Sweater&jeans.
    Покой длинной в неделю. 168 часов, 10080 минут, 604800 секунд. Я могу продолжать и дальше, но думаю, вы прочувствовали отрезок времени, который был наполнен мертвым спокойствием. Не то, чтобы он дался легко. Со своими подводными камнями и уступками. Он ведь и впрямь старался. Вести себя прилично, не суетиться, не кричать - не ахти как просто, когда жизнь из тебя бьет ключом. Все свои вечера Дэвидсон проводил с заумным видом изучая новые дела. Не то, чтобы они были столь обворожительно захватывающими, скорее наоборот. Очевидно-беспроигрышными. Видно, Бостонские власти сомневались в компетентности новоиспеченного адвоката. И плевать, что говорят в Сиэттле. Здесь ты был чистым листом без имени и заслуг. Мелким и еле заметным саквояжем с подтверждением того, что вас можно допустить в зал, не более того. Не ново. Все относятся с подозрением с первой встречи. Хотя, Мэттью был иного расположения в таких ситуациях. Он из тех глупцов, свято верящих людям, пока они не докажут обратное. Конечно, не в случае до безобразия бесспорных обстоятельствах.  Все же не стоит отождествлять его с законченным невежей, будь он таким, вряд ли бы допустили вершить судьбы людей.
    В ушах все еще звенели громкие возгласы Луизы и смиренное отцовское «здравствуй». Несколько скомкано и нелепо получилось, совсем не как на экранах кинотеатров, когда родители с визгами бросаются на детей и vice versa. Однако ему не нужны были эти залакированные постановки. Жизненно, беззаботно и по-человечески сердечно. Не ошибетесь, если сочтете, что главным ведущим ток шоу «сотня вопросов в секунду» стала мать Роны. О чем он не успел рассказать за вечер посиделок за несколько праздничным столом? Кажется без внимания не остались даже блюда, которыми Мэттью питался в холодном Сиэттле. Тяжело вынести такой шквал речи, он и сам-то едва ли способен на столь значительные рекорды. Хотя, любое воссоединение не может обойтись без ничтожных драм. - Неужто ты повзрослел сынок, - Скорчив гримасу, бубнил себе под нос Дэвидсон. Его редко задевали нетактичные замечания папочки, если, конечно, они не повторялись с периодичностью в каждую встречу глазами. - Так поутих. Небось понабрался манер в Вашингтоских степях. - Все так же тихо возмущаясь, цитировал блондин. Кому еще здесь такта не хватает. Нарочно стукнув себя по лбу за излишне-озлобленные мысли, он продолжил нервно рыться в поисках зарядки для ноубука. Куда, черт возьми, я мог ее сунуть. Одеяло в воздух, рабочий стол с жадно открывшими рот ящиками и торчащие горы разбросанных вещей из каждого уголка гардероба. Ни-че-го. Оставалась надежда на Рону. У нее-то они точно сохранились.
    - Ру! - Громогласно проскандировал Мэттью на весь дом. Ни звука. - Рона! - На этот раз громче и более отчетливо. Спасительный шелест? Через секунду Дэвидсон услышал прокуренный мужской бас, недовольно обратившийся к сыну. - Хватит орать, Мэтт. Луиза на йоге. Сестра твоя скоро будет дома, - Возможно, там было что-то еще, но произнесены остатки были так невнятно, что белокурый предпочел проигнорировать конец предложения. Сама виновата. Мне надо сейчас. Тяжело вздохнув, словно отправлялся на взлом Пентагона, он прошел в комнату напротив. Да-да, проникновение на частную собственность, безжалостное и беспринципное. Но она обязательно простит этот грешок, так же не будет никаких фотографий голого Джейсона или чего хуже, голого Джейсона и сестрицы. Мерзость какая. Фу. Боже. Фу. Изо всех сил сжав веки, он помотал головой из стороны в сторону, отгоняя страшные картинки нездоровой фантазии. Не хватало воображать постельные сцены между каким-то слюнявым уродом и Роной. Он ведь не сдержится и вмажет ему без церемоний. Плевать на эмоциональную стабильность и неприятный очерк в личном деле на работе. Удовольствие высшей степени всегда стоит принесенных жертв.
    На поиски ноутбука сестрицы тратить долгие часы тщетных поисков не пришлось. Прилежно закрытый. На рабочем столе. Если бы только ему достались эти аккуратность и чувство порядка. Не было бы цены. Да и не пришлось бы влезать на чужое пространство. Это Мэттью был парень-рубаха по отношению к личным вещам. Вряд ли бы и без того раздражительная в последнее время Рона оценила бы покушение. Фильмы. Фильмы. Фильмы. Не удосужившись даже присесть на стул, он моментально открыл компьютер, согнувшись в три погибели. - Пароля нет, вот и славно, - Протянув шепотом заметил блондин. Не хотелось бы пробовать варианты вроде: милашка_джейсон, люблюсвоегопупсика или котикджейджей. А ведь отчаялся бы и начал писать способный довести до депрессии бред. Жуть. Как и ожидалось, сестрица оказалась крайне неоригинальной в содержании предмета ежедневного использования. Достаточно было зайти в папку документы, чтобы найти полный список когда-либо скаченных фильмов. Победно подсоединив накопитель, он невольно заметил парочку старых фотографий. Серьезно! Ты их сохранила! О боже! Усмехнувшись на всю комнату, Дэвидсон стал переключать одну за другой отдушину воспоминаний. Первое рождество вместе. Ужасные прыщи. Боги. Боги. Как я вообще в зеркало-то смотрел? Пролистав несколько кадров, светловолосый вместе с ними открыл бесполезный вордовский документ. Почти бесполезный. Уже было щелкнув на красный значок вверху экрана, он внезапно остановился на броском «дорогой Мэтт». Невольно вытянувшись вперед, он подвинул стул к пятой точке, внимательно уставившись в монитор.
    Чужое ощущение заставило спину покрыться чередой мурашек, прошедших мелкой перебежкой от поясницы к шее. Письмо. То, которое он никогда не получал, и, очевидно, никогда бы не прочел, если бы не шутка судьбы. Всего лишь случайность. Мэттью никогда не подбирался так близко к настоящим чувствам Роны. Одиноко? Как холодным мороженным по вискам. Ведь они никогда не говорили об этом. Она вовсе не упоминала, что ей было, простите, одиноко. Все отлично. Замечательно. Вот какие ответы доставались ему в качестве вечернего прочтения. Но никак не уязвимая, незавуалированная просьба вернуться вернуться. Забить на все к чертовой матери, чтобы быть дома. Какой же ты феерический придурок. У меня даже слов нет. Закрыв рот правой ладонью, Дэвидсон будто пытаясь растянуть себе физиономию, провел рукой по двухдневной небритости. Сердце невольно ускорило темп. Бум. Бум. Она простудилась из-за дурацких кроссовок. Мэтти покупал бы их каждый день, если бы только подозревал, что они вообще ей нравятся хоть немного. Бум. Глаза нервно бегали от строчке к строчке, пытаясь выверить, не мерещится ли это. Он был нужен. По-настоящему важен и ему так и не сказали. Она, что, решила, что я отказал бы? Поток мыслей лавиной накрыл несчастное сознание. Все путалось, не желало собираться в единую картину. Сколько он сидел так? Пять минут? Десять? Не заметил, пока скрип двери не отвлек от спутанных нездоровых идей, лезущих в голову. Я ведь могу все исправить. Да. Да! Я все исправлю. Хруст половиц. Давно душа не была наполнена трепещущим ужасом?

Отредактировано Matthew Davidson (2013-12-26 04:46:29)

LET IT ALL BURN.
I WILL BURN FIRST.
GOD OF TIME, AM I LOST IN YOUR EYES?
JUST LET ME BURN, IT'S ALL I DESERVE.
GOD OF MINE, AM I LOST IN YOUR EYES?
    Вы испытывали отчаянный ужас? Не повседневный испуг резкого момента на очередном напичканном стереотипами хорроре, не визг от попытки младшей сестры вызвать у вас сердечный приступ безмозглым «бу». Все это ничтожные екнувшие сердца по сравнению с истинным трепетанием души, когда осознаешь всю фатальность ситуации, в которую вляпался. Наверное, оценить его состояние можно было сравнивая с детским страхом перед кричащим отцом, ждущим от вас объяснений. Прекрасно понимаешь, что их, собственно, нет. И порка будет неприятной и бесконечной, по меркам ребенка, конечно же. Безмолвная паника и желание убежать немедленно, провалиться сквозь землю, нажать на волшебную кнопку, которая вернет на пару минут назад. Лишь бы только не переживать кошмар воплотившийся в реальность. Тревога растет с каждым новым вопросом мелькающим в сознании, с каждым вздохом. Почему? Ну, почему тебе просто было не закрыть его? За несколько секунд до катастрофы в голове проносятся сотни бессмысленных фраз, наполненных стыдом и раскаяньем, ненавистью к собственному идиотизму и надеждой, нет. Никакой надежды здесь и быть не может.
    Хлопок по пальцам срабатывает словно вытрезвитель на алкоголика. Резкая боль, но она ничтожна по сравнению с нарастающим испугом. Черт. Черт. Что сказать? Как вообще в глаза-то ей смотреть? Дергая руку к себе и подскакивая с кресла, Дэвидсон буквально отпрыгивает от сестры, опасаясь худшего. И под этим, я подразумеваю разбитый ноутбуком нос. Костяшки предательски ноют, заставляя пальцы трястись. Сломаны? Еле шевелит. Но это глупости. Не важно. Практически незаметно. Тихий шепот Роны будто порывистый ветер предупреждающий ураган. Не дав объясниться, его оглушает громкий крик девушки. - Я не, - Теряется в трех словах. Ну же. Ну же. Скажи хоть что-нибудь. - Это случайность. Я не хотел, правда. Нет! - На лице Мэттью светится неприкрытый ужас. Ощущение словно тебя потрошат на части, не прикасаясь к телу. Выворачивают, измываются, протыкают насквозь, но избирательно, не желая потерять ценную игрушку. Больно. Стыдно. Сводит с ума. Перед тем как мужчина успевает обмолвится хоть словом, темноволосая вновь обращается к нему. Теперь хуже. Ее аура вовсе не излучает смятение и шок, неподдельную злость. Похуже той, с которой Дэвидсону пришлось столкнуться в первый день по возвращению в Бостон. Темнее, объемней. Лишь у самоубийцы возникнет идея отшутиться от столь трагичной ситуации.
    Стук ноутбука об деревянную часть кровати звучит будто выстрел пушки в вашем направлении, что заставляет Мэттью содрогнуться. Не смеет двинуться, вздохнуть. Сердечный ритм давно уже выбился за пределы дозволенной нормы, а в висках невыносимо пульсирует сводящая скулы боль. Она далека от физических увечий. С ней не справишься простыми лекарствами. Только гильотиной или трепанацией черепа. Увы, ничего из предложенных вариантов не сотворишь на месте. Когда девушка дергается в сторону шкафа, последняя волна отчаяния ударяет по рассудку. Нет. Нет. Только не это. Никогда не замечали, насколько ужасными оборачиваются последствия наиглупейших ошибок? Похлеще мести Фрэдди Крюгера, уж поверьте на слово. В момент, когда взрыв случается, в вас еще теплится вера в то, что пожар будет потушен, а жители дома спасены. Может быть, вы даже начинаете видеть свет в конце туннеля, находить необходимые слова, способные изменить течение бурной реки ведущей к обрыву. Смешно и наивно. Гроза не была бы так страшна, если бы не гром. Сначала ударяет лишь видная часть, происходит ожидаемая реакция, но затем, нет, затем не начинается затишье. Оглушительные раскаты, да и только.
    Ни секунды не сомневаясь в правильности действий, Дэвидсон кидается в сторону Роны, рывком хватая ту за руку. Плохое решение. Но чувства редко позволяют трезво оценивать те или иные маленькие решения. На момент тебе кажется: я поступаю верно. Это обязательно все исправит. Но ничего не меняется, а становится лишь хуже. Но люди такие. Бестолковые глупцы и мечтатели, что надеются на счастливые концовки. Не отпуская запястья, в миг выпаливает: Прошу, умоляю. Не надо уезжать. Я не хотел. Это произошло не нарочно. Я искал фильм, увидел старые фотографии и случайно открыл. - Резкие вдохи и выходи, выдающие попытки успокоиться и нормализовать дыхание. Невыносимо душно. И внезапно постыдно холодно. Спина горит пламенем, а к голове подкатывает ледяная пелена. - Ты ведь просто могла попросить. Просто сказать мне. Я бы остался. Ведь, - Запинается. Речь звучит негромко, несмотря на скорость с которой Мэттью произносит слово за словом, будто боясь, что Ру заткнет его. - Ведь для меня нет ничего важнее твоего счастья. Я не знал. - Последняя фраза звучит несколько изможденно и мертво. Потерянный, забавный мальчик с голубыми испуганными глазами. Искаженное печалью и стыдом лицо. Не дающее покоя волнение. Как бы было просто, отправь она это дурацкое письмо. Как просто, оказалось, было все исправить и как невыносимо тяжело увидеть эту безмолвную просьбу. - Прошу, не надо уезжать. Я сделаю что угодно. Прости. Прости меня. - Практически шепотом. Горький ком встает в горле. Слезы? С каких пор у него наворачиваются слезы? Помнится, в последний раз такие страшные эксцессы происходили задолго до заветных двадцати одного, когда Америка открыла объятия для легальных вечеринок и алкоголя. Щемит. Скребет. Похоже на и без того покалеченное тело решили свалиться все страдания вселенной. Лучше бы его никогда не было. Лучше бы отец бросил его в чертовом детском доме, не желая иметь дело с рассадником проблем. Видимо, мать почувствовала неладное задолго. Сколько раз мне прийдется признать, насколько мне тошно от самого себя?

