Мечтает о снеге, о склеенных морозом волосах – чтобы снежинки падали на белые ресницы и не таяли, прижимая веки до положения «милый прищур» - вышагивая по тротуарным, строгим плиткам легкими пушистыми сапожками. В щелях между ними – непременно лава, извергает остатки бетона и пыли по растекшимся от тепла лужам. С наскока протаранить вращающиеся двери Вивьен не удалось, слишком стеклянные и несуществующие, чтобы их увидеть, но такие реальные для огромного мышиного лба. Боль отдает в нос, щекоча какие-то чихательноважные точки – прослезившись и размазав угольные стрелки по вискам, Роудс пытается выбраться из западни, наворачивая круг за кругом в бесконечной вращающейся трубке – добрых и отзывчивых людей не находится вовсе, только охранник в силу своих обязанностей прерывает мучения Вивьен.
- Я в полном порядке! – задирает палец кверху, демонстрируя собственную состоятельность. Куда уж там, простым смертным, черная широкая спина возвращается к пункту охраны, оставляя Вивьен в очень неловком для окружающих положении. Стоит себе, нелепая до ужаса, раздражая улыбкой, растрепанные волосы вылезают из под шапки с одним, огромным помпоном, за спиной зеленый рюкзак – осторожно, гринпис – в глазах горит счастье и предвкушение чего-то хорошего. Бегает этим безумным взглядом по мишуре, по лицам, уткнувшимся в пол, в поисках встречной улыбки или хотя бы доброго взгляда. Хватает и консультантов, и продавцов с растянутыми щеками в боевой готовности, чтобы активизировать эмоцию замедленного действия. Сердце сжимается теплым, обволакивающим чувством – неважно, каким на самом деле выглядит этот момент, Вивьен видит лишь предрождественскую радость, в душевных порывах быть ближе, роднее. И ей бы туда же, в наряженную гостиную под ветки омелы и запах еловых веток, закутаться в объятия бабушек-дедушек  - как в кино, где в финале все дружно делят какую-нибудь забитую дичь по фирменному рецепту. Нет, дичи не надо. Дичь – это трупы, трупы на полках, трупы в холодильниках, трупы в ежедневном обиходе – жуют, кидают в себя мертвые-мертвые тела. Плохие мысли отмахивает руками от уха, жужжат надоедливым звоном – не лезьте в мою карму, негодники, я покажу вам, как держать марку.
Пробегает мимо стендов с мясом, зажмурившись окончательно – только бы не влететь в кого-нибудь потенциально агрессивного – извиняться Вивьен умеет и любит, да только такие люди обычно не слушают лепечущих девочек, у которых с шарфа вязаный кот кричит о любви и свободе. Не вдыхать запах, не ощущать его липкие лапы на коже, не открывать глаза! Это самое важное. Рыночный случай с лисой до сих пор приходит в самых кошмарных снах – все было хорошо до того момента, как Вивьен одолело любопытство. Очередь  - это такая скука, рыночная очередь – скука смертная, если вы не умеете видеть. Мертвые лисьи глазки уперлись в затылок Вивьен ещё до того, как она это осознала – посох дождя, за которым Роудс ринулась на старый рынок, остерегающе  шептал на ветру. Глянула через плечо – показалось ли? Разворот на пятках дал ответ всем вопросам – от настоящей лисы в том существе остались только глазки-бусины, блестящие жутким отсветом, да шкура, лоснящаяся под солнечными лучами. Девушке дурно, звоните 911! Шептала потом, отсиживаясь в карете скорой помощи «Мне ничего не надо, но стоят ли этого их души? Стоят ли этого?». Решили, шальная, пустили с миром,  не проверив документы.
И сейчас один неловкий взгляд отделяет Вивьен от падения – не в обморок, но в продолжительные страдания. Все придется начинать сначала – причина, возможность, путь. Маленькие быстрые шажки увеличивают вероятность столкновения до максимума, она то и дело врезается в тележки, взвывая протяжно «Простите, я совсем не…». Не хотела, абсолютно серьезно и честно, просто мясо, дикое, жуткое мясо – пугает до дрожи. Запах, казалось, стал отпускать – мол, беги пока, сегодня ты справилась. Дышать – легче, сквозь мысли доносятся голоса – разуть глаза, это как? Бум! Ещё одна, выбила страйк – под ногами разъезжается десяток пищащих желтков. Или это хозяйка покупки?
