А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля...»

- Я считаю, тебе тоже надо приехать. Мэтт. МЭТТ, ТЫ СЛУШАЕШЬ МЕНЯ? - голос Челси разрывает динамик автоответчика. Мать мужа переживает - посерела, почернела, исхудала, и все это будто мгновенно. Матильда не может видеть её такой. Дакота забрала брата и перебралась к бабушке в тот же день, когда все телевизоры Бостона начали транслировать кадры с места падения самолета.  Куда ты летел? Зачем ты летел? Почему ты... ПОЧЕМУ И КАКОГО ЧЕРТА, ДЕКС? Она задыхается, она больше так не может. Мир сузился до нескольких стен квартиры на Чарльз-стрит. Не той, где они жили большую часть времени в Бостоне; нет - та, в которой "для двух девушек нужно больше места" и "а вот теперь можно завести собаку". Альф тоже у свекрови - а жаль, обняться бы сейчас с гигантским куском меха и реветь ему в шкуру. Только он её понимает, кажется; выть они могли в те первые часы в унисон. Или, действительно, так и выли?
Она выплакала глаза: теперь Джонни знает, что это такое. Никакой зелени - одна серость и покрасневшие белки. Серые. Серые. СЕРЫЕ ГЛАЗА: новый приступ истерики. Она не знает, когда снова сможет взглянуть на сына - в кой-то веки гены Антонии проиграли. Майкл слишком похож на папу, даже в свои полгода. Мэтт не представляет, что делать. Мэтт не знает. Не может. Не хочет. Господи...

Автоответчик затыкается только тогда, когда кончается место для записи: Челси обычно очень настойчива. Матильда не поедет к ней, и это уже решено. Ведь это она виновата в том, что Декстера больше нет. Это она его убила. Она сделала шаг назад и захотела нового счастья. Она посмела подумать о том, чтобы... уйти. И если вспомнить те несколько раз, что она уходила, и Декстер оставался один... чем все заканчивалось? Последний раз он чуть не умер. А теперь - взял и сделал это по-настоящему. И она одна в этом виновата.
Нет, Челси. Мэтт не приедет.

Она придет в себя, вылезет из рубашки мужа, натянет какие-то джинсы и мастерку, безликие и серые. Подумает, и сменит на черные. Траур же, какая эпика. В доме нечего есть, а Мэтт привыкла готовить к его приходу. Если занять себя походом за продуктами и готовкой.... можно заставить поверить себя в то, что он жив. Он должен жить. Он будет жить.

Когда на Бостон спускается вечер, фигура в капюшоне, натянутом до глаз, выскальзывает из дома красного кирпича, и направляется к продуктовому маркету на противоположном углу квартала. Брусчатка глотает звук её шагов, или это вынужденный вакуум вымотанной истерикой девушки. Она не видит никого и ничего - даже тени, притаившейся за углом её собственного дома. Ничего сейчас не имеет значения: ей нужно приготовить ужин.

Отредактировано Matilda Graham (2014-02-23 01:20:08)

Идиотка. Познакомься с внутренним голосом, Мэтт. Ты так часто стебалась над подобными эпизодами в каком-то чтиве и считала это расстройством личности - когда внутри тебя говорит кто-то, кроме тебя самого. Теперь же - это стало твоей реальностью - этот знакомый до боли голос, изученный и выученный колкими фразами на зубок. Идиотка.
Она машет головой, пытаясь стряхнуть эти навязчивые нотки; не надо, не сейчас. Скоро она придет домой, возьмется за готовку, и всё будет как прежде. Это же так легко, так просто. Нет ничего, кроме этой идеи фикс, ничего - абсолютно. И хорошо, что нет навязчивых паппарацци около дома: Джордан Бэнкс умеет активизироваться даже из декрета, особенно, когда такое дело. Нет нужды лгать самой себе, что Мэтт не знает о том, что агентство Boston Phoenix принадлежит её начальнице: тем лучше, её никто не тронет эти дни. Разве что - фанатье, желающее посочувствовать и испробовать на вкус её слёз. Но сейчас не до этого - ей надо решить, лазанья или жаркое. И важнее этого нет ничего.