THIS HATE THAT YOU GAVE ME KEEPS SAYING
JUST LET ME BURN,
JUST LET ME BURN.

Боль — особый вид чувствительности, формирующийся под действием патогенного раздражителя, характеризующийся субъективно неприятными ощущениями. К пониманию всей глубины ощущения испытываемого субъектом можно прийти лишь посредством ознакомления со сферой, в которой оно выражено. Спросите человека, испытавшего на себе пытки допроса: «Сравнимо ли пережитое физическое чувство с душевными муками?» и, вполне вероятно, вы получите отрицательный ответ. Однако, стоит поинтересоваться обратным у находившегося на грани суицида, возможно, их реплики ничуть не будут отличаться. Излюбленный человеческий спор - кто сильнее страдает. Бессмысленный, но, кажется, людям нравится все, что сводится к неизвестности. Невозможно доказать правоты той или иной стороны не побывав в обоих шкурах. Ощущения переменчивы от личности к личности, и даже прочувствовав всех и каждого на бренной планете, мы рискуем столкнуться с удивительными исключениями, которые так любят преследовать всякие утверждения. Бесполезное явление, убивающее изнутри.
    Один неверный шаг. Не бог весть какая осечка в сравнении с тем, через что он заставил пройти Рону. И это разрушительное, опустошающее чувство, медленно захватывающее все тело. Изменить. Надо все исправить. Как мантра засевшая на подкорке мозга, выбитое на лбу обязательство. Мэттью был из тех, кто воспринимал чужие страдания словно собственные, пропуская через тонкую прослойку души каждое горькое слово, впитывая всю грязь и чернь, что пропитала чужое тело. Впервые в жизни он видел ее живой. По-настоящему чувствующей, хоть и все бы отдал, чтобы никогда не довести до финальной точки. Обрыва, с которого сорвется все светлое, все надежды и возможности. Не имея возможности закричать, выплеснуть бурю бушевавшую в сердце, он покорно захлебывался слезами, криками, парализующим сознание звуком. Бездвижный. Безмолвный. Не способный ни на какую эмоцию. Их не было. Ни на лице, ни в других изощренных местах. (И мне не важно, о чем вы думаете.) Каменная тишина повисла в легких, моторчике, качающем кровь; будто после шквального огня из метеоритов, нутро мертвенно остыло. Не способный более ни на что, кроме как слушать. Упиваться едкими фразами, вырезающими рубцы на спине, забываться в них, но не упускать одной простой истины. Ты это сделал.
     И вновь пустота. Ни мысли, ни единого звука. Посмотрели бы вы на него со стороны, решили бы, что блондин и вовсе безжизненная статуя поставленная в комнате для выплескивания накопившегося негатива. Пустой, бесполезный пластиковый оловянный солдатик. Он слышал частые слова, одно за другим отпечатывалось на изуродованном атласе памяти. Изодранным, небрежным почерком лишь придавая еще больше безобразия настрадавшейся бумаги. Толчок в грудь. Слезы. Ничто не могло его пробудить. Застывший во времени, пространстве. Он не здесь. Нет, здесь лишь слух. Маленькая душонка мальчика давно уже ежилась в шкафу от громких криков. Мелкая щель позволяла запуганному взгляду видеть происходящее. Звук набирал обороты заставляя двери содрогаться. Ребенок в отчаянных попытках спастись от разрушительных гармоний зажимает уши, до хруста вдавливая руки в тонкие хрящи. Прекрати. Пожалуйста. Тихий шепот подсознания. Прошу, перестань. Замолчи. Шуршащим звуком еле слышен через очередной взрыв. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Становится страшно. Кошмары не кончатся. Они следуют за нами по пятам. А иногда, милые сердцу ужасы настигают в самый уязвимый момент, ударяя в легкоранимое сознание. Сойти с ума? Да, пожалуй, было бы логичным окончанием преглупого существования Дэвидсона. И он был готов. Если бы не, на первый взгляд, бессмысленная боль. Противно. Заключительный аккорд и поклон дирижера. Занавес опускается. И ты уже не запуганный юнец, ищущий укрытия в гардеробе. Ты вовсе не в мифическом доме души. Просто падаешь в воду, глотая последний воздух. Сильный, невыносимый удар о бурлящую жидкость. Тонешь, бьешься о подводные камни, медленно прощаясь с белым светом. Негромкая смерть покалеченной человеческой сути. Пальцы сами по себе разжимают тяжелую хватку, давая свободу действий. - Не буду. - Задавленное подступившей горечью во рту. Еле слышное, если вообще слышное. Будто он просто шевельнул губами, а голос предательски отказался подавать признаки жизни. Взгляд в родные голубые глаза. Настолько? Кричит. Вырывается. Не требовалось. Нет сил, чтобы остановить, вернуть, догнать. Громкий хлопок дверью - выстрел по сердцу. Однако не тот, что оставляет вас бездыханно истекать остатками ядовитой крови. Скорее разряд, разбивающий монотонное пищание одноликой кардиограммы.
    Выбегает, что есть сил несется по лестнице. Оступается. Летит несколько ступенек вперед, пытаясь поймать равновесие, сшибая вазу. В дребезги. Мелкие осколки будто олицетворение когда-то целостной твердой стены спокойствия Мэттью рассыпаются по холодной плитке мерзкими цоканьями. Дыхание вновь сбивается. Сердце колотится со страшной силой, будто желая проломить грудную клетку и вырваться наружу. Невыносимый, кровоточащий орган. Вечно больной. Но моторчик заводится, вынуждая вернуть остатки разума. Нестабильного, однако проснувшегося от кратковременной комы.
    - Мэтт! Да, что, черт подери, здесь происходит? Какого хрена Рона вылетает из дома, а следом за ней ты сносишь все на пути? - Слух не сразу улавливает местонахождения раздражителя. Глаза нервозно бегают по стенам. Надо найти ее. Нет. Нет. Все испортишь. Только не делай хуже. Она вернется. Тяжелая рука одергивает за плечо, с концами вытаскивая из водоворота мыслей. - Я... Мы поссорились. - По-настоящему. С криками. Руганью. Не удивительно лишь одно, именно Рона стала палачом для Мэтта. Все верно. - Я искал фильмы у нее на компьютере и наткнулся на письмо. - Прикладывая ладонь ко лбу, начинает блондин. - Она мне писала, но никогда не отправляла его. И я по-глупости решил прочитать, а она вошла в комнату и, - Слова предательски закончились. Определенно слезы. Соленый привкус в горле, терпкий запах. Забытый, но знакомый. Лицо оставалось сухим. Не сейчас, не перед отцом. - Надо поговорить с ней. Объяснить все как есть. - Наконец посмотрев на покрытые морщинками глаза Майкла, Мэттью замолчал. Это было необъяснимо и непривычно. Говорить что-то о себе. Своих переживаниях. Впервые показать старику, что ты тоже живой и тебе больно.
    - Вы меня перепугали. Я уж решил, что вы подрались там или чего хуже. Отойдет, садись. Женщины - вечно раздувают из мухи слона, - Седая фигура вернулась на кресло, устало усевшись в него. Отойдет? Это твой совет? Удивительная штука - обманутые надежды. Как мы любим понастроить песочных замков, а затем бежать на следующее утро на пляж, ожидая увидеть их невредимыми. Никогда не берем в расчет переменных, но хотим получить единственно-верный результат. Глупцы и невежи, все мы. - Нет! Нет, отец. Я не хочу ждать. Не хочу больше причинять боль, дорогим мне людям. Я всю жизнь стараюсь изо всех сил, чтобы вы мной гордились, но ломаю еще больше дров, чем если бы просто признался. - Светловолосый поймал на себе напряженный взгляд. Он знал, что этот вопрос прозвучит. Не думал, что таким образом и именно от него, но ожидал этого. Незаметно для себя, Мэттью был готов к прыжку с обрыва. И будь, что будет. - В чем признаться? Она твоя сестра, Мэтт. Позлится и отпустит ее. Вы же родственники. Все родственники ненавидят друг друга. - Голос излучал недовольство, будто своей мелодрамой сын отнимал драгоценное время, которое можно было бы потратить на прочтение очередного бесполезного детективного романа, где реалистичность - мифическое понятие.
    Первый шаг - единственное препятствие, что разделяет нас между двумя потенциальными развитиями событий. Сесть на поезд или остаться дома. Помочь перенести сумки девушке или пройти и не заметить. Они определяют нас, лепят личность, меняют курс будущего. - Она мне не сестра. И никогда ей не была. Я люблю ее всем сердцем, но никогда не смогу быть ей заботливым братом. Кем угодно, но не, - В воздухе повисло громкое «замолчи». - Отец? - Все сжимается. - Пап. Скажи что-нибудь. - Требовательная мольба, все еще тихая, но негласно кричащая. - И что ты хочешь услышать? Благословение? Может фамильное кольцо передать? Мне стыдно. Не смей позорить меня. Чтобы больше писка не слышал по этому поводу. - Щелчок. Наверное, гнев это не чувство, которое заполняет вас постепенно. Вы к нему никогда не будете готовы, когда механизм заставит затвор открыться. Мэттью не был готов. Одна за другой слезы градом хлынули. Не с рыданиями, а бесконечным потоком, который удерживали столько лет.
    - Позорить? - Шепотом. А затем как по нарастающей. Он не повышал тон. Орал. Громко. Заметно. - Позорить!? Что я делаю не так, чем я вдруг не угодил тебе? НИКОГДА. Никогда ты не слышал от меня жалоб, нытья. Папочка хочет, чтобы я стал адвокатом - пожалуйста. Ведь тогда я точно порадую его. Я лишь рушу идиллию семьи - да без проблем, соберу вещи и поеду в чертов Сиэттл. - Голос Мэттью заполнял все помещение, не давая никакому другому звуку вырваться из окружения. Лицо исказилось в злости перемешанной с глубоким разочарованием. В себе. В семье. Во всем. - Она сказала, что ко мне противно прикасаться. - Связки давали сбой, горло хрипло, но он продолжал. - И единственный раз в жизни, когда я говорю, что мне больно и хочется провалиться под землю, ты сообщаешь, что я позорю тебя!? - От обиды он прикусил губу, чтобы не истошно завопить. - Я ненавидел тот город всей душой, но заставлял себе каждый божий день просыпаться и прожевывать собственный эгоизм, в надежде, что я делаю что-то правильно. Да, я чертов кретин, который только и может все портить. Да, я пятно на белом листе. Меня не отмоешь, как не пытайся, - Говоря уже сквозь зубы, шипел блондин. И вновь слезы подступали. - Я никогда не хотел этого. Но, видимо, так уж определенно судьбой. Почему ты не видишь, как я пытался? - Душа в миг заледенела от пустого взгляда родителя. Кажется, он сказал «не смей никогда повышать на отца голос», уйдя в свою комнату. Дрожащей рукой, Дэвидсон закрыл рот, в попытках стереть все слезы. Тщетно. Ноги отказывали. Собирать вещи? Убираться? Определенно. Некому более мозолить глаза.