- Возьмите деньги, я, правда, случайно, - не смотри под ноги, Вивьен, опасная ситуация. Казалось бы, простая операция: снять рюкзак, достать кошелек, отдать пару купюр. Просто, логично, устраивает обе стороны? К горлу подкатывает противное удушье, тело женщины колышется на манер желе, а рот её огромная сверхмассивная черная дыра – и зубы съела что ли? Попытка попятиться вполне удается, на кукольном личике выражается вся скорбь мира – через пару шагов женщина забывает, кто виновник аварии, а Вивьен все шепчет «Простите, пожалуйста, простите» - когда-нибудь она научится разворачивать голову вместе с остальным телом, но это, пожалуй, будет не сегодня. Кто-то мягкий, теплый и совершенно такой же потерянный впивается резким движением в сердечные объятия.
- Ой, - слишком мало, чтобы оценить ситуацию в полном её масштабе.

- Вы целы? - скажите «а-а-а-а» и не дышите пять секунд, я сбегаю за своим стетоскопом, а потом дружной армией хиппи мы вылечим все ваши душевные невзгоды одним куплетом битлов у костра – разведем его прямо здесь, в душевной компании сотен странных спешащих людей. Возомнив себя едва ли не службой спасения, со свистком на шее и квалификацией «мастер убеждения», Вивьен кидается осматривать нового пациента,  с завидным энтузиазмом похлопывая по предполагаемым местам травм. Руки на месте –  в какой-то из них банка чего-то увесистого, считается за продолжение ладоней. Плечи – там же, где и были, загораживают чудесный вид из заклеенного ягодной пленкой окна. Шея все ещё  держит темную голову, озаренную ореолом отблесков ламп – Вивьен привстает на носочки, чтобы лучше разглядеть, скатились ли глаза к носу от столкновения с Роудс или можно перестать паниковать и воображать себе немыслимые вещи. Этого следовало ожидать, тревога выскакивает из груди ревущим мотором (скоро будет солнечно, ожидаются осадки в виде смущенных улыбок), только, причем тут виноград? Пропускает мимо ушей, продолжая осмотр.
- Простите пожалуйста, я очень случайно шла…  Ну туда, где все фрукты, и тут эта женщина, видели её глаза?! Просто внезапно! Я на нее смотрю, - ну хорошо, я смотрела не на нее, а на этот дикий желтый ужас, -  а она так – А-А-А-АХ! –  путаной скороговоркой, потому что мысли с извинениями летят по закоулкам девичьей головы гораздо быстрее, чем слова успеют вырываться изо рта в адекватные конструкции. Вивьен едва сдерживает руки, чтобы не махать ими в разные стороны, изображая это мистическое «А-а-а-ах!». Хватает незнакомца за щеки растопыренными ладошками, вновь поднимаясь на носочки, и все туда же пытливым взглядом, в темные-темные глаза – может свет так падает, а может там внутри очень пусто, большие пустые дыры – он ведь точно цел, да? Страх случайно причиненных незнакомцу увечий отдается колоколами в голове, ведь если что случилось – аукнется не только в этой жизни, все годы смирения пойдут прахом (хотя на деле, "насилие" со стороны Вивьен отнюдь не физического характера), сколько не стригись в монахи с оранжевыми отрезами  по плечам. Она уже пыталась отгородиться от внешнего мира, запираясь в паутине из мандал и ловушек для снов, только часы говорили, что дни идут -  ничего из этого не вышло, не хватает этого живого, раздражающего душу, копошения - ведь если шевелятся люди, значит, есть ещё в них кусочек теплоты.
  - С вами все хорошо? –  а под ногой, кажется, тот самый виноград, о котором Роудс не расслышала ничего, мерзко расходится по полу как огромные личинки. Вивьен таких не раз давила в Мумбаи на съемной квартире, случайно, с глубокими сожалениями после, ночами уговаривая совесть не ныть и не устраивать похоронных процессий бывшим будущим бабочкам. Ощущение  испорченного момента немедленно отражается на испуганном лице ещё большим удивлением, чем было до того. Её научила так распахивать глаза огромная рыбка в океанариуме, которая умела не моргать.  Если бы Вивьен тоже умела не моргать, то ничего бы сейчас не случилось. Никто бы не рисковал расплакаться в извинениях, разрываясь между сожалением и отчаянием.
  - Эта женщина все ещё там? – трудно не заметить разъяренного быка, она стальным копытом стучит в лакированный блестящий пол, пугая всего лишь своим существованием, - Я подпортила ей жуткий завтрак, и мне нужно спрятаться,  – прибавляет почти шепотом, намереваясь перебраться за спину\стену своей новой оборонительной крепости.
