но, учитывая то, что я собираюсь сделать сегодня, подобный перфоманс можно воспринимать как попытку самобичевания. Хорошие новости для совести, плохие - для печени. Чем ближе долгожданное 5 p.m., тем больше собирается народу. Чем больше я смотрю на все эти одинаковые лица, тем больше мне кажется, что тошнит меня отнюдь не от колы. Скотный двор. Где на лбах неоном написаны самые сокровенные желания. Стать президентом, купить джакузи, трахнуть Анжелину Джоли. Изо дня в день. Ничего нового. Абсолютно.
Даже не хочется думать, что смогли сделать с это великой, когда-то великой, страной. Эти люди жалки и безвольны. Они делают, что говорят, голосуют, за кого говорят, и думают, что им говорят.
Им нужна встряска. Иначе слишком большая вероятность, что еще немного, и мы полностью увязнем в этом болоте. Много воды утекло. Многое уже невозможно реанимировать. Но я не имею права опускать руки. Шокотерапия, резкая встряска. И если ради жизни миллионов, должны умереть сотни или тысячи, то пусть так оно и будет. Я способен взять на себя ответственность за эти жизни. Однако не перед лицом так называемого закона, которого, в чем я уверен, в этой стране в принципе не существует.
Я выхожу из машины, как законопослушный гражданин, заботящийся о своем имуществе, ставлю ее на сигнализацию и не торопясь иду в сторону шоссе. Некуда торопиться. У меня пять минут. Полупустую колу забираю с собой, не из-за большой любви - нельзя рисковать. Поэтому в моем кармане перчатки, на голове капюшон. Все остальные следы должна уничтожить взрывная волна. Три, два, один...
Непроизвольно зажмуриваюсь и часто моргаю - рефлексы. Несколько секунд блаженной, почти первородной тишины, а потом раздается первый истошный крик. С днем рождения. Теперь жизнь многих измениться в корне. Давлю в себе желание обернуться - я не имею права жалеть о содеянном. Частями. Немногие, которые станут жертвами ради блага остальных.
Я не собираюсь выдвигать никаких требований или угроз. Рано. Чистый, ничем незамутненный хаос. Чтобы люди могли услышать, они должны быть готовы слушать.
Собираюсь свернуть, но почему-то передумываю и продолжаю двигаться прямо. Еще полквартала и можно будет вернуться на заранее запланированный маршрут. Но что-то привлекает мое внимание и не позволяет следовать изначальному плану. Инстинкты сигналят об опасности. Неужели я был так неосторожен? Чуть поворачиваю голову и наконец-то замечаю девушку, следующую за мной уж слишком усердно. Занимательно. Причем готов дать руку на отсечение - она одна. Лихачка в штатском, желающая выслужиться ради повышения? Что ж, посмотрим.
Резко заворачиваю за угол и жду, давая небольшую фору. Которая, впрочем, затягивается. Новичок, которому случайно повезло? Право, это даже не интересно. Как бы то ни было, оставшаяся часть дня у него теперь абсолютно свободна, поэтому можно позволить себе удовлетворить свое любопытство.
Дожидаюсь звука приближающихся шагов и быстрым шагом направляюсь к следующему повороту. Еще пару кварталов и начнутся весьма тихие улочки, на которых каждый относиться с чрезмерным уважением к личной жизни соседа, а посему не будет вмешиваться ни при каких обстоятельствах. Демонстративно надеваю наушники, так и не включив музыку - одна лишь пантомима, и прибавляю шаг, позволив себе обернуться. Дважды.
Играть в шпионов так весело, правда?
Заворачиваю за очередной дом и резко останавливаюсь. Через пару мгновений ощущаю несильный толчок в грудь. Так вот что имеют в виду, когда говорят "само идет в руки".
- Привет. Как дела? Почем акции "IBM"? - без зазрения совести стягиваю с незнакомки капюшон и очки. Чего уж стесняться - почти свои люди. По крайней мере, у нее крайне высокие шансы на то, что я буду последним, что она увидит в своей жизни. Мда... а агенты мельчают. Впрочем, я уже сильно сомневаюсь, что это агент.
- Тебе, наверное, в ту же сторону, и именно поэтому ты шла за мной несколько кварталов. Так? - я знаю, что негуманно глумиться над человеком перед смертью, однако все происходящее было слишком абсурдно, чтобы оставить все просто так. Нет уж, этот горе недоагент быстрой смертью не отделается.
- И раз я прав, ты теперь идешь со мной. Здесь недалеко.
Два дома прямо, потом во дворы. Первый подъезд, 16 этаж, квартира прямо.