Отредактировано Matthew Davidson (2013-12-26 07:43:49)

Принято считать, что любое проявление злости, агрессии, гнева - отравляющее душу чувство. Однако, удивительное свойство. Оно не приходит по приглашению. Невозможно ведь вызывать ненависть как и ее противоположность, к слову. Внезапно, подобно лавине, сметающей все на своем пути. Однако, это не разносящий чернь оползень, ничуть. Скорее волна из кристально-белого снега. Очищающая. И ты более не дышишь сдавливающим сознание сырым воздухом. Ледяной, обжигающий горло, но наконец развевающий туманную ересь, что творилась в мыслях. Все становится ясным. Очевидным. Насколько это возможно, конечно. На смену облегчению приходит неприятная, ноющая боль. Один во вселенной. И впрямь, ужасная участь. Да перестань ты жалеть себя. В голове все еще не укладывается произошедшее. Ничего не держит. А так хочется уцепиться за тонкую нить, которая сможет связать острые осколки семейного счастья воедино. Хотя, может его и вовсе никогда не было. Бестолковая иллюзия, которую все так отчаянно пытались поддержать. Ради чего, спрашивается? Боли? Страданий? Ссор и обид? Родители вряд ли бы когда-нибудь поняли Мэттью. Люди склонны к эгоизму, когда что-то ценное для них подвергается нападкам со стороны. А угрозой был никто другой как мистер Дэвидсон Младший.
    Ноги подкашиваются, а тело немеет. - Идиот. - Говорит еле слышно. Самому себе, но уже тяжело терпеть внутренний голос. Легче заполнять повисшую тишину в комнате полухрипами. Неожиданный шаг назад. Благо стена послужила опорой. Руки жадно прижимаются к холодному материалу, не давая съехать в бессилии на пол. Нет. Не сейчас. Может быть чуть позже, но сейчас надо собрать вещи. Или хотя бы забрать кошелек и папки по-работе. Не время раздумывать на счет будущего, полнейшего эмоционального опустошения или последней каплей, которая довела сестру до такой кондиции. Пожалуй, лишь это не могло покинуть взволнованный разум. Без путей отступления. Она не пожелает слушать глупые извинения. Будет необычайно удивительно, если вообще вернется в дом раньше того, как Мэттью его покинет. Как бы я хотел увидеть тебя снова. Бессмыслица, конечно, но почему мне кажется, что я смог бы исправить хоть что-то? Пытался бы каждый день. В надежде заслужить прощение. Тебе только на шоу «Американская Мечта» осталось пойти. Выдох. Находясь одной ногой в параллельной вселенной, Дэвидсон как в тумане пошел в сторону комнаты. Убежать - лучший вариант, который пришел на ум за последние несколько минут.
    Хлопок, за которым следует порывистое дыхание. Надо собраться с мыслями. Опять картинка теряет контраст. Пути назад не будет, и, пожалуй, это самое пугающее. В последний раз взглянув на родную дверь дома, не возвратишься к Рождеству, не повинуясь впредь перевоплотиться, стереть чувства, стать тем, кого отец всегда хотел видеть перед собой. Негромким, незаметным, не собой. Если бы это было возможно. Слишком хорошо в нем развито чувство гордости. Лучше тонуть с этой проклятой болью в сердце, чем выжить опустошенной куклой. По крайней мере он будет искренним до конца. Как жаль, что львиной доблести не хватило для того, чтобы открыться Роне. Хотя что бы это поменяло? Все же было предельно ясно. Он поверил каждому слово, будто пораженный игрой актера, впитал в себя каждую эмоцию, каждый крик и никогда более не забудет всех ужасов, которые сотворил собственными руками. Орнамент за орнаментом, декорация за декорацией, он возводил замок с привидениями для собственной сестры камнями своих безмозглых решений. Черт, да какие они родственники? Даже наполовину не родня. Но ближе никого не было. Нет, Мэттью не одинокий болван, не имеющий знакомых, приятелей, друзей. Просто, когда дело заходило до задушевных разговоров, лишь у Ру хватало смелости и выдержки слушать душевные перипетии. Казалось, ей можно было доверить все до последней капли, но не самого сокровенного, того, что сильнее всего сдавливало изнутри.
    Голос. Этот до боли знакомый осипший голос, который обретал вновь разрушающую силу. Однако на этот раз жертвой шторма пал не светловолосый. Его отец. Рука моментально кидает сумку на пол. В спешке к двери он роняет одну из рамок с тумбочки. Поздно. Крики заканчиваются, а тяжелые мужские шаги говорят о победе девушки. Опять чертвого сердце начинает ускорять свой ритм. Прекрати. Прекрати. Успокойся. Из-за его попытки поспешить на помощь в сию же секунду, они фактически сталкиваются лбами у двери, однако Мэттью вовремя делает резкий шаг назад. - Что, - Запинается, в попытках собраться с мыслями. Снова здесь. Вернулась. Надо держаться. Хватило минутной слабости внизу. - Что там произошло? - Тщетно перематывает отрывки фраз, вглядывается в суть, анализирует. Почему? С чего вдруг разъяренная одним его видом, она кидается отчаянно защищать братца от Майкла. Отсутствия логики, причин и объяснений повергают блондина в очевидный ступор. Но мгновенное пробуждение не заставляет себя ждать. Раз. Ее взгляд серьезен и непоколебим. Не слышь он всей тирады собственного уродства ранее, с первого раза бы поверил, что поистине дорог. Шутка? Нет. Но что тогда? Опять. Уже громче, свирепей. Волнение начинает подступать к вискам. Хочется кинуться, обнять, уверить. Сомнение не дает. Рука сжимается в кулак, будто придавая смелости. Откуда ей взяться, интересно? Столько лет избегать проявлять всякую привязанность, чтобы не показаться влюбленным, уязвимым, да хотя бы просто желающим быть здесь и рядом. Он мог бесконечно шутить, доставать щекоткой, но все это не открывает глаза на всю полноту чувств. Разве что на желание достать и досадить. Третий раз. Предательское движение вперед и столь же внезапная остановка на пол пути. Не смей. Затем следует моментально повторный возглас. - Нет, нет. Я не брошу тебя. Никогда. Обещаю. - Говорит на выдохах, сглатывая ком слез, еле слышно. Паническим шепотом, а глаза испуганно сканируют каждый миллиметр кожи, любую микроэмоцию, которая может подсказать о скором затишье после урагана. Нет, она не остановится. Терпение ломается. Он моментально кладет ладони на заплаканные и горячие от слез щеки Роны. Пытается поймать взгляд, сконцентрировать внимание девушки лишь на себя. - Я не брошу тебя, не брошу. - Перед глазами водянистая пелена, но Мэттью все еще борется с желанием разрыдаться. Столько лет держал, что какие-то несколько минут в сравнении с ними? Она не прекращает. Как завороженная твердит одно и то же, не останавливаясь ни на миг. - Прошу, только прекрати наконец плакать из-за меня. Оно того не стоит. - Опять слеза. Увы. Не в силах терпеть напора эмоций. Не теперь. Зрению уже не препятствует соленая жидкость. Он может разглядеть раздраженные веки Ру, вздыбленные волосы и капли выступающие пятнами на одежде. Бережным движением, стирает океаны под глазами большими пальцами руки, начиная улыбаться на свой страх и риск. - Слушай меня. Я никуда больше не денусь, если ты, - резкий выпад. Перехватывает дыхание. Сжимая веки, заставляет две капли растечься по щекам. - Сможешь простить меня за все глупости, которые я совершил. - Вдох. Выдох. Взволнованно смотрит то в один глаз, то в другой, не имея возможности сконцентрироваться, перестать бояться, что это воображение решило сыграть злую шутку. Может и впрямь спятил? Орет на отца. Вполне логичное завершение данного эпизода жизни - галлюцинации. Отойдет, отоспится, вспомнит. Но, черт возьми, крайне реалистичные глюки, однако.

Отредактировано Matthew Davidson (2013-12-27 06:10:39)