- Она собиралась съесть всех этих детей, представляете! Всю эту кучу, а  я их размазала – взжи-и-ик. Почти как этот виноград, простите ещё раз, пожалуйста, я возьму вам новый,  -  «будьте добрым», -  просят её глаза,  «перестаньте извиняться», -  верещат раскрасневшиеся щеки, «я буду обороняться»,  -  завершает улыбка.  Человек с таким солнечным ореолом (похоже на нимб, но это уже другая религия) не может раскроить Вивьен голову за один виноград, она твердо в этом уверена. А вот расстроенная  грузная женщина с кучей куриных яиц у ног – может, ведь Вивьен – это один гигантский красный транспарант на гипермарктовой арене корриды. Все вселенское зло вдруг смещается в одну единственную координату, вызывая едва ли контролируемые метания вивьеновой мысли. Если опять начать извиняться, то какими словами? "Простите за яйца"? "Сердечно желаю вам купить новых"? Необходимы вибрации Космоса, от мантр, зачитываемых перед сном в обязательном порядке. Знаете, какие приходят ответы оттуда, если ровно сто восемь раз промычать «АУМ»? Ответ – срочно прими какое-нибудь решение. Ответ – положение крайне шаткое. Ответ – отпусти все страхи немедленно. Слезливое настроение отступает, забирая с собой тщательно отобранный негатив, вдох за вдохом приходит спокойствие.
- Пойдемте скорее за тем виноградом, пока птицеубийца не задумала коварных планов мести, -  с новой, чистой улыбкой обращается, не дожидаясь ответа от пострадавшего, - Ну не стойте же дубом, оставим эти ягодки мушкам. Знаете, как им полезно?  Они наберутся сил и улетят под крышу, заведут себе детей и будут жить долго и счастливо, – хватает за свободную руку в полной готовности изображать танкерный буксир на малом ходу, лишь бы скорее уйти от назревающего конфликта совести и инстинкта самосохранения, потому что он УЖЕ вновь зудит в голове, этот вредный конфликт. Нужно сменить волну, чтобы смыло все сомнения одним ударом пены о берег – глаза с надеждой мечутся из стороны в сторону, стремясь к одному действительно важному сейчас объекту. И как она сразу об этом не догадалась.
- Меня зовут Вивьен, и я сегодня вам всё покупаю  в честь раздавленных в славном бою ягод, - высказывание, не терпящее отрицаний, должно было обозначить все планы незнакомца на оставшийся день как «невыполнимые». Ведь Вивьен ещё никто никогда не отказывал. Не должен отказывать.

Отредактировано Wivien Rhodes (2014-01-10 20:58:23)

Небывалое воодушевление царит в вивьеновой голове, колотясь изнутри в поисках выхода наружу, набирая обороты с каждым шагом за руку с этим... Этим. Она ещё не придумала ему достойного описания, по которым давние подруги бы смогли составить красочный портрет, когда Вивьен позвонит и начнет рассказывать. А она позвонит, задыхаясь от восторга, будет перечислять все мыслимые и немыслимые эпитеты, и как ярко светило солнце, и какой превосходный профиль, «а в выборе кофе он был просто великолепен». Возьмется за старое, больное и никак не исправимое  – давно кое-кто не влюблялся в случайных людей, по обрывочной информации составляя в голове собственное представление, зачастую приукрашенное фантазией чуть больше чем полностью, одним лишь сердцем руководствуясь  и больше не впутывая никаких "лишних" вещей.   Есть такая привычка у Вивьен, проявляющаяся периодически, не с каждой зимой, но когда становится холодно в квартире – в рюкзаке лежит большой ежедневник, там высушенные листья с осени (клен и немного одуванчиковых листков, может быть летние остатки ромашек, но это не точно) и перечень имен, обведенных розовыми карандашами жирно, продавливая бумагу. Номера телефонов заучены на зубок, если бы Вивьен могла напиваться, то непременно звонила бы по этим контактам, рыдая в трубку самыми лестными выражениями, рассказывала бы истории из прошлого, запавшие в девичью душу  - их там много, отмеченных особыми чувствами. 