Вздрагивает всем телом, и едва ли не подпрыгивает в момент, когда кто-то хватает за руку: хочется схватиться за голову, и бежать прочь, выкрикивая надсадное "блблаблаблабалабалалаблабла", лишь бы никого не слышать и не знать. Оставьте её наедине со своей болью, дайте прочувствовать и всласть высечь себя за неправильные поступки и решения. Дайте научиться дышать - она, кажется, больше не умеет, и лишь рефлекторно поднимает плечи и грудную клетку, имитируя этот процесс, как книжный вампир.
- Шеймус... - констатирует бесцветным голосом, чуть поднимая голову, но не пытаясь на нём сфокусироваться. Что он там говорит? Порядок? Да, в доме убрано. Сделать? Нужен же ужин, как вы не понимаете? Просто дайте ей дойти до магазина. Что? Он соболезнует? Зачем? Зачем он это делает?
Как красная тряпка или зеленый свет: слезы водопадом начинают струиться по щекам. Матильда еще не готова принять факт смерти Декстера - не надо ей соболезновать, не убивайте и её тоже.
Корчится в немых рыданиях и сжимает руки в кулаки, оставляя болезненные следы от остатков ногтей на ладонях. Когда-то Кристиан наклеивал ей типсы на мясо, оставшееся от пальцев: было больно, но терпимо. Надо сделать это еще раз - кажется, она сгрызла ногти. Снова.
- Н... не знаю.
Что тут сделаешь? Изобретешь машину времени? Развернешь самолет? Удавишь её саму, чтоб больше не было это сжигающей нутро напалмом боли? Ничего здесь не сделаешь. Ничего. Остается только ужин. Ей пора. И Мэтт уже заносит ногу для следующего шага. Надо двигаться, иначе она умрет. И как же тогда лазанья? Точно. Лазанья.

Наличие Шеймуса в опасной близости гарантирует сейчас только одно: осознание факта, что Декстер мертв. Официальная процедура, свидетельство о смерти, сличение ДНК - все это займет какое-то время; похоронить мужа или тот наперсток, что от него остался, Матильда сможет не скоро. Тем больнее будет все эти дни, тем вероятнее факт, что она не сможет отпустить его. С любимыми не расставайтесь... и каждый раз навек прощайтесь, кажется так было? Невозможно принять то, что человек никогда больше не вернется в твою жизнь; ничего тебе не скажет, даже попрощаться с ним толком ты не успел. Да и смог бы? Вы же столько раз расходились, вычеркивали друг друга из жизни... зачем? Видимо, чтоб подойти вот к этой черте. Пункту невозврата.

Мэтт кажется, что её сердце лопнет; в клочья, забрызгивая ирландца, её саму, бостонскую брусчатку. Ну и поделом ему, непутевому: дурацкое сердце, нельзя так любить, быть может именно эта больная, неправильная любовь и подписала Грэму приговор, избавляя от ненужных ему сантиментов. Теперь этого уже не узнать - не у кого.
- А где я? - грустная, пропитанная безысходностью, попытка пошутить. - Давай буду у тебя, - ей невыносимо находиться в той квартире, хотя сама, сознательно, отказалась ехать к Челси. Все, что не предложи - больно, но есть грани, где less, а где more. Пусть будет less - как лохнесское чудовище. Она спрячется ото всех. Мобильные телефоны еще никто не отменял, а разбирательство и следствие по факту крушения самолета не будет сиюминутным. Можно исчезнуть.

Чуть позже, когда Шеймус поймает такси и погрузит туда свою ценную ношу, Мэтт отстучит неслушающимися пальцами сообщение для свекрови:

И ни слова больше. Если старшая Грэм думает, что Мэтт намерена с кем-то делить свое горе или плакаться в жилетку - увы, рыжая будет вынуждена её разочаровать. Это её муж. Был. И плевать, чей он сын или отец. Тринадцать долгих лет он принадлежал только ей. А сейчас - его нет. И с этой утратой еще предстоит смириться девочке, которая не выносит одиночества.

- Я так устала, - плаксиво протягивает Матильда бесцветным голосом, уставившись в окно.
- Это несправедливо. Так же нельзя. Почему так случается? - она требует у О'Коннелла ответов на вопросы, каких в его арсенале однозначно нет. Но она требует. Ей нужно об этом говорить. Иначе все, что кипит внутри - сожжет её, дотла.

Также гаснет лето и приходит стужа, и земля под снегом новой ждет весны... Только мне не нужен, слышишь, мне совсем не нужен мир, где мы с тобой друг другу не нужны...

Я всегда знала, что ты уйдешь. И дело здесь не в банальной физиологии. Это было ясно с самого первого дня. С момента, когда я уговаривала, выставляла себя достойным товаром и приобретением, упражнялась в ораторском искусстве и товаро-эмоциональных отношениях. Подстраивала под тебя свои привычки, фразы и поступки. Я стала тем, кем стала - рядом с тобой. Эти годы были счастливыми, несчастливым стало только число: тринадцать. Тринадцать долгих лет. Боже мой, я чувствую себя такой старой.