Если бы только можно было избавиться от болезненных ощущений, преследовавших который год. Они бы были нормальными. Ничего особенного, никаких лишних драм. А сейчас? Разъяренный Майкл, беснующаяся Луиза и двое задавленных реальностью детей. Хотя, возможно, лучшим решением было бы вовсе их родителям не встречаться. Не было бы несчастий, слез и воплей, жизни бы их случались своим чередом. Монотонно, безынтересно, зато не наполненные доверху морем горестей и страданий. Вероятно, они бы встретились в очереди в магазин или в библиотеке, желая забрать одну и ту же книгу. Мэттью бы обязательно уступил миловидной особе, этот глупец всегда вел себя подобающе. А Рона бы стесненно ушла, вспоминая изредка принца пыльных полок. Они бы никогда более не пересеклись, разминувшись навечно в разные стороны. И даже самое яркое и живое воспоминание о мгновенном столкновении двух совершенно незнакомых людей сотрется с неумолимостью временем. Но было бы куда проще. Глупости, вселенной не нравятся легкие пути, как вы этого не поймете.
    Правда, что вообще это за слово - нормальность? То, что твердит нам общество? Родители? Сердце? Что выбрать, когда все три подпункта начинают расходиться во мнениях, толкая из стороны в сторону безумными возгласами. Иногда хотелось выбраться из социального кокона на необитаемый остров, предварительно похитив с собой сестру. Абсолютная свобода неограниченная никакими бессмысленными мнениями. Как много в его мыслях этих «ах, если бы», и как мало решительных действий. Однако, поверьте, столь ярко-выраженная привязанность в одной лишь попытке успокоить взглядом была непростым шагом вперед. Ударом со всей силы по ненавистной стене, которая создавалась расстоянием, скучаниями и изматывающей болью в груди от пустой дыры, которую не заполнить ничем. Смотришь в глаза, и картинка из детства заставляет увидеть забытое и потерянное, но такое дорогое. Кажется, когда-то это уже происходило.
    Невысокий силуэт открывает с тихим скрипом дверь в коридоре, которая предательски выпускает свет наружу, будто пытаясь выдать намерения подростка. Холодные ноги с трепетом ступают по липким полам. Ни звука больше иначе разбудит весь дом. Шаг за шагом фигура пробирается в комнату напротив. Всхлипы. «Ну чего ты рыдаешь?» Взволнованные голубые глаза рассматривают блестящие от лунного света капли на лице. Очертания девушки еле видны из-за не привыкшего к темноте взгляда, но с каждой минутой становится легче. «Опять надумываешь себе всякие глупости?» Шепот и еле слышный смешок. Руки тянуться к лицу собеседницы, а взгляд уверенно устремлен на нее. «Ну хватит же, хватит. Я с тобой.» Улыбка. Сердце колотится, но это не ново. Хочется кинуться. Обнять. Да, черт возьми, как же хочется поцеловать. Сдерживается. Ждет, пока она успокоится и вновь исчезает в дверном проеме. Он всегда приходит в тяжелые ночи. И почему нельзя признаться в собственных слабостях, ожидая от нее поддержки? Глупая упертость и нежелание показаться уязвимым. Когда же это кончится?
    И вот ты вновь в мире живых, возвращенных из отрывков прошлого голосом сестры. - Ты сломала мне один палец, прощаю. - Впервые за столько времени на лице появляется улыбка и Дэвидсон издает сомнительный смешок. - Как славно, что ты не ходишь на какой-нибудь кикбоксинг, свернула бы шею не моргнув. - Голос отказывается быть громче хриплого шепота, но Мэттью слабо беспокоит сия данность. А больной палец вновь дает о себе знать. На момент он отрывает глаза на пострадавшую плоть, обращая внимание на неестественно синий цвет. Ничего. Бывало и похуже, а эта глупость лечится повязкой на две недели и ожиданием длинной в месяц. Будет напоминание о его бестолковости и отсутствии такта.
    Сердце замирает. Наверное, это странно, когда кто-то столь далекий впервые делает шаг навстречу. Они когда-то рассказывали друг другу все на свете, делились каждым моментом прожитым за день, но никогда ранее Рона открыто не проявляла признаки какой-то физической нужды в своем брате. Вечная ледышка и воплощение неприкосновенности. От неожиданности он реагирует не сразу, но осознав все глубину действия, незамедлительно подхватывает ее в объятия, тесно смыкая руки за спиной. Приходится согнуться в спине, чтобы не оторвать сестрицу от пола, однако это не важно. Да хоть иглы в бока втыкайте, не двинется ни на миллиметр, лишь бы оставаться так вечно. Нос непривычно морщится от копны волос, которая лезет лицо, не давая дышать. Плевать. Обоняние улавливает знакомый парфюм с примесью чего-то соленого. Правая рука тянется к пушистым локонам, прижимая их к шее. Приотпуская девушку, вновь смотрит в глаза. Неужели сегодня я сказал кому-то кроме собственной башки, что люблю тебя? На мгновение лицо выражает искреннее недоумение. И появляется ненавистное желание. Открыться, выпалить все как тогда, поцеловать. Боже. Они ведь в двадцати сантиметрах друг от друга? А по ощущениям будто и вовсе нет никакого расстояния. На момент он уже готов. Сказать сейчас. Прекрати, немедленно. И даже внутренний голос перестает действовать. - Знае... -Слышится голос Луизы. На удивление вовремя окатывая потоком недовольств. Внутри закипает. При чем здесь Рона? Мэттью - агнец всех проблем скопившихся в доме Дэвидсонов в один миг. Ру стала лишь несчастной соучастницей, не выдержавшей потока выходок.
    - У меня есть сумасбродная идея, - Говоря негромко, но четко, сообщил блондин. Резким движением он схватил руку девушки, подбежав к окну. Пожарная лестница красовалась перед глазами. - Полезли, давай же, - Стерев с лица остатки слез, он раскрыл настежь створки, не раздумывая залезая на подвешенную железную конструкцию, отчего ноги с ужасом подкосились. Я уже говорил о вражде между горе-героем и высотой? Но ведь нельзя показаться испуганным кроликом перед сестрицей, отчего тяжело вздохнув и оторвав глаза от асфальта, он протянул руку Роне, в вопросительном жесте. - Они все равно не успокоятся, вернемся завтра, когда перестанут извергать пламя почем зря, - Ей богу, как в восемнадцать лет. Одно приятно, в то время у него не было ни черта в кармане, а сейчас переночевать можно было в любом попавшемся отеле. Аллилуя. Соглашайся, прошу. Сбежать от всего мира или хотя бы от семьи. Не важно. Побыть наконец-то вместе. Вне домашних стен. Вне условностей. Соглашайся.

Расстояние – глупая выдумка влюбленных, чьи чувства не выдержали долгой разлуки. Когда вы прощаетесь с объектом симпатии, нельзя отрицать, что навеянное испорченным настроением растройство заставляет говорить преглупые обещания, однако это ничуть не оправдания для сломленных часовыми поясами и  монотонными перелётами. До тех пор, пока человек – единственная точка, что держит тебя на этой планете, даже полет в космос не станет достаточным препятствием, чтобы разрушить тёплое ощущение в груди. Если бы тёплое. Казалось, маленькая искра, приятный сердцу огонёк свечи обрёл форму разрушающего пламени, которое так и норовило вырваться насквозь протаранив огромную дыру в груди. 
Он вспоминал о ней каждый день. Не важно насколько невыносимым он был, Мэттью всегда удавалось пустить улыбку на лицо от согревающей мысли. Это были бесполезные воспоминания, маленькие моменты, не значащие ничего для мироздания, но являющиеся самым дорогим подарком судьбы. Как бы он хотел, чтобы боль утихла, изжила себя со временем. Увы. Все оставалось неизменным, будто он вовсе не покидал Бостон, а поехал на край Америки провести выходные. Ужасное время. Пожалуй, за всю жизнь он не чувствовал себя более статично, чем за несколько лет, которые довелось потратить в Сиэттле. Даже отношения оказались недостаточно светлым пятном, чтобы память о бессмысленном решении не заставляла выдыхать после каждого подъёма. О, каждое утро он в ужасе подскакивал с кровати, в страхе увидеть перед собой привычный серый пейзаж за окном. «Дома.» – Оседала успокаивающая идея в сознании, позволяя облегчённо свалиться на спину, продолжая дремать до момента, когда будильник не объявит шесть часов. Дэвидсон просыпался раньше всех в семье из-за наработанной привычки бегать до работы. Единственное, за что блондин услышал восхищённый отзыв от отца.
Улыбка наконец прорывается с концами, заставляя позабыть о пережитом. Будто не было криков, боли, обид. И даже мелкие несуразицы вроде опухшего пальца не доставляют неудобства. Тепло. Мэттью всегда был человеком, которому требовались тактильные ощущения. Чем больше, тем лучше он себя чувствовал. Хотите превратить его в засушенный горем гербарий? Запретите вовсе обнимать вас и тыкать в порывах нежности. Ей богу, ничего ужаснее в качестве наказания и придумать нельзя было. И представьте, какая палитра сразила его наповал, когда неприступная сестрица позволила, ой, простите, самостоятельно протянула руки в Дэвидсону.  – Я же лучший человек, которого ты знаешь? – Расплываясь в довольной ухмылке, замечает светловолосый идиот. Наверное, это может звучать для вас как желание уколоть, задеть, тыкнуть в собственные ошибки и лишние слова, однако ему лишь требовалось наконец-то обозначить вслух. «Я дорог. Я важен. Я не пустое место.» Стук по двери заставляет двинуться с места, несколько раз чертыхнувшись и проклиная мир про себя.
Легко казаться себе героем вселенной, пока не ступишь на тернистый путь подвигов. А оказаться в пяти метрах от земли – удивительный жест храбрости со стороны человека, панически трясущегося при виде прозрачных лифтов в торговом центре. Детские травмы? Вы правы как никогда. Думаю, каждый мальчишка считает своим долгом покорять садовые деревья. У некоторых неплохо выходит и, в конечном итоге, в голове остаются лишь счастливые мысли о прошедшем сумасбродстве и покорении вершин похлеще альпийских гор. Но не в случае Дэвидсона. Ему посчастливилось проткнуть мышцы спины веткой, когда мальчишка сорвался вниз. Все бы ничего, если бы ему не пришла в голову совершенно безмозглая идея вынуть горе-предмет из плеча. Пришлось разрезать все к чертям, чтобы достать опилки зацепившиеся за мышцы при извлечении. Глупый ребёнок, ничего не скажешь. – Нет! – Слишком громко, выдавая неспокойное сердцебиение. – То есть, да! – Ранен, но не побеждён. – Но по плану ты должна игнорировать исключительно не мужественный страх, а восхищаться оригинальностью побега, черт возьми. – Смех. Сделав несколько шагов по лестнице, в следующие несколько секунд Мэттью со скоростью спринтера прорвался к асфальту, облегчённо выпустив «ах». – Рука не понадобилась! – Восклицает блондин, ожидая девушку уже внизу. Остаётся надеяться, что он не смел её с пути во время ураганного спуска в паническом ужасе.
Почему-то у него не было сомнений, что Роне потребуются объяснения на счёт произошедшего. Как-никак, Мэттью и впрямь повёл себя иначе, будто защищая самое родное, что находилось в глубине души. Зачем приукрашивать? Так и было. Его отец ни раз комментировал выборы молодого человека, но за редким случаем будучи юношей он вступался за собственный выбор. Молчал или степенно отказывал меняться, не более. От него нельзя было дождаться эмоциональной истерики, слишком уж сильно он держался за это слепое желание завоевать одобрение. А ведь Майкл не был плохим человеком. У Мэттью было все, о чем мог пожелать мальчишка. Образование, будущее, любой интерес, одобренный папашей, поддерживался и проплачивался, как бы тяжко не было. Но, видимо, не в этом было счастье. Тривиальное внимание, лишние час-два за задушевными разговорами – вот, что требовал так отчаянно Дэвидсон. – Я уж думал, что ты не спросишь, – Опустив глаза в пол, заговорил светловолосый. В груди все неприятно сжалось, будто просилось наружу. Сказать? Что вы. Легче пойти кончить жизнь под гильотиной, чем вытерпеть очередную бурную реакцию. Да, вы правильно поняли. Он не верил в них. Не верил, что может значить для Ру больше, чем дорогой брат. Он видел письмо, читал боль в каждой строчке, но так и не заметил самого бросающегося в глаза послания. Только безграничную родственную любовь. «Если бы этого было достаточно.» Вздох. – Я даже подготовился с ответом. – Вновь еле заметный вздох. – Я обязательно расскажу тебе все, чем так эмоционально полил Майкла. Просто, – Запнулся. – Просто сегодня, боюсь, запас смелости исчерпан. – Выходя к дороге, закончил светловолосый. Рука вверх. Остаётся ловить такси и уехать к чертям куда глаза глядят. Хотя, он давно хотел побывать с Роной в итальянском квартале. Незримая романтика и приятный ужин. Хитрожопый план, не сомневайтесь. Но вы же уже знаете Мэттью? Его стратегия всегда проваливается из-за неспособности сообщить простую истину своей родственнице.