Помнишь, крыша была ужасно скользкая, мы ходили, как цапли покачиваясь на тонких перекладинах, и тучи все никак не желали расходиться, закрывая небесную красоту  - ты все щелкал затвором, пугая голубей под крышей, ловил какие-то тени на лице. Помнишь, шифер коричнево-красный смешно скрипел под мощными твоими ботинками. Я тогда скинула их за борт, раздражали до мурашек, да и зачем тебе летом были ботинки? Босиком назад уходили, потому что сандалии срывались с пяток вслед за ботинковым полетом, я порезала ногу об острый камень – было забавно качаться на твоих руках до самого дома, вот горизонт есть, а вот его нет. И тебя теперь нет, но запись в ежедневнике двадцать второго июля – «Мы с любимым ловили луну».   Интересно, этот тоже может её ловить?
- Как же тут не нервничать, столько трупов и справа, и слева, - гундит себе под нос запоздало, едва сдерживая поток жалости к животным, хотя косвенно, на пару секунд признается себе – не только животных мертвых много вокруг конкретно сейчас.  - Мне будет плохо,  - констатирует с ослабшим энтузиазмом, а  то, что прилавки со всеми пугающими вещами уже давно скрылись за другими, более человечными стеллажами, совершенно Вивьен не волновало – перед глазами опять плясали кровавые картинки, от которых  становилось страшно и дурно, ноги пытались растаять в воздухе, не оставляя шансов на вертикальное положение.  Мыла-мыла-мыла, порошки-порошки, Роудс, выстирай из головы своей безудержную фантазию, ей явно мало место в пределах черепной коробки.
-  Или не будет, - воспрянув духом, выдворяет непрошенные мысли из головы, -  Ну нет, не могу я вас отпустить просто так, это будет нечестно и некрасиво… - начинает было торопливую тираду заново, но посмотрите на эти чудесные брови, разве с такими можно грустить и злиться?  Улыбка опять расползается по щекам, разжигая новую порцию внутренних фейерверков и  бабочек, которые с трепетом вырываются через радостный смех, как бронзовыми молоточками по развешанным везде колокольчикам. Хлоп. Прикрывает свободной ладошкой рот, потому что запишет на свой счет, наверняка запишет, заставит разъясняться, а у нее совсем нет аргументов  – ну правда, чего смешного, абсолютно нет, о господи, перестаньте! Опять, надрывисто, забывая о причине  – в какой-то момент пропускает часть с переменой ведущего, оказываясь за спиной и почему-то ведомая. Стойте, так не бывает, непривычно слушаться и повиноваться, но пробовать новое – это ведь разрешено? Забавные яркие коробки и буквы, пляшут перед глазами в пестром хороводе брендов и лейблов, слова такие незнакомые и на языке чувствуют себя неуютно, выйдете вон. О, бутылка в форме медведя. Хочу бутылку в форме медведя, чтобы заливать медведей оранжевым маслом со стойким запахом апельсинов и корицы. Или не хочу, уже-е-е-е прошли мимо.
- Мне нужен салат, две ручки с белой гелевой пастой, варежки с котами, как здесь, у меня на шарфе, посмотрите, - дергает за руку, мол посмотрите своими большими глазами немедленно, -  деревянные бусины размером с горох, три штуки,  и самые вкусные яблоки, которые здесь есть, - чешет взмокший лоб, взъерошивая выбивающиеся  рыжие пряди. Ну её, эту шапку – в руку, освобождая копну всклоченных, заряженных статическим электричеством волос, что тут же бросаются на глаза и по куртке, почти закрывая обзор и эту спешащую вперед спину. Вивьен пыхтит как разбуженный еж, поддувая зудящие нос пряди, но терпеливо продолжает торопиться вместе с новым знакомым, перебирая подуставшими ногами быстрее, чем следовало. Крепче хватается за руку, сжимая ладонь посильнее – чтобы не вырваться на крутых поворотах, чтобы подать сигнал – я все ещё здесь, не обязательно отворачиваться. 
- Вам ведь тоже что-то надо было взять, давайте вернемся за этим…   - протягивает  медленно, глядя по сторонам и опять совсем не под ноги, потому что под ноги смотрит кто? Тот, кто ведет, все верно, можно положиться на надежную… руку. Непривычно холодную, но её ладони горят и готовы даже через клеточки кожи передавать солнечные лучи, пропущенные сквозь сердце, пусть согревают хотя бы так, компенсируя эмоциональное давление.  Вивьен нужно охладиться и притормозить, но ноги упрямо шагают вслед за незнакомцем, выражая решение разгоряченного сердца  -  если уж и кидаться в омут с головой, то не стоит вырываться. Она почти ощущает, как вода захлестывает последние выкрики сознания, плещет темными волнами над Вивьен – дышать уже практически нечем, а кровь гоняет по венам радость и предвкушение чего-то особого, чего-то ещё ни разу с ней не приключавшегося.