- ... в конце концов, ...
В конце концов. Конец Декстера - конец для всего. Ничего уже не будет как прежде. Жизнь будет продолжаться, будет идти своим чередом, найдутся новые трамплины для взлетов и овраги для падения. Но никогда, слышите, никогда, ничего не будет как было. Потому что было. Былобылобыло, но прошло.
Матильда кивает словам Шеймуса, просто не в силах сочинить ответ. Подчиняется покорно, стаскивает толстовку, ползет в гостиную, и устраивается на кровати с ногами. На ней смешные носки с пальцами, и созерцание разноцветных пальцев занимает её на всё время, что понадобилось ирландцу, чтоб сотворить ей что-нибудь для перекусить. Есть не хочется, но к чашке с кофе Мэтт тянется, обнимая её замерзшими ладонями. Хочется перевернуть тарелку с сэндвичем, хочется рвать, орать и метать. Нет сил. Ни на что больше нет сил. Она чувствует алкоголь, родной виски, в кофе, и не делая глоток, просит: - есть еще виски? - нутро надо продезинфицировать. И пусть образ Матильды в глазах О'Коннелла сейчас может очень разойтись с оригиналом - ей это необходимо. Возможно, так она сможет поспать.

Почему и с чего ты взял, что можешь решать за нас двоих, что я к тебе чувствую? А ведь решил же, и не единожды! Иначе бы не ушел, бросив меня одну здесь; раз и навсегда. Я не хочу забывать тебя, но я уже понимаю, что твой голос... он не звучит в моей голове - только слова. Фразочки, что-то знаковое, что-то очень важное для меня. Но не твоим голосом. Ты так быстро исчезаешь из моей памяти, что это физически больно. Я не сумею этого вынести. Проще вынести себя в окно или на мусорку, кажется.
Скажи, ты когда-то любил меня? Я не успела спросить. Жила, наслаждаясь этими короткими фразами, сорванными с твоего настроения, украденными у тебя. Моя жизнь не магия, но сплошная иллюзия. И чем ближе я стояла, тем больше обманывалась.

Дерёт глотку, непонятно что - слёзы, вчерашние-позавчерашние крики и вой или сегодняшкий виски. Мэтт кашляет, несколько раз, надсадно и хрипло; наливает в чашку для кофе, но без кофе - чистый алкоголь, и потягивает его, маленькими глоточками, в ожидании - пока отпустит.
Блаженное головокружение приходит лишь тогда, когда Шеймус поднимает её на руки и транспортирует наверх. Кажется, её укладывают. накрывают, ложатся рядом, но Матильда уже где-то на теплом и пушистом облачке - так пусто в голове, и так вертится окружающая обстановка. Не закрывай глаз, не лови вертолетов - но поздно, и её тошнит. Сглатывает неприятную и чрезмерную слюну, Мэтт держится, зная, что сейчас приступ пройдет. Всё пройдет, она же говорила. И это тоже.
Сон накрывает вакуумной подушкой, показывает какие-то цветные пятна, вместо осознанных картинок и историй, но так даже лучше. Когда Грэм просыпается - уже глубокая ночь, и её потряхивает от чувства голода. Кажется, она ничего не ела несколько дней. Ничего, они закажут пиццу - мысль проблескивает в тот момент, когда рыжая обнаруживает под боком мерно посапывающего О'Коннела: вот он, персональный рыцарь какого-то там образа. Рядом, когда ей плохо. Это подкупает, и рыжая аккуратно выпутывается из одеяла, накрывая им мужчину, лежащего поверх части покрывала, а сама, босиком, шлепает в ванную комнату, чтоб хоть чуть-чуть привести себя в порядок. Выглядит она не лучшим образом, и почти не узнает себя в зеркале. Тяжелый вздох достается теням под глазами и красным белкам. Еще один вздох - она чувствует, как беснуется пустой желудок, раздразненный алкоголем. На заказ пиццы уходит пять минут, а потом Грэм пускает воду, наполняя ванну: нет, топиться никто не собирается. Ей просто нужно принять ванну - это всегда спасало. Авось сейчас она отмокнет, и лишний алкоголь покинет организм вместе с болезненными уколами, в районе то ли под ребрами, то ли в сердце. Авось.