Странно осознавать, что мы взрослеем. Кажется, только недавно хрупкая фигура двенадцатилетней девочки ворвалась в скрупулёзно возведённый мир отрешённого Мэттью, а теперь она вовсе не напоминает плаксивую надоеду. Хотя, кто ещё был надоедой среди двоих. Вечно недовольная его поведением и вообще существованием, удивительно, как эти двое прижились подле друг друга спустя горький год на одной площади. Сколько же было истерик, жалоб родителям, перед тем как внезапно когда-то далёкий и нелюбимый брат, превратился в родного и близкого. И это было вполне взаимно.
По своей сути Дэвидсон всегда был открыт миру. Он старался пробиться через стены, ровно выстроенные сестрой, но, кажется, вышло лишь сейчас. Что-то иначе, и плотное расстояние не ощущается вовсе. Заливается улыбкой. Она не отстанет. Будет повторять, пока несчастные нервы Мэттью не сдадут и он не метнётся перевязывать чёртову конечность. «Лучше бы его с концами отрубило.» — Мелькает недовольство в мыслях. Не хочется терять ни секунды на глупую скорую, безмозглых врачей; боль растворяется в счастливом ощущении тепла в груди, напоминая о себе лишь когда палец задевает посторонние предметы. Когда придётся ещё сидеть рядом, не беспокоясь об остальном мире? Нет, сегодня здоровье будет последним из приоритетов.
— Я уловил тонкую нить негодования, — Усмехаясь, замечает блондин. В голове каша, но различимы громкие ругательства. «Stupid, stupid.» —  Ещё в тот момент, когда ты постаралась лишить меня пальца. — Вечно он сводит все в шутку. Иначе не может. Мэттью никогда не страдал обидами и истериками. Пропускает всё через себя. Эдакий катарсис через принятие боли. Вынашивай он все эти ощущения годами, ей богу, кончил бы в психушке или прострелил насквозь мозги. — Ты всего лишь писала, что скучаешь. Неужели, думаешь, что если бы ты сказала мне об этом, я бы нервно проклял все на свете, совсем не сообщив, что это единственное, чего я ждал каждый день с момента моего отъезда? — Неотрывно смотрит в глаза Роне, а затем отвлекается на водителя, сообщая адрес. Он не надеется, что сестра представляет, куда они направляются. Мало кто испытывал такое же притяжение при виде итальянского квартала. Его бросало в дрожь от высоток и небоскрёбов, которые так пагубно приземляли и давили на душу. Улыбаясь, толкает девушку в бок. — Кому какое дело? Нам же не по восемнадцать, чтобы загонять в дом после десяти.
Именно в итальянском квартале Дэвидсон и нашёл квартиру мечты. Ощущая тягостные взгляды со стороны Роны, а в добавок, выслушивая лекции от отца по поводу неспособности приобрести собственное жилье, спустя несколько дней он принялся напрасно терять время в поисках постоянного места жительства, встречаясь с назойливыми риелторами. Изначально, преглупая идея подыскать квартиру неподалеку от семейного дома посетила голову, но в момент покинула, после более глубокого изучения плюсов и минусов. А вторых, поверьте, было в разы больше. — Я уже нашел одну, очень даже неплохая. Тебе бы понравилась, —Мечтательно закинув голову назад, заявил Мэтти. Вы же понимаете, что он редко болтает попусту, описывая бесполезные эмоции, которых не может предвидеть? — Последний этаж, две спальни, большая гостиная. —Сделав акцент на количество кроватей, закончил светловолосый. Конечно же, он мог бы прямолинейно заявить: «Переезжай-ка ты ко мне от родителей», и вовсе неприкрыто сообщить, что его кровать бесконечно расправлена, но остатки сознания не позволяли себе вылить бредовый мысленный шлак наружу. По крайней мере, он соизволил завернуть прямолинейные идеи в симпатичную обертку. Было бы куда лучше, если бы при приглашении не приходилось упоминать о второй спальне. И одной ведь хватило бы?  «Хватит уже. Боги.» — Незаметно трясет головой, стараясь привести себя в чувства. Не хватало еще ляпнуть пошлую очевидность собственной неприкрытой влюбленности. Не сегодня. Не так. Иногда, хочется потрясти его и спросить: «А когда же?» Бесполезный молодой человек, ей богу.
Погода медленно готовится к ночному сну, опуская на город терпкий аромат холода и лиловый закат. В Сиэттле они были несколько иными. Чуть теплее, чуть тусклее, и все эти маленькие детали заставляли ненавидеть каждым миллиметром кожи вечера в чужом городе. Удивительно, как люди приковывают нас к определенным местам, не давая ощутить полноты жизни, когда мы их покидаем. Я не говорю о недолгих уездах в командировку или же недельных каникул; все это было необходимо, чтобы достаточно соскучиться, достаточно прочувствовать насколько некоторых личностей не хватает подле нас. Когда же разговор заходил о переезде надогло, а то и навсегда, центры вселенной эгоистично забирали всякую радость от смены обстановки, лишь ухудшая состояние больного сердца ото дня в день. — Уже приехали. —Показывая пальцем на уютный итальянский ресторан, заявляет Мэттью. — Всю жизнь хотел сводить тебя именно сюда. Но тебя же не допросишься, книжный червь, —Смеясь и легко толкая девушку в бок, сообщает Дэвидсон. Буквально выскакивая из машины, он подходит к противоположной двери, подавая руку Роне. В конце-то концов, он может вести себя как джентельмен хотя бы раз в жизни? Дома не покорчишь из себя манерного принца. Куда уж ему до них. Вряд ли новоиспеченный муж Кэйт Миддлтон позволяет себе зубастые атаки на ноги жены.
Замечая внезапное изменение во взгляде сестры, Мэттью моментально заполняет пустоту очередной болтовней. Не может этот идиот по-другому. Вечно кудахчет похуже наседки, лишь бы только настроение ближних оставалось в той же кондиции. — Я верю тебе. — Ухмыляется.  — Хотя твое письмо не хуже посвятило.  — Я уже говорил, что он чертов самоубийца?

Отредактировано Matthew Davidson (2013-12-30 21:33:43)

Необычайное чувство, когда ты просыпаешься, осознавая, что тебе уже не восемнадцать. Нет ни открытых дверей, ни тысячи лиц впереди, что повстречаются на пути. Конечно, ты прекрасно понимаешь, что жизнь не закончилась, не исполнила прощальный танец. Как много еще случится. Слез, радостей, горестей и, если повезет, концом будет счастье. Напыщенное, бесполезное понятие, к которому так рьяно стремится битая часть земного шара. Многие и представления не имеют, что им требуется для достижения эфемерной цели. Пожалуй, им можно позавидовать. По крайней мере, они не просыпаются с мыслью о том, что лишь чудо поможет исполниться заветной мечте. Чудо смелости, чудо взаимности. Невыносимая и непокидающая разум идея. Сон не приходит сразу, заставляя мучаться часами, в надежде, что рой идей наконец отпустит. Но ничего не происходит. Неизменные мучения изо дня в день. От рассвета до заката. Удивительно, но, вероятно, он привык справляться с бессонницей и перманентной болью в сердце. Отними их - возникнет назойливое впечатление, будто оторвали кусок родного. И впрямь, кажется, Мэттью слился с нездоровыми ощущениями.
Взгляд в сторону темноволосой фигуры, потерявшейся в своих мыслях. У них было много общего, несмотря на координальные отличия. И эти фантомные боли могли бы сблизить как никогда ранее, но кто-то должен был пожертвовать сохранностью собственного мирка. Кинуться вперед, не надеясь на ответ. Просто рассказать. Открыться, не желая получить что-либо взамен. Какие же люди эгоисты. «Какая же ты глупая. Боже. Боже. Вечно найдешь тот вариант, о котором я и не задумывался.» Нет. Не в этой жизни. Он не будет смотреть на ту женщину, которая будет лишь слабым отражением той, что всегда была в сердце, той, что незаметно для себя разрушила всякую надежду на детские крики в доме и размеренную, стереотипную старость в счастье с изрядно постаревшей, но такой родной супругой. Возможно, случится непредвиденное. Незамысловатая случайность приведет к нежелательной беременности. Тогда все будет иначе. Каждый божий день он заставит себя просыпаться с улыбкой, отдавая все силы для театральной постановки длинной в жизнь. Потому что так правильно, так поступают чокнутые храбрецы, которым когда-то не хватило сил произнести правду. — Нет, я не планирую обзавестись детьми в ближайшее время. Если ты об этом. — Громкий смех. Почему она вечно заставляет говорить прямолинейно? Ей богу, хуже любого мужчины. Либо видит отсутствие всяких предложений, либо вовсе что-то противоположное желаемому. Или это женская черта? Хотя, скорей всего, Рона просто-напросто была создана для того, чтобы Мэттью прочувствовал все отчаяние неспособности найти общего языка. — Я наивно надеялся, что ты услышишь громкий намек: «Эй, не хочешь ли пожить со мной?» — Проговорив по слогам, будто иначе до нее бы не дошло. Опять звонкий смешок и назойливый взгляд в сторону девушки. Словно он сломит Снежную Королеву, что медленно начинала завоевывать обратно свои владения. Опять неприятное жгучее чувство в груди. Почему её холод возвращается как верный пёс? — Соглашайся! Моя компания веселей, чем Луизы и Майкла. — Ко всему прочему, каким бы остолопом не был бы Дэвидсон, сконцентрироваться на работе с ним было вполне возможно. Из-за переезда, новой должности и прочих осложнений, приходилось пахать не меньше, чем в первые месяцы после выпуска. Сколько он спал? Четыре? Три часа? Даже такая гиперактивная личность, как Мэттью ломалась под напором информации. Но ничто не вечно. По крайней мере, вечная загруженность позволяла отвлекаться от полного внимания на одну нерешенную проблему. Пора бы уже. Столько лет прошло.
Негодование нахлынувшее лавиной не заставило себя ждать. Серьезно? Отказывается? Нет, она точно решила вогнать его в глубочайшую меланхолию. Оставалось и впрямь показывать квартиру, не молить же посетить любимое место? Два года он не видел состарившуюся физиономию местного повара, неизменных официантов, что наблюдали взросление Мэттью с момента, как у него начали появляться карманные деньги. Тяжело забыть вечные упреки отца на счет исчезновения наличных. Ради чего? Очередной чашки кофе и атмосферного района. Шесть лет подряд в один и тот же ресторан. В одиночестве. Да-да, несмотря на довольно распростертые руки души, за редким случаем он пускал в родные сердцу места. Не хотел пачкать их лишним народом. А теперь, когда, считай, впервые в жизни ты желаешь открыть постороннему сокровенное, он бесцеремонно бросает обратно в лицо? Вселенная и впрямь несносная гадина. Ничего. Он еще сломает её железный стержень. — Не верный ответ. — Изобразив роботическую речь, заявил блондин. Смешок. — Глупые людишки называют это галантность. Но если так хочется, можешь считать, что это чистой воды издевательство. — Разве что жирным шрифтом на лбу не написал: «ИРОНИЯ». И почему она вечно поливает его грязью за любое проявление заботы?
Тихий скрип лифта еле заглушал громкие мысли. Близко. Слишком близко. Никогда не замечаешь насколько узкие бывают помещения, пока не окажешься в них с объектом восхищения. Благо четвертый этаж и терпеть пришлось секунд с тридцать. — Даже не надейся. Либо ты спишь здесь, либо я поеду обратно с тобой выслушивать весь этот поток. — Еле слышно, но настолько отчетливо-серьезно, что можно решить, будто вовсе не Мэттью говорит. За редким случаем вне стен судебных слушаний мужчина вел себя подобным образом. Его близкие друзья, не видевшие его за работой, вероятно, вообще считали, что Дэвидсон раздолбай, каких свет не видывал. Не удивительно. Он ведь по большей части именно такой. Треск замочной скважины. К счастью, он забрал вчера ключи, несмотря на то, что предыдущие жители не закончили переезд. Очарование Мэтти имело свои достоинства. Он слезно обещал использовать данные права лишь для замерки ненавистных метров. Единственное, что принадлежало Дэвидсону, - новое пианино, стоявшее посередине гостиной. К слову, это все, что находилось в ней, если не считать прилагающуюся к нему табуретку. — Если б я знал, — Задумчиво произнес блондин. «Пахнет пылью. Проветрить бы.» — Обувь можешь не снимать. Прошлые жильцы перед продажей еще не успели вынести все. Обещали оставить только кухню без техники и ванную комнату. Остальное я буду докупать самостоятельно. — Отыскав счетчик и выключатель для электричества, он довольно резко потянул его наверх, услышав гул просыпающихся ламп. — Кровати должны еще быть на месте. — Открывая шторы и выпуская поток пыли наружу вместе с распахнутыми ставнями, замечает Дэвидсон. Очередной взгляд в сторону сестры. Нет. Он не даст ей сегодня трусливо сбежать. Не в этот вечер. — Ты ищи аптечку, а я вниз за едой. Не могу же я тебя оставить голодной. Если Магомет не идет к горе, то гора пойдет к Магомету. — Как можно скорее покидая квартиру, сбегает вниз по лестнице. Выдох. Почему всегда все наперекосяк? Почему она не реагирует на его тщетные попытки вести себя как на свидании? Отмахивается. Скалится. Будто и впрямь противно. Мысли вновь путаются. Почему этот бесконечный поток вопросов? Без единого шанса на ответ. Черт. Знакомые двери. Не зря он приобрел квартиру так близко. Теперь уж точно станет постоянным клиентом. Опять. Наполовину раскрытая дверь впускает поток теплого воздуха в лицо с примесью выпечки. Как всегда вкусные ароматы, заставляющие желудок грустно урчать. Внезапно ошеломленный взгляд повара и трепетные возгласы «Неужто Дэвидсон вернулся!?». Пачкая свитер мукой, толстоватый мужчина осыпает распросами, обещая приготовить вкуснее всего. В честь возвращения блудного сына. Кому нужна эта честь? Смех. Улыбка. Волнение постепенно нарастает, в ужасе, что Рона просто-напросто сбежит. Это убьет его. Он вряд ли вообще сможет ступить на порог дома, полностью потерянный. «Хватит. Перестань.» Искренне извиняясь, просит приготовить спагетти с томатами и базиликом, положить хлеба и буратты, и рыбы на грилле, в надежде угадать хоть что-то. Ах, бутылку вина. Точно, чуть не вылетело из головы. Славно быть знакомым с половиной персонала. Заказ приносят в течении пятнадцати минут, за которые Мэттью успевает поведать пол жизни. Опять простите, извините, после разочарованного: «Не поешь здесь?» Увы. Очередное не сегодня. Раскаявшись, выпрыгивает из ресторана, в надежде успеть. Главное, чтобы не сбежала. «Прошу. Пожалуйста.»