Пружинистый шаг – раз, два, три, здесь должен быть реверанс, поклониться и вытянуть юбку по швам – ещё немножко и можно вприпрыжку, от внезапно навалившегося ощущения счастья  - минутного, нереального и далекого, которое сгинет едва наступит вечер .  Снова, отвечает своим старым привычкам, Вивьен в объятиях случайных эмоций, плещет во все стороны радостным светом – энергия должна хлестать всех прохожих, сшибать и дарить сто тысяч улыбок на год вперед. Вивьен уже делала как-то подобные вещи.  Выкупила все ромашки в лавке, их оказалось столько, сколько едва умещается в её небольшой охапке.  Ромашки щекотали нос и заставляли чихать волшебной пыльцой, перемазывая в зеленом соку и желтых кусочках все, до чего только дотрагивалась Вивьен: «Странно, почему ничего не поднялось в воздух и не улетело, как было в Питере Пене. Может, я и не фея, что маловероятно, но пыльца-то совершенно точно была необычная!».  Ромашки гнулись и теряли листья по пути к новым владельцам, оставляя тропинку для всех желающих найти Вивьен, но они держались до последнего, расцветая в руках, заряженные энергией космоса. Люди не верили, люди пихали назад цветы и заворачивались в воротники как в палатки, а цветы ведь нельзя рвать просто так. Они обязательно подарок,  потому не должны догнивать в ведре – цветок за цветком ромашки расходились по улицам и лицам, поднимая даже самый опущенный нос до уровня, совместимого с жизнью.
-  Ну хорошо, варежки так варежки,- она согласна на любые варианты, лишь бы эти минуты продолжали течь так же медленно, отвлекать от жизни за порогом, потому что она почти забыла – с Вивьен такое часто случается, забывать важные вещи. О пустой квартире, о музее, в котором каждая чертова полочка изучена до мельчайших деталей, о том, что в любой момент может раздаться звонок (её номер, наверняка, не достояние семейства Роудс, но где-нибудь, на клочке салфетки за пятьдесят долларов\штука, имеется нужная последовательность цифр), с неприятной новостью на том конце. А здесь, именно сейчас, в торопливом следовании за человеком, чьего имени Вивьен так и не узнала, появляется жизнь, которой не станет спустя полчаса, стоит только шагнуть из той адской крутящейся стеклянной шутковины. Нет, это определенно надо сохранить! Закрепить чем-нибудь ценным, завязать на три узелка – и загадать них желание, обязательно, традиция такая – но Вивьен никак не может придумать. Вот уже пошли фрукты, между ними опять люди – теперь не кажутся ужасными, почему-то безликие и незаметные, мелькают как те буквы на упаковках – а у нее ещё нет никаких мыслей.
-  Точно меньше? Совсем меньше или меньше на чуть-чуть?  – это обязательно нужно проверить, непременно сейчас – рваться к фасованным в руках мужчины показалось Вивьен не логичным (не логичным, представьте, ей показалось!), зато идея с виноградом на разновес привлекает больше.  В пару прыжков, волоча за собой спутника, естественно, шапка падет куда-то под ноги - потом поднимет, не отряхивая -  и из лотка со свободно разбросанными гроздьями  выуживает самую целую и самую зеленую виноградину – демонстрирует,  хватаясь за хвостик двумя пальцами и тут же быстро в рот, давясь от смеха и противных косточек, потому что это лицо нужно видеть, фотографировать и вешать на стенку.
- Кажется, я не отрави-и-и-и-илась, -  косточки тяжко прожевываются, их хочется высунуть и спрятать где-нибудь между лотками, но Вивьен не сдается и не растрачивает зря время, вместе со смехом проглотив и их, - Держите меня, я падаю, это все виногра-а-ад,  вините его в моей смерти ! -  выхватывает коробки у него из руки, прижимая их к себе, чтобы избежать ненужных потерь и начинает… падать, отпускаясь и намеренно теряя равновесие, чтобы пол скользко и со свистом уходил из под сапог. Надеюсь, у него хватит реакции. Надеюсь, тест на доверие будет пройден – все психологические тренинги твердили мне об этом, нужно проникнуться доверием, чтобы упасть прямо в руки. Я – доверяю, свою жизнь, свой рюкзак, почти свой виноград и свое сердце на тридцать минут незнакомому человеку прямиком в его холодные, но тщательно согреваемые мною руки.  Зажмурилась, изображая обморок,  правдоподобность – чего стоит только перестать смеяться и говорить мысли вслух – важнее всего на этом этапе.