Свернутое полотенце под голову, глаза прикрыты, и она даже умудряется что-то пропевать, себе под нос. Истинная медитация по-грэмовски: в любой непонятной ситуации - лезь в ванну. Она понимает, что кое-чьи костяшки пальцев выстукивают ритм по двери, и слышит, как дверь приотворяется:
- Приве-е-т, - голос сел, как же ей петь, это можно восстановить? Нехотя разлепляя веки, рыжая видит Шеймуса и пасмурное лицо разглаживается пусть и попыткой, но улыбки. - Заходи, приглашающий кивок, и Мэтт чуть глубже уходит под воду, отфыркиваясь, как рыжая версия косатки.

- Планы? - немного растерянный вид, но она быстро берет себя в руки, - пока никаких. Я взяла отгулы, ото всех. И намерена остаться здесь, если ты не против, - ей невмоготу дома, стихийные и мгновенные наваждения, вроде того, с ужином - просто сведут Матильду с ума; но и напрягать своими страданиями Шеймуса - ей стыдно. То, что было между ними никак не включало ситуацию "а знаешь, мой любимый человек погиб, а я с тобой потрахалась, поэтому приду плакать у тебя на плече". Мерзко, и слишком похоже на то, что Мэтт просто использует ирландца. А это, наверное, не так.
- Сейчас идет расследование всех обстоятельств катастрофы. Тело, - она спотыкается на этом слове, - или то, что осталось, - глаза становятся влажными, - отдадут в течение месяца. Его дочь, у нее взяли пробы ДНК, так что - ждём результатов, а потом - похороны и прочий бред.... - глаза из влажных становятся стеклянными, и дышать тяжело. Возможно, из-за кипятка.
- Лезь ко мне, - беспрекословный тон, ей страшно оставаться одной даже вот так, разделенной с Шеймусом бортиком ванны.
Продолжает, как ни в чем не бывало, глухим и ровным голосом, без эмоций: - У меня альбом, пара "заказных" выступлений и дурацкие мысли о том, что надо быть сильной. А как ею быть - я пока не представляю. Так себя жалко. Так своей жизни жалко. Так мерзко чувствовать себя такой... слабой... - мордашка кривится в гримасе боли. - Надо что-то начинать заново. И вроде бы.... - рыжая замолкает на мгновение, будто решаясь - делиться самым сокровенным, или не стоит, - мы давно уже не были вместе.... но мне так дико будет его не хватать. Мне уже его не хватает, - она шмыгает носом и протирает лицо влажной рукой, чтоб скрыть очередные слёзы. Такие странные, избитые фразы: ни одна из них и на йоту не характеризует то, кем и чем был для Матильды Декстер. Был. Прошедшее время. Выучи его наизусть, девочка - тебе с ним жить.
- Прости. Мне просто... не с кем поделиться, - сдавленное признание, стоит всех банковских счетов Грэм. Мы же всегда "ясмогусмогусмогу", мы же "сдороги,идетматильда", мы же сильные и не катаем истерик. А тут... на тебе.

- Я не могу постоянно быть с тобой. Пойдут слухи. А я не могу дать им почвы... хотя бы ради Дакоты. Это его дочь, - отношения с Дак вполне позволяли рассказать девушке о том, что в жизни Мэтт есть Шеймус. Но не сейчас, когда всё так остро и больно; как минимум, девушка испугается, что у неё отберут брата. Наверное - это Матильда пытается строить логические цепочки. Выходит туго. Да, Дакота всегда была "за" то, чтобы рыжая была счастлива, и не она ли в первых рядах протестовала даже против этого брака? Но время идет, времена меняются, и семья стала семьей в почти нормальном понимании, хотя бы для двух одиноких девочек, именно тогда, когда Декстер Грэм стал мужем Матильды. Нельзя перечеркивать это всё, сразу же после смерти падая в объятия к любовнику. Позор, Джонни, какой позор.
- Парочку выступлений в качестве промо к новому альбому - по клубам... и десятого марта - свадьба там чья-то, не помню. Уже поздно отказывать, и неприлично... хоть я и не знаю, выдержу ли... Улыбаться, петь про любовь, свадьбу, жили долго и с... счастливо... - она усмехается горько и прикусывает губу, лишь бы не разреветься снова. - Помнить его - невыносимо... я бы решилась на трепанацию черепа, знаешь? Ну, чтобы там что-то из мозга удалили, и организовали мне выборочную амнезию. Я даже не знаю, почему я так сильно горюю. По_чему именно? Это невозможно, чтоб так раздирало изнутри, - рыжая голова с мокрыми кучерявыми прядями прячется на груди ирландца. Мэтт хочется, чтоб её завернули в кокон и спрятали от всего мира. Она еще не знает, как себя вести, когда придется "выйти в люди". Невозможно - от всех этих размышлений у неё скоро лопнет голова. Надо забыться. Надо забыть. Вычеркнуть. Возненавидеть себя - возможно, это поможет перестать реветь и вести себя как тряпка или умалишенная идиотка.
Мэтт шумно сглатывает и подавляет желание чихнуть (просквозило, наверное, вчера). Поднимает взгляд на Шеймуса, и совершает то, что отныне в ней можно порицать и глумливо ржать над показной трагедией. Она тянется к губам мастера, понимая лишь одно: только это поможет забыть и забыться. Эта мертвая любовь утянет её на дно. А сейчас ей нельзя. У неё есть Майкл. Есть Дакота. Есть незавершенные дела. Возможно, она еще вернет свои долги; но не сейчас. Сейчас ей на дно нельзя. Так что - целуй её, Мастер, получай свою Маргариту на блюдечке - поломанную, истерзанную, почти неосязаемую и ускользающую. Ищите якорь и закрывайте окна: ветер сегодня восточный, а ситуация - опасная.
Удержи.