Мне бы этот прибор с яркой вспышкой из фильма «Люди в Чёрном»,
Я бы выкрутил реле на максимум, и вообще всё под чистую стер бы.
Очутился бы в незнакомом месте, ничего не понимая, не зная, кто я,
Лишившись потребности глушить препаратами фантомные боли.
Желаете поговорить о неспособности ценить подаренные шансы, ловить момент и пользоваться выигрышным лотерейным билетом по назначению? Тогда вы обратились к мастеру создания проблем на ровном месте. С завидной виртуозностью он тыкал бумажкой с судьбоносными цифрами в автомат с напитками, терял в четырех стенах дары вселенной и ловил лбом всевозможные препятствия, будто специально. Горе-романтик, горе-ухажер, горе-горе. Спрашивается, что мешало зажить здоровой, не обремененной больными идеями жизнью? Да, ничего, если быть честным, кроме невыносимой упертости и бесполезных надежд. А последних был целый список. Как бы было прекрасно, если бы он просто-напросто встретил Рону на улице, по собственной глупости врезался бы в миловидную девушку, позднее завязав нескладный разговор. Он был бы очаровательным, убедительным и извернулся бы в любой знак препинания, лишь бы привлечь внимание. И, может быть, их история смогла бы обрести счастливый конец. Как много этих многозначительных «может быть». Стоит уже смириться с суровой реальностью. В параллельной вселенной, они, конечно же, уже давным-давно просыпаются рядом по утрам, но не в этом мире. Его вечно была в спину неприкрытая искренность. Сколько раз Мэттью выслушивал обвинения в каверзных планах и лицемерном отношении, в недоумении выискивая фальш в самом себе. Где вы умудряетесь высмотреть подстроенные обстоятельства, когда, пожалуй, он был олицетворением действий по-наитию и спонтанных решений? Да, вы не очитались. Планировать будущее - не про него. Продумываение последующих действий завершалось на завтрашнем дне и «чего не хватает в холодильнике», хотя и это за редким случаем выходило как предвиделось. Удивительная несобранность, не сомневайтесь.
«Это все, что ты хочешь мне сказать на приглашение?» Недоумение и еле заметный шок слились воедино. Он ожидал отказа, нервного удара по голове или, в случае чуда, скорейшего «конечно», но никак не отсутствия всякого ответа. Будто наплевать, будто не важно. Хотелось взять девушку за плечи и трясти, пока наконец хоть какая-то реакция не вылетит из её уст. Чертова тишина. Но он привык. Привык к тому, что с каждой счастливой улыбкой сестры, получит в двойном размере ледяного безразличия. И пусть до сих пор он удачно игнорировал это, но Рона, как и большинство членов семьи, не видели в нем взрослого человека. Мэттью - неоднозначный коктейль из несерьезности и личности, с которой без задних мыслей можно было бросаться в огонь. Почему все в один голос обзывали его ходячим детским садом, не обращая никакого внимания на железный, несгибаемый стержень? «Похоже на то.» Неприкрытый вздох, разбивший молчание. В миг ощущение одиночества. Некому рассказать, некому открыть изодранные куски души. Несмотря на вечное хорошее настроение, шило в заднице и не прекращающиеся шутки, Дэвидсон был глубоко несчастен. Когда в последний раз кто-то по-настоящему понимал его? Слышал и не тыкал мордой в отсутствие привычек ассоциируемых с немалым возрастом? Нескончаемое третирование, бессмысленные замечания и косые взгляды. Да, больше всего на свете он боялся оказаться в темной комнате наедине с самим собой. Без выходов и входов. Увы. Наши кошмары всегда являются по первому зову, в отличии от многочисленных мечт и желаний. Остается молиться, чтобы погрязнув во мраке, ты не напоролся на что-то пострашнее черных силуэтов.
Может в этом причина? Слишком безответственный с виду? Тысячи вопросов одолевали сознание, в поисках правды-истины. Если бы только она смогла посмотреть сквозь призму выходок, вглядеться в мутный пруд личности Дэвидсона. — Как прикажите, мама. — Ему определенно не надоедало раздражать девушку потоком подколов. Защитная реакция, не позволяющая высвободить наружу расстройство. Он не мог позволить себе в очередной раз показаться слабым. Нет. Никогда в жизни. Лучше терпеть, лучше давиться болью, чем опять кричать, умоляя прекратить измываться, бить по самым уязвимым местам, отождествлять его с назойливым дураком. Благо он не способен переживать неприятные ощущения циклично. Их было слишком много, чтобы пригревать на шее, словно дорогие сердцу эмоции.

Я написал бы себе записку с просьбой не пытаться узнать о прошлом,
Во избежании возможных рисков, наврал бы в ней сам себе безбожно.
А если бы вдруг я кого-то встретил, кто напомнил бы мне о забытом,
Я нажал бы ещё раз на кнопку. Это так просто: вкл/выкл.
Не став дожидаться медлительного лифта, он с примечательной скоростью пролетел четыре этажа по лестнице. Задыхаясь от проделанного пути, Мэттью так же молниеносно ворвался в квартиру. Секунда невыносимого ожидания. Фигура Роны спасительным образом появилась в коридоре, мгновенно успокоив нездоровый сердечный ритм. Не выпуская пакеты из рук, он подобно петуху склевал таблетку из руки сестрицы, коряво взяв протянутый стакан. Блондин ни на секунду не сомневался в компетентности врачебных навыков Роны, так как самостоятельно мог лечиться только аспирином и теплым чаем, что, к слову, оттягивало момент выздоровления на долгие две недели. Хотя, Дэвидсон и при смерти не отказывал себе в удовольствии проработать пол ночи. Несмотря на то, что юриспруденция была далеко не сфера мечты, такого законченного трудоголика надо было еще поискать. Славно, что завтра у него выходной день. Пришлось бы за неимением документов, разглядывать бумажки на тусклом экране смартфона. И то, пока тот не сядет.
— Я уж было поверил в то, что ты сбежишь от меня. — Смешок. Пусть звучало это безобидно и легко, но только сейчас нервы медленно распускались из нерушимого клубка беспокойства. Поставив пакеты на барную стойку, он развернулся к девушке, вопросительно взглянув на неё. Кто-то нашел в трусах яйца? — Несомненно. Мой коварный план - напоить тебя и заставить остаться в квартире. Пьяные, такие сговорчивые. — Проведя глазами по чистым поверхностям, светловолосый не смог не удивиться внезапному лоску и блеску кухонных столов. — У тебя случился приступ отчаянной домохозяйки? — Опять улыбка. Иногда мне хочется выстрелить ему между бровей, чтобы наконец-то этот придурок перестал осыпать Ру ухмылками и светящимися глазами. Надоедает же. Хотя, вероятно, это лишь мое личное мнение. Зашуршав пластиком, Мэттью вытащил блюда одно за другим, переложив их в оставленную посуду. Громкий хлопок открытой пробки, и два стакана были наполнены красной жидкостью, предназначенной для раскрепощения и совращения. Но не беспокойтесь, второй этап вряд ли настигнет наших героев. Не сегодня, скажем так. Накрыв подобие стола за барной стойкой, которую хозяева учтиво не успели забрать, он настойчивым жестом пригласил Рону за стол. — К слову, я всего лишь надеялся отпраздновать с тобой подобающим образом воссоединение семьи, — Или двух влюбленных страдальцев. Не столь важно. — Рыба или спагетти. На твой выбор. Я такой голодный, что и травы с улицы бы пожевал. — Проглотив подступающий смех, сообщил Дэвидсон. Стоило начинать сдерживать порывы разулыбаться и вести себя подобно выигравшему главный приз глупцу. Но не буду отрицать, он был готов взять камеру, чтобы не упускать ни секунды наигранного спокойствия. Пусть они молчат о главном, эти моменты проведенные вместе были дороже всяких удач на стороне. Мэттью скрупулезно собирал нескладную мозаику по кусочкам, записывая каждый миг на подкорке мозга. Косой взгляд на пианино. Стоило сдерживать свои порывы поделиться с девушкой первой написанной песней. Нескладной, бесполезной, однако, не все ли мы с чего-то начинали? Если он изрядно выпьет, никакой здравый смысл не поможет. Хорошо, хоть гитары нет.

Отредактировано Matthew Davidson (2014-01-03 00:27:01)