А у меня все есть. Кроме клея. Клей заклеил сам себя. В рюкзаке притаились забавные вещи, шепчутся и рвутся наружу – мандала на случай старых знакомых, потому что негоже отпускать их с пустыми руками,  кружка с огромным синим солнцем для чая в непредвиденных домашних местах, нитки по карманам и с ними же куча булавок, а ещё – для тех, у кого на лице написана грусть  -  сплетенная ночью, с десятком ламп и свечей, отдающих апельсинами, фенечка. Красными и белыми, выглядывают, чередуясь в запутанной схеме – сердечки, тугие и крепкие, не проткнуть ни одной, даже самой толстой иголкой. Фенечка торопилась, падала в пальцы при каждом удобном случае, дергалась на натянутых струнках и не давала уснуть. Ей нужно было на чью-то руку, прицепиться и держать на расстоянии, памятным знаком.  Если бы Вивьен могла, то хлопнула бы себя по лбу в озарении, но сейчас – только распахнула пошире глаза,  - У меня для вас подарок, но только если представитесь.

Вивьен куда-то определенно падает – слишком широко и недолго, чтобы быть кроличьей норой, слишком нестрашно, чтобы быть высокой башней, слишком тепло и приятно, чтобы быть болотной ямой, в которую она стремилась последние несколько месяцев, опутывая паутиной каждый свободный угол своей комнаты. Хотя, в яме тоже было бы хорошо, прорости мхом и зелеными гусеницами между пальцев, проглотить все это болото и стать болотным духом целиком и полностью, развесить тину по волосам и станцевать на листьях какой-нибудь вязкий танец, а блеск глаз примут за вальсирующих светлячков  - ах, как им хорошо вместе, они непременно взлетят под самую высь и станут звездами.
Я – стану звездой, врежусь между ковшом медведицы и ещё тысячей таких же врезавшихся звезд, почему я ничего не знаю больше, кроме медведицы? Сквозь потолок супермаркета – Вивьен все ещё там и одновременно не там, чертит указательным пальцем  в воздухе фигуру медведицы, волосы стремятся запасть в глаза, но Вивьен не сдается – смотреть неудобно, разве что только на этого очаровательного виноградника с руками, которые ловят бе-зу-пре-чно. Надо записать, потому что таких людей ещё не было. Или были, она не помнит. Просто потому что один Далай Лама прислал ей записку, в каком-то из тех радужных снов, что приходят после долгой босоногой прогулки по мохнатым крышам. Так вот, записка – Вивьен, оставь все свои старые вещи, бросай воспоминания в крепко зашитый мешок и выкинь в окошко, целую, твой Далай Лама, из Тибета с любовью. Слушаться Вивьен разучилась ещё в детстве, если эта пора уже вышла из рыжей вивьеновской головы, конечно, но заветы Ламы  не просвистели  очень быстро и мимо, как обычно  это бывает с Роудс,  а накрепко влипли где-то между строк в каждой записи в ежедневнике. Она пытается помнить, чиркая карандашом сильно и с громким скрипом грифеля, фиксирует моменты, в перерывах вгрызаясь в этот самый карандаш от скуки, но ничего не удается. Вивьен помнит пока видит – если вы, конечно, не надумали поселиться в её сердце надолго – и сейчас она помнит это серьезное, запутанное, исполосованное вопросами лицо. В этот момент оно вдруг становится невероятно красивым, как будто Вивьен до этого ничего не видела прекраснее  – быть может, колибри с их работящими яркими крылышками или закат на пристани – лицо заставляет смущаться, краснеть и забывать слова ещё быстрее, чем раньше.
-  А вы… - и упрекнуть нечем, и вставить никаких глупостей не получается, как бы не пыхтела и не фыркала Вивьен в свое оправдание. Приходится подняться и вновь очутиться на своих двоих, так, наверное, будет лучше думаться.  И это хорошее слово «некорректно» цепляется за язык, значит, непременно войдет в обиход, хотя где-то Вивьен чувствует укол обиды – я ведь не симулянтка, нет, я не умею обманывать!  – Вы мне просто нравитесь,  без обмороков, так что всё! –  нет, она правда сказала вслух, в голос, в настоящем мире, не в болоте и не во сне?  Почему же звучит так странно и на вкус как будто укусила слишком сладкого торта, крем размазался по щекам, и всем стало смешно, если Вивьен хотела как раз наоборот. Она не хотела глупостей и неловких движений, но сотворила это все вместе, одним рывком, в четыре слова и одно задержанное дыхание. Забрать виноград – это раз. Взять себя в руки – это два. Улыбнуться ярче, чем прежде – это три. И забыть, немедленно забыть, что она только что сгоряча высказала!