- Ты даже не представляешь, насколько, - задумчиво протягивает Мэтт, будто освежая в памяти всё то, что происходило за эти долгие тринадцать лет жизни; как с её восприятия спадали мороки, как "добрые" люди открывали ей глаза, как сама откачивала наркомана, как... Нет, дурная идея - желудок болезненно сокращается, тошнотворными позывами. - Я не хочу, чтоб всё то, что могут испачкать, испачкали, вопя о чьей-то доброй памяти и моем бесстыдстве, понимаешь? - она, возможно, не особо понимает, что подразумевает Шеймус, но точно не хочет, чтоб на него ополчились все газетчики и её возможные фанаты. Репутация: диковинное слово, в случае с Грэм. Но нельзя плясать на чужих костях так, чтоб кто-то был тому свидетелем. Дома, наедине - почему бы и нет?
Именно поэтому она кивает что "уверена", именно поэтому поддается, когда он усаживает себе на ноги, и расслабляется, пытаясь абстрагироваться от числа, даты, каких-либо воспоминаний. Сейчас нет ничего; её просто надо вылечить. Исцелить любовью от любви больной и давно протухшей. Любви, способной убить её, медленно, но верно, если всё пойдет дальше в таком же ключе.
- Скажи мне, - рыжая выдыхает Шеймусу в губы, нависая над ним рыжим привидением, - скажи мне, что это не мы с тобой в этом виноваты... - низ живота сводит судорогой дикого желания, а разум остается холодным. Наверное, она бы поверила в то, что О'Коннелл сам подорвал этот самолет, или даже в невероятное - что он был за штурвалом, направив злополучную летающую махину носом в землю.
- Скажи мне, - она кусает губу мужчины до крови, превращаясь в маленького и почти злобного зверька, в одно мгновение, - что я не предаю его. И никогда не предавала, - в зеленых глазах пляшет безуминка, поделенная или умноженная на невозможную похоть. Эмоции всегда идут рука об руку, балансируя на грани от одного, до другого. Неудивительно.
От их резких движений вода снова выплескивает на пол, но сейчас Матильде плевать - их тела горячее этого кипятка, она почти чувствует, как меняет кожу, будто змея. Подлая, зеленоглазая змея. Бойся, Шеймус. Ох как бойся.