Чудаковатый мальчишка. Он мечтал обзавестись младшей сестрой или же братом, до той поры, пока не встретился с Роной. И дело не в том, что девушка не смогла оправдать надежд. Причина куда более печальная. Удивительная неспособность ценить то, что имеешь. Жадно желать большего, стремиться к недостижимым целям, лишний раз руша хрупкое нестабильное счастье. Мэттью был одиноким ребенком. Конечно, отец старался, вкладывал все возможные силы, чтобы найти общий язык с сыном. Увы. Им не суждено было понять друг друга. Парень рьяно старался добиться любви, что-то доказать, а глава семьи лишь недовольно фыркал, полагая, что такие методы способствуют работоспособности.
Восторг не заставил себя ждать, когда Майкл объявил о прибавлении в семье. Их будет четверо. Полноценная жизнь с матерью и капризной младшей сестренкой. Так он себе представлял знакомство с Уилсонами. Точнее уже Дэвидсонами. Он прыгал по комнате, визжал, словно ужаленный в пятую точку, не предчувствуя надвигающейся буре. Шторму длинной в пол жизни, не меньше.
Помнится, таких ярких эмоций у новоиспеченной родственницы не оказалось. Наоборот. С первого дня миловидная девчушка умудрилась всем своим естеством выкрикнуть: «Не приближайся!» Бесполезно. Такого рода заявления действовали на Мэттью как красная тряпка на быка. Завлекая в очередной раз пощекотать, заобнимать и пристать с бесполезными расспросами. Если бы этот баран понимал, какой ураган негодования вызывал беспардонными выходками. Глупец, хоть и удачливый. Ведь тщетные попытки все же разбили образ неприступной крепости. Насколько это было возможно.
Ухмылка. Он оборачивается на хрупкий силуэт девушки, не желающей прекращать подобие генеральной уборки. — Всё-то тебе расскажешь. — Торжественно клянусь, он исполнит все возможные хитрости и уловки, чтобы незаметно оставить сестрциу на ночь. Не то, чтобы это все обещало завершиться громкими признаниями, слезами и искренностью спустя столько лет, но одно осознание того, что в соседней комнате лежит центр твоей вселенной, грело душу. Если бы только она не была столь упертой козой. Или кто там обычно у нас несговорчивый?
От неожиданности бровь поползла наверх. Ее негодование было неподдельным, наполненным противоестественным презрением. За что, простите, извините? Не имеющий толком никакого смысла вопрос. Некоторые реакции и действия Ру оставались нераскрытой тайной. Разве это сестринские заботы - критиковать выбор потенциальных партнерш на всю жизнь? Да и громко это сказано, учитывая, что самые долгие отношения его продлились около девяти или десяти месяцев. К слову, по сей день он умудрялся чертыхнуться по своему дару делать любую симпатию несчастной. Критиковать, издеваться, когда буквально пару дней назад все было покрыто розовыми обещаниями и сладкой лирикой. Уродливая душа, ничего не скажешь.
— Невесты? — Неприкрытый смех подступал к горлу. Серьезно? — Интересно, невесты - это те, с кем я перешел порог отношений в два месяца или единственная девушка, которая жила со мной около двух недель, а затем мы расстались? — Не стоило и начинать. Провальная тема, которая не доставляла ни капли удовольствия. Только ревностное желание задушить любого парня, который посмеет приблизиться к Роне ближе, чем на расстояние вытянутой руки. А какое право, собственно, он имел? Все верно. Его задачей будет улыбаться выбору девушки, слезно клясться защищать недосестру, а затем стараться не придираться к тому, как избранник будет пользоваться вилкой и ножом. Это многое говорит о человеке!
Пожалуй, он и впрямь перегибал палку с назойливым напоминанием о своем святом сошествии на бренный Бостон. Шутка. Просто-напросто, Мэттью старался добиться какой-то невозможной радости или иной реакции, которую Ру, как бы не старалась, не смогла бы изобразить с силу собственной натуры. Настырный, невыносимый. Прийдется либо мириться, либо вовсе послать его куда подальше. Это подействовало бы. Но, видимо, сестра испытывала необъяснимое удовлетворение от не прекращающегося желания пристрелить блондина. Одному богу известно, что творилось в потемках ее сознания.
Получив дозу искуственного дождя, светловолосый недовольно наморщил нос, с опаской жмурясь. К счастью, повторения не последовало, что позволило встать со стула и проследовать на смертный одр. Или стол пыток. Называйте, как душа пожелает. Глоток ли алкоголя на голодный желудок или же усталый от вечных попыток скрыть внутренний шторм эмоций, но что-то позволило беспардонно встать как можно ближе. Протянутая рука отозвалась мурашками по спине от теплого прикосновения, но счастье не вечно. Ледяной поток моментом вернул мысли в строй. Неприятное жжение - не бог весть какое блаженство.
Не отрываясь смотрит на увлеченное посторонним делом лицо, игнорируя приказы. В лечении он вообще послушная кукла. Понимает, что бессмысленно спорит с разгневанной и испытывающей чувство вины женщиной. А сконцентрировать внимание на чем-то постороннем, сбегая от болезненных ощущений, здравое решение, если бы только взгляд не был столь открыто-изучающим.
— Можем устроить половину на половину, — Голос неестественно мелодичный. Такими нотками либо детей баюкают, либо на ухо шепчут. Определенно вино. Признаться, Дэвидсон был не весть какой алкоголик. Борец за здоровый образ жизни, не желающий страдать в старости с проблемной печенью и раком легких. Да, этот индивид не хотел умирать ни при каких условиях. Рай или пустота, несладкая жизнь на Земле казалась куда более привлекательней неизвестности. — Мой палец только что принял на себя дозу нежности, которой на мою кандидатуру у тебя никогда не находилось. — Смеется. На душе становится спокойно. Ни ветра, ни разбитых градом окон. Терпит, не выдавая болезненных покалываний. Зато не прийдется посещать врача. Есть куда более полезные занятия, нежели часовые очереди в приемную. Америка, такая Америка. Здесь только под угрозой смерти кто-нибудь явится на дом. — Ты закончила свои пытки? — Оглядывая перевязанную конечность, спрашивает Дэвидсон. На секунду забывшись, моментально добавляет. — Спасибо.
Присаживаясь напротив за барную стойку, Мэттью сдвигает тарелки на середину. Он находился в такой кондиции, когда выбор чего-то одного казался невыносимым. Хотелось всего, сразу и очень много. Опять взгляд на палец. Может вообще никогда не снимать бинт? Он может. В тумбочку точно положит. Идиот.

Отредактировано Matthew Davidson (2014-01-03 21:07:06)

Это было бы непомерно забавно, если бы не навевало ощущение тоски. Хотя бы свет не перегорел, и то хорошо. Иначе пришлось бы изображать воистину романтический ужин со свечами и полумраком. Нет, вы не подумайте, что горе-герой бы отказался от разрывающих душу в клочья обстоятельств, наоборот, бросился бы в омут головой вперед, не задумываясь о подводных камнях. И получил бы булыжником по носу, что, кстати, случалось с завидной частотой. Не в буквальном смысле, естественно.
Глаза в глаза. Удивительно, как посторонний человек может заметить в другом то, что он по утрам и в помине не рассмотрит. И где она увидела страшенькую дурнушку? Угловатые черты лица, несколько взъерошенные волосы, вероятно, исстрадавшиеся не меньше разума Роны. Все в ней было прекрасно. Наверное, даже этот излишний холод и не желание подпускать ближе, чем на метр, придавали девушке своеобразный шарм Снежной Королевы. Ведь никто не спорит, что та дама была удивительно привлекательной? Жаль, насмерть морозила сердца. Будто в попытках усугубить ситуацию, он поднял бокал или что-то на подобие, расплываясь в довольной ухмылке. Фортуна перестала стоять задницей или это лишь затишье перед вселенским апокалипсисом? — За чудесную компанию, которой я наконец-то добился. — Не дожидаясь, пока собеседница отреагирует и поднесет стакан достаточно близко, резвым движением он дернулся вперед, добившись громкого звона от соприкосновения двух стекол. (Я один вижу здесь перманентные намеки на межполовые отношения?) — Может поделишься тайнами твоего времяпрепровождения в университете? Информация за информацию. Мне обещали стажёра в ближайшее время. Их будет семеро, выберут в конце-концов одного. Чувствуется, их ждут настоящие голодные игры, — Смешок. Главное, чтобы ему не подсунули ботаника-парнишку, который полагает, что лишь знаниями заслужит всеобщее признание. Печально, но факт. Будучи юристом, нередко приходилось взывать к актерским данным, изворотливости и харизме. Когда борешься за виновного и ложь, и все остальные уродства человеческой расы идут в ход. Не то, чтобы Мэттью гордился таким раскладом.
К слову о его профессии. Конечно, несмотря на нынешнее нежелание получать деньги с ублюдков, которым надо вывернуться из не шибко красящего биографию случая, за Дэвидсоном был грешок алчности и жадности. Одно из первых дел. Ты молодой и рвешься зарекомендовать себя, не важно, какими изощренными способами. Это был аферист, подписывающий контракты с малым бизнесом, обещая скорое расширение и не весть какой пиар. Многие велись. Человек работал отточено, но где-то забыл замести следы. Пришлось расхлебывать. Предлагал великую сумму для несложившегося профессионала, и Мэттью согласился. Ничего особенного. Плюс в карьеру, минус к душе. Что? Нимб больше не сверкает?
— Спагетти! — Парадируя сестру, заявил блондин. Вилка скорым движением потянулась в тарелку с макаронами, а затем так же молниеносно в рот. Блаженство. Кажется, его желудок даже издал неизвестные природе звуки, отчего светловолосый невольно усмехнулся. Однако, удовольствию не суждено было продлиться. Хотя, все крайне относительно.
Нога. Да-да, нога сестры невольно уперлась ему в штанину. Бессмысленно и беспощадно не желая убираться с дороги. А знаете, что? Не особо его это и беспокоило. Скорее иначе. Ему невыносимо не хватало человеческого тепла, и не решите случаем, что двойных объятий хватило, чтобы восполнить запас ласки и нежности. Что вы. Вот сотня, может быть. Можете поторговаться, но вряд ли выйдет сбить количество ниже девяноста.
И тут случилось чудо из чудес. Я серьезно. На пару секунд Мэттью завис в удивленной гримасе, неспособный двинуться ни на миллиметр. Это ему снится или, только что, рука намеренно протянулась через стол, чтобы, стоп, дать ему попробовать рыбу? Очнувшись от недолгой комы, он в миг съел кусок, не церемонясь на пережевывание, и начал говорить. Хотя, я бы сказал, тараторить. — Эй, Ру, постой, ты чего. Решила отдать мне всю пропущенную заботу за последние двенадцать лет? — Если подумать, двенадцать лет? Сколько воды утекло, сколько они пережили взлетов и падений, а чувства все никак не желают угасать. Наверное, это и называют любовью. Или болезненной зависимостью, если приглядеться к их душевным состояниям. Не столь важно. Они были настолько близки и в то же самое время, не было двух людей более отдаленных непониманием. А требовалось-то? Знаем, понимаем, но не желаем действовать - вот наш девиз.
Хлопок и ярко алая жидкость узором растеклась по поверхности стола. Фейл номер раз. Ох, как прекрасно он помнил, что на этом сестрица не остановится. Локоть в луже и стакан на полу. Фейл номер два. Теперь Дэвидсон успевает подскочить со стула, в попытках прекратить это безумие. Увы. Не успевает, а Рона умудряется наступить прямиком на стекло. Занавес. Авации. Эта особа была мастером устроить себе травму на ровном месте. Игнорируя стыдливые возгласы и невнятные фразы, блондин без задней мысли подхватывает легкое тело в руки, чтобы девушка наконец не могла причинить вреда себе неуклюжими порывами все исправить. — Тебя надо изолировать от самой себя. — Только сейчас доходит. Он держит ее на руках. Что, черт возьми? Сердце отбивает нервный бум. Надо сфокусироваться на чем угодно, кроме этого безобразия. Усаживает на барную стойку. Сопротивление не приемлемо. — Мы с тобой сегодня катастрофы. — Неряшливо улыбается, а затем взволнованно, будто пытаясь просверлить Ру взглядом, спрашивает. — Очень больно? — Быстрым движением вырывает ватку из аптечки, наливает перекиси водорода, убирая кровь, чтобы рассмотреть рану. — Прийдется носить тебя на руках. — Опять смеется и дует на порез. Будто от этого легче. Но отец всегда так делал. И помогало ведь. Дурацкое самовнушение с примесью эффекта плацебо. Нет в мире волшебных поцелуев и дуновений.

Отредактировано Matthew Davidson (2014-01-03 23:35:21)