- Ну как это зачем, а если я захочу вас ещё увидеть? А если захочу позвать вас на улице, а вы будете далеко? А если вдруг я захочу вспоминать сегодняшний день, а имени не знаю, и как мне вас называть? – Вивьен начинает загибать пальцы, и загибает их явно больше трех,  не замечая за болтовней нарушения порядка и превышенной концентрации "если я захочу" – И я же сказала, у меня подарок, - он просится и дергается в рюкзаке. Вивьен чувствует, как пульсирует в голове навязчивая идея, как готовится выпрыгнуть сердце, если вдруг что-то пойдет не так.  Ничего не должно пойти не так, иначе с Вивьен что-нибудь случится не так и она наверняка потеряет всякий смысл жизни. На пол опускается виноград и рюкзак, Вивьен начинает свои неуверенные поиски, утопая руками в недрах рюкзака все глубже и глубже. Где-то палец кольнула неловко воткнутая иголка – Аврора, тебе пора проснуться, хватит мечтать. Шипит (так шипит вода в турке, когда выбегает за края и впивается в горячую плитку), по привычке  быстро прикусывает занывший болью палец, и вновь кидается по кармашкам.
- Не подглядывайте и вспоминайте правильное имя, давайте, а то ничего не получите! – замерев на мгновение над всем этим безобразием, упирается нахмуренным и одновременно смеющимся взглядом прямо в это чудесное лицо. Не подглядывать, значит, закрыть глаза совсем. Значит, доверить Вивьен пару минут своей жизни – это безумный риск, ни за что не соглашайтесь! Рука тянутся к этому лицу, ладонь изображает плотную заслонку и едва касается кожи – мол, вот так надо, это непроницаемо и очень надежно! Вы зажмурились? Точно-точно? В кулаке за спиной зажат тот самый подарок, красно-белыми нитками торчит из объятий пальцев.
- Сейчас вы открываете глаза,  - я убираю руку с вашего лица, хотя это немного приятно и очень меня веселит, - говорите имя, непременно правильное, - я записываю его в волшебную книжку под грифом «сердечко», - и вы получаете приз, договорились?  - Вивьен не стоится на месте,  энергия скачет то из ног, пружинящих каждый момент, она вся шатается и готова опять упасть, то из рук, дрожащих в ожидании реакции. Она готова взорваться, напрягается и еле дышит, замерев в положении "за секунду до".

Говори, пожалуйста, больше, мне нужно запомнить твой голос – Ке-вин – разлетается эхом в голове и остается там же, сопоставляясь с картинками и кадрами из прошлого, но никак не находится схожих деталей  - образ строится особый, к нему уже прилип виноградный запах и первый подарок, все ещё сжимаемый в кулаке. Там, в мыслях,  сейчас много пустоты – очень в стиле буддизма  -  она клубится по закоулкам и скрывает острые углы, из Вивьен будто выкачали все, что можно было, растащили изнутри на кусочки – осталась слишком легкая, полая, как перья или высушенный тростник, оболочка. Не чувствует ног и вообще ничего вокруг, растворяясь в моменте, дали бы обрыв и ветер, шагнула б к ним навстречу, совершенно не задумываясь, раскинув руки.  Научиться летать  - это главная мечта, невыполнимая с детства, когда попытки выйти в окно с зонтом вовремя пресекались (элитный район, мансарда, без пыли и копоти, даже там был налет золота и дороговизны), а воздушный змей никак не мог оторвать Вивьен от земли, хотя очень старался, впиваясь веревками в руки.  Кевин тоже впивается, накрепко впечатывается в душу, прямиком, минуя чакры и запасные ходы  –  Вивьен не хочет сопротивляться, ведь это совсем не больно, это больше приятно, это желанно – из захвата запястья в переплетение пальцев. Так крепче, ты ведь чувствуешь уже, как волнами исходит тепло сквозь толпу, по воздуху, по руке, по кончикам пальцев – Вивьен сжимает ладонь Кевина чуточку сильнее, проверяя на прочность  и живость, все ещё не веря происходящему. Он – живой, совсем близко, хотя ей не терпится подобраться вплотную, миновать толпу и личное пространство, стать кем-то большим в его мире.  Будет очень досадно, если ничего не выйдет – эта мысль отгоняется практически сразу, она предсказывает плохой финал, а, значит, совершенно лишняя для Вивьен.