Он понимал. Прекрасно осознавал причину этого молчания, нежелания произносить больше трех слов в одном предложении и многочисленных ответов вроде «да», «нет», «не знаю». Его не было так долго. Два бесконечных года они обходились звонками на праздники, электронными письмами и крайне редкими разговорами в skype. Чего стоило ожидать от ранимой сестрицы, как не бетонные, возведенные за время его отсутствия стены? Удивительно, что она вовсе пожелала разговаривать с ним, когда Мэттью бесцеремонно ворвался в семейный дом. Родной и одновременно ледяной. Родители, несомненно, отреагировали иначе. С улыбкой, радостью, как и свойственно старым людям, которые соскучились по сыну-потеряшке. Стыдно? Вряд ли. Ведь он искренне верил, что делает что-то правильное, что поможет как Роне, так и ему. Остолоп, ей богу. Ему бы хоть немного дальновидности и щепотку мозгов, может быть, их отношения не находились бы на грани срывов, истерик и скорых примирений. И когда только это закончится?
Он начинает нервничать. Неподдельно, открыто волноваться при виде хлынувшего потока слез. «Надо было покупать пластиковые стаканы. Теперь будет только пластик.» Машинально убирает кровь. Маленькое стеклышко торчит из пострадавшей конечности. Благо пинцет лежит под рукой. Чудо владельцы, которые не забрали аптечку. Остается только надеяться, что они не обратят внимание на недостающий стакан, хоть это и последнее, что волнует Дэвидсона на данный момент. — Прости, ради бога, но сейчас будет неприятно. — Еле дыша, подцепляет мерзкий осколок, стараясь как можно безболезненней вытащить уродливый кусок из ступни. Ну почему она такая неаккуратная растяпа? Так же можно и шею сломать, не заметив.
Дует, не прекращая. Словно это хоть чем-то поможет. Сердце неровно бьется от очевидного беспокойства. И не важно, что это всего лишь поцарапанная нога. Достаточно маленького синяка, чтобы заставить Дэвидсона устроить трагедию. Это же Рона. Неуклюжая. Забавная. Вечно недовольная. Самая большая удача и самый неописуемый провал в его жизни. И вам не объяснить этому придурку, что от ссадин ещё никто не отбрасывал коньки. Взрыв. Пожар. Ужас. Внезапно, он чувствует как чья-то рука начинает ворошить голову. Да что уж там, все мы прекрасно знаем, кому она принадлежит. Неожиданное прикосновение заставляет дернуться, чтобы моментально замереть. В легких начинает сильно давить, будто весь кислород перекрыли. Знаете, наверное, ему должно быть невозможно приятно, он должен залиться улыбкой и отшутиться. Не выходит. Становится больно, от части мерзко. Не от поступка девушки, что вы. От себя. Не стоит сомневаться, никто никогда не будет так относиться к нему, как это делала Ру. Бурчит, злится, срывается, а затем единственным словом вызывает ураган эмоций, которые в основном безмолвно спят, пуская на лицо отработанную улыбку. Почему вдруг так больно? И слезы. Да, черт возьми. Ни к месту. Не вовремя. Сознание начинает бушевать, а очередная надежда усмирить бурю венчается громким провалом. — Какая же ты глупая, — Тихо, шепотом, как будто боится разбудить соседей, которых и в помине не слышно. Свободной рукой ловит Рону за запястье. И что, спрашивается, он собирается с ним делать? Да, черт его знает. Думаю, блондин и сам слабо понимает, к чему был этот жест. Хочется. Поднимаясь во весь рост, оказывается прямо напротив лица девушки. SOS. Глупое зрелище, если честно. Схватил за конечность, почем зря, бесстыдно пялится в глаза сестре, не имея ни сил, ни возможности сдвинуться с места. Да еще и эти невыносимые порывы пустить слезу по излишне искренним словам Ру. Совсем ей не жалко издеваться над прогнившей от похабных мыслей душонкой. «Какой из меня брат?» Взгляд непрерывно бегает по лицу измученной девицы, пытаясь увидеть там намек, что угодно, лишь бы наконец-то знать, что делать со своими никому не нужными чувствами. Открывает рот, а слова предательски пропадают. С этим надо что-то решать, иначе грохнется замертво. Победа. Спустя пару секунд попыток заговорить, Мэттью одерживает верх над спутавшимся разумом. — Хватит уже. Со свадьбой, невестами, моими побегами. — Невероятно, но факт. Речь звучит раздраженно. Без лишней агрессии, но с вполне ясным отвращением ко всем понятиям, что вылетают из уст. — Умру одиноким в окружении кошек. С меня хватило бесполезных попыток вылечить себя, а заодно и свою личную жизнь. — Не слишком ли много информации за вечер? Бессильно, он наконец отпускает руку темноволосой причины страданий. Тише. Тише. Еще немного и он вовсе будет болтать открывая рот подобно рыбе. Беззвучно, зато не надоедает. И опять невыносимое желание расплакаться. «Когда же ты наконец перестанешь вести себя подобно девчонке?» Словно ошпаренный кипятком, он отстраняется. Сдался. Сломался. Никудышний Дон Жуан и похититель сердец. Никак не справится с одной дамой, чего уж говорить об остальном послужном списке? Ходячее разочарование, вот он кто.
В попытке усмирить подступающий ком, начинает нервно собирать осколки. Один за другим. «Успокойся.» Что-то мокрое и неприятное стекает по щеке. Что же, и правда. Приступ эмоциональности вызывает еще большую суету. Тряпка. Стол. Удивительно, что он ничего не смел своими размашистыми движениями. Все убрано, а внутри все равно скребет неподдельная грусть. Зачем она постоянно напоминает, какой Мэттью идиот? Вновь поднимаясь с корточек, потерянно заговаривается. — Да, сейчас, принесу. — Моток головой, направленный на освежение сознания. Опять провал. — То есть отнесу. Черт. — На глаза накатывается соленая жидкость, заставляя терять остроту зрения. Ни черта не видно. Выдох. Останавливаясь на миг, он заставляет себя вернуться в привычное состояние, положив ладонь на лоб. Уже лучше. Уже не хочется избить себя тяжелым предметом до смерти.
Глаза улавливают затерянный пластырь в глубинах коробки. Шуршание обертки, и теперь нога в безопасности. Вновь подступая к сестре, уже сдерживая недвусмысленные порывы, берет хрупкую фигуру на руки. — Не буду кусать. Обещаю. — Спокойно, размеренно. Как славно, что Дэвидсону хватило мужества взять беснующиеся желания в руки. Теперь все будет лучше. Крепко прижимая девушку к себе, идет в сторону комнаты. — И никакой я не фетишист. У тебя какие-то проблемы с моими волосами. — Способность шутить вернулась - отличный знак, уверяю. Толкая спиной дверь, заносит уставшее тело в спальню. Очень странно. ОЧЕНЬ. В момент в голову рвется сумасшедшая мысль на что именно походит эта сцена. «Прекрати немедленно.» Вдох. Выдох. С трепетом, будто ставит бесценный предмет древности, сажает на кровать Рону. Мучения завершены.
Не долго раздумывая, Мэттью снимает с себя свитер и футболку, кидая вторую в руки девушки. Да-да, сейчас ваша извращенная фантазия, наверное, запела от счастья, но это вовсе не то, о чем вы подумали. — Не будешь же ты спать вся в вине. — Миг. Дверь закрывается, а светлая бошка скрывается за ней. Не смотреть же как сестрица будет переодеваться? Он бы не прочь. Но увы. Манеры, все дела. Прислонившись к деревянной опоре, Дэвидсон теряет около тридцати секунд, чтобы полностью стабилизировать шаткое состояние, а затем возвращается на кухню, чтобы принести ужин. В конце-концов, она так ничего и не съела толком. Стук. — Можно?

Руки крепко сжимают свернувшийся на них комочек. Самый нелогичный выбор в жизни Мэттью. Вы же помните, насколько он зависим от тактильных ощущений? Постоянно нарушает личное пространство во имя собственных желаний. Негодяй, ничего не попишешь, но, поверьте, было бы куда опасней, заставить его терпеть и отказывать в обычной потребности. А Рона? Она олицетворение личности недотроги. Смекаете, к чему я клоню? Будь он залюбленным в детстве, вероятно, эта симпатия сказывалась бы на них менее болезненным образом, однако, вряд ли пропала бы из-за надуманного эффекта бабочки. Эти глупые чувства не вырвать с корнем, как не пытайся. Он ведь пробовал. И что получилось? Как видите, ни черта.
Только что столбик насыщения объятиями подскочил до невиданных высот за последнюю вечность. Увы. Этого было не достаточно, хоть и удивительно много. Кажется, сестрица и впрямь перепила лишнего, либо решила устроить моральный террор, в знак отмщения за все разы, когда Дэвидсон беспардонно нарушал покой ее души. Что прикажите делать? Будучи зрячим и в более-менее трезвом рассудке, он видел лишь провокации и неприкрытый флирт. Или опять кажется? Мысли роем кружили, не желая оставлять в покое. Что же делать? Кричать о чувствах? Бежать без оглядки? Если бы только он был более проницательным, когда дело заходило о Роне.
Это конец. Даже невозмутимый Мэттью почувствовал едкий укол в ребра. Смеется? Серьезно? Сознание принимает позу недоступную для объяснения, а остатки разума покидают тело. Бездушная, безмозглая кукла - своеобразное ощущение. Надо бороться. Противостоять идее о том, что все это чистой воды намек. «Напомни мне, чтобы я никогда не покупал алкоголя.» Безмолвный крик о помощи прекращается, и блондин вновь готов отбивать грудью раскаленные угли. Странное зрелище было бы, не сомневайтесь. — Я ведь и штаны сниму, и в кровать рядом лягу, будешь продолжать. — Несмотря на всю комичность ситуации, голос звучит ничуть не весело, словно это чистой воды угроза. А, если знать девушку, для неё она должна быть таковой. Счастье. Побег из очага стеснения и неудобства. Комната достаточно нагрета, чтобы не стучать зубами от холода. Хотя от свитера он бы не отказался. Жаль, он забыт на кровати в спальне. — И до греха не далеко. Конечно. Черт. — Еле слышный бубнеж под нос разбивает стук тарелок на кухне. Стоит взять себя в руки, перестать надумывать иллюзорные исполнения мечт. Не выходит. Все смешивается воедино, не девая увидеть в перспективе. Лишь редкие проблески очевидных реалий, ничего более. Пальцы твердой хваткой сжимают посуду, словно это последнее, что держит Дэвидсона на земле. Треск. Ошеломленный собственными способностями, он смотрит на отколотый кусочек глины. Теперь прийдется тарелки покупать. Визит в магазин посуды обеспечен. И опять по новой. Аккуратно вытащить, переложить, будто несет не ужин в постель сошедшей с ума сестре, а подает главное блюдо Королеве Елизавете.
Провозившись на кухне минут с пять, Мэттью наконец доносит несчастную еду, которой все как нарочно сегодня давятся. Вдох. Выдох. Недолгое отсутствие позволяет восстановить барьер невозмутимости. Или это лишь первое впечатление, и она опять собирается вогнать его в состояние панического поиска истины? Взгляд моментально падает на закутавшееся в одеяло создание, отчего не умилиться становится невозможно. И почему она не желает жить с ним? Он бы безустанно носил завтраки, обеды, ужины в постель вне зависимости от занятости и физической усталости. Конечно, вероятно, Рона бы превратилась в толстую свинку, постоянно требующую добавки, но вряд ли бы это смогло заставить светловолосого придурка разлюбить девушку. Заставил бы наматывать кроссы вокруг дома, ради ее же здоровья. А там, гляди, может очертания Ру вернулись бы.
Замечание на счет температуры заставляет его обратить внимание на мурашки на спине. — Как проницательно. — Смеется, а затем тянется к свитеру. Несмотря на то, что Дэвидсон никогда не забывал об утренних мучениях в кроссовках, более-менее правильном питании и, вообще, мог бы даже читать лекции на счет здорового образа жизни у современного человека, ему не приходилось проводить часы перед зеркалом, изучая свое великолепие. Да и вообще, что она несет? Какой торс? Какое тело? Дурацкие ямочки. Неровные зубы. Неугомонные кудряшки. Вот, что он видел в отражении. Славно, что хотя бы нет пивного живота. Шерстяная вещь начинает согревать, что позволяет мелкой дрожи сойти на нет. Все внимание на невнятные реплики собеседницы вечера.
Выпад на счет вина заставляет Мэттью отчаянно скрепить зубы. Принести? Ох, нет, спасибо. Упасите от такого удовольствия. Думаете этот бой тщетно проигран? Не беспокойтесь. В конечном итоге, перед вами все еще воплощение бесцеремонности и отсутствия стеснения, пусть, несколько подбитое многочисленными неожиданностями. Собравшись с остатками смелости и безбашенности, он начинает смертельно-опасный монолог. И, черт знает, кто именно падет на поле боя. — Я решил оставить его на лучшие времена. Мало ли, полезешь целоваться еще. — Неестественный смешок и ухмылка. — Мы, конечно, не родственники в прямом смысле этого слова, — Недолгая пауза. — И в ад тебя никто не отправит. Но меня огорчит, если ты внезапно пожалеешь о содеянном на утро. — Триумф? О, поверьте. Если бы не ускоренный сердечный ритм от сбитого дыхания и запутанных чувств, он бы обязательно подпрыгнул взвизгнув от ощущения великолепно отбитой подачи. Только бы это не привело к пожару в только приобретенном жилище.
Славно, что хотя бы свитер на нем, и это уже меньше походит на открытые приставания от полуголого маньячины. Не заиграться бы, а остальное переживут.