- Куда мы идем? – он раззадоривает любопытство, дразнит своим наличием в пределах досягаемости.  Вивьен скучала по людям,  по случайным знакомым и приятным внезапным вещам,  – Я согласна на скорее,  -  не важно, зачем и как долго придется идти, она уже послушно летит за ним по пятам (готова устроить забег между стеллажей, если того потребует ситуация). Теперь не отвяжется, даже если ему вздумается прикрикнуть и топнуть, как обычно отгоняют назойливых кошек или голубей, потому что глаза Кевина, руки Кевина, слова Кевина, засели в галерее образов, оказались надежно закреплены в памяти как особо важные. В обычном своем состоянии Вивьен вертела бы головой направо и налево, влезая во все разговоры прохожих (из самых добрых побуждений, конечно же) и задавая кучу вопросов, цеплялась бы за банки и косяки, разводя небольшой ураган повсюду. Но сейчас все внимание обращено на Кевина – она не может отвлечься, хотя это её конек, уходить от темы и забывать самое важное. Задуматься о чем-нибудь другом мешает сам факт его существования, она  не может глядеть под ноги и на людей вокруг, которые все вдруг стали одной массой – недовольной, грубой толпой с боевыми тележками в руках, воинственно настроенных против двух лазутчиков из вражеского лагеря. С восторгом в глазах, кажется, иногда забывая дышать и моргать, Вивьен шагает рядом с ним, то и дело нервно оборачиваясь, боясь неловко разжать руку  и потеряться.  Такой детский страх, магазинный, когда мама, казалось бы, стояла рядом только что, но вдруг пропала - хотя мама Вивьен постоянно пропадала где-нибудь на курортах и приемах, это чувство все равно ужасно знакомо – слишком многие взяли за привычку пропадать. Ещё раз оглянуться, попутно бросая извинения всем пострадавшим, и вновь сжать ладонь.  Беспокойство отступает, стоит только Кевину мельком обернуться – это вызывает смущенную улыбку, она не отводит взгляд, принимая его волнение на себя. Все будет хорошо, говорит Вивьен этим взглядом и себе, и Кевину. 
-  Мой приз совсем неболь.., - начинает она запоздало, но прерывается на полуслове, немного зависнув от неожиданности. Потому что призы всегда вручала она – сочиняла, искала, раздавала всем хоть сколько-нибудь родным, а принимать их Вивьен так и не научилась, рассыпаясь в благодарностях и путаясь в словах. Нитки щекочут ладонь, стремятся вылезти из сжатого кулака и преждевременно выдать хозяйку и весь её секрет. Вивьен ещё раз оглядывает Кевина и не видит никаких намеков на что-то материальное и походящее на приз  - чешет свободной рукой нос, но едва ли не раскрыв всю свою тайну, прячет кулак за спину, - интерес продолжает резво веселиться в её рыжей голове, предлагая одну идею за другой. Первая – Кевин волшебник и у него есть магические штучки, которыми он решил поделиться (а имя не мог вспомнить, потому что вдохнул забывательной пыли). Вторая  -  приз слишком большой, чтобы быть внутри. Третью придумать Вивьен просто не успела, потому что на горизонте замаячил выход – тот страшный, крутящийся барабан, который стремился захватить её ещё на входе в супермаркет. Вивьен тормозит, одергивая Кевина, и пристально всматривается в стеклянные двери  - этот неземной портал никогда не внушал ей доверия, но сейчас она ведь не одна, верно?
- Эта штука меня немножко пугает, - Вивьен закусывает губу и нерешительно поглядывает на Кевина, будто спрашивая, можно пугаться или лучше не стоит, - Нужно крепко держаться, чтобы через неё пройти, я почти протаранила её лбом, когда заходила, а тот мужичок, - она кивает в сторону охранника, который, кажется, ещё не забыл Вивьен и уже получил по рации пару сообщений о двух весьма активных объектах на территории магазина, - он меня пытался вызволить, но я справилась сама! – невероятно гордая своим достижением, Вивьен опять улыбается Кевину и ждет ответа на все вопросы, возбужденно покачивая головой в такт музыке, что долетает из недр магазина размытыми кусками.