Это "не сходи с ума, милая" так разительно расходится с привычным сарказмом в её адрес, что поначалу рыжая едва не ловит себе на мысли о побеге и о том, как всё это неправильно. Но умиротворящий тон и правильные прикосновения человека, уже знающего её тело почти наизусть - делают своё дело, успокаивая звереныша, готового было сбежать. Нетушки, хватит с них двоих и одного расстроенного, милый. Хотел своего? Получил, распишись и наслаждайся.
Горячая вода добавляет пикантности в восприятие, и Мэтт задерживает дыхание в момент, когда Шеймус заставляет забыть о каких-то еще эмоциях или ощущениях, кроме него. По-хозяйски и безапелляционно. Ей нравится.
- Клин клином, - горький черный юмор, почти неслышно, на ухо, жаля языком покрасневшую раковину. Четкий след её зубов останется на его мочке, а сама рыжая уже занята возвращением долгов - вряд ли на шее Шеймуса останется живое место. Грэм почти рычит, пресловутый звереныш берет в ней верх, срываясь с поводка и с головой окунаясь в собственные желания, отнюдь не благоухающие целомудрием или какими-то рамками.
- Еще, - давится этими словами, чувствует бешенную необходимость сыпать какими-то грязными, провокационными, пошлыми словечками, лишь бы стереть, раз и навсегда, свой прошлый образ - а значит, и прошлую жизнь. Насовсем. Напрочь. Нахуй. Хватит.
Матильда чувствует сейчас, что готова остаться вот так - наедине с Шеймусом - навечно. Но что будет, когда спадет морок из похоти и феромонов? Неужели она не вспомнит о сыне? О работе? О каких-то своих... амбициях? Не исключено, но сейчас главное только Он и те ощущения, на которые О'Коннелл поймал её. Соблазнительная начинка мышеловки, правильные, местами, фразы, четкие прикосновения.... огреб себе персональный музыкальный инструмент и развлекается, поглядите.
- Давай, возьми свою мокрую девочку... - смеется хрипло, чтоб через секунду захлебнуться стоном и вцепиться в его плечи, как в единственную соломинку. Неудобная поза, и Джонни чуть привстает, опираясь предплечьями на стену у мужчины за головой. Кое-кому, бонусом - идеальный вид: чье-то раскрасневшееся лицо, и грудь, колыхающаяся в такт общему ритму. Того и гляди, черканет напряженным соском кому-то по губам.
Вишенка на персональном торте, пусть и повод не для выпечки.

эта ночь никогда не закончится... и тебе не хватает терпения...
я дарю тебе одиночество - на стекле, в твоем отражении.

Глаза, ставшие в одно мгновение более глубокими и яркими, сейчас гипнотизируют почти по животному расширившимися зрачками: Мэтт кажется, что она готова разглядывать их вечно.
- Мммм... - нечто вразумительное озвучить сейчас очень сложно; она соединяет их тела до вязкой боли где-то внутри, до момента, когда самая эрогенная точка пульсирует таким наваждением-наслаждением, что даже крика в полный голос не хватит описать всю гамму ощущений. Еще немного - и грань безумия будет пройдена.
- Так? - хриплый выдох гасит ясность слов, когда рыжая садится полностью, одновременно сжимая стеночки вокруг члена мужчины. Резко, внезапно, почти до боли. Выдоить и выбросить - зло мелькает в мыслях, но это не тот случай. Захочется снова. И снова. И еще раз. До момента, когда уже язык не сможет ворочаться во рту, пока мышцы не будут болеть так, будто она на себе тащила пресловутый разбившийся в кишки Боинг.
- Еще? - издевается, замедляясь, и чуть отстранившись - пусть это и прерывает контакт её груди и его губ (нутро отзывается истеричным разочарованным визгом), разглядывает Шеймуса сквозь туман пара и собственного желания. - Идём в спальню? - ей слишком многого хочется сейчас, но ванная, несмотря на всю пикантность и преимущества, сейчас, скорее - травмоопасна, нежели практична.
- Идёоом... - чуть капризно тянет, не двигаясь и лишь позволяя чуть ослабить зажим, а потом снова напрячь влагалище. Электрошок, по-нашему. Матильда тянется к его губам, дразняще касается уголка, затем проводит языком по нижней губе Шеймуса и мурлыкает от возбуждения: - уйма времени, но я хочу тебя немедленно. И надолго, - двусмысленная и непонятная фраза, но сейчас между ними не будет никакой конкретики. Еще не время.
- Пойдем, Шеймус. Не заставляй умолять трахнуть меня, - движение тазом, волной, будто вычерпывая самый пик ощущений. - Дава-ай... Мммм, - движения slow motion, направленные лишь на то, чтоб распалить и завести, провоцируя "переезд" в спальню. - Ты же хочешь этого... Всю ночь.... и весь день... каждую секунду... - и без того хриплый голос сейчас превращается в идеальный тембр для дубляжа порно-фильмов. Может, оно и кстати - от звуков собственного голоса рыжая тоже - нехило заводится. Её руки блуждают по торсу парня, прищемляют соски острыми ноготками, тормозят у самого лобка - ЭмДжей нравится чувствовать, где именно его член в неё входит. Опасная территория - повышенные температуры. Голимый секс. И хватит прелюдий.

Даже самая независимая личность любит, когда ей в ванной трут спинку...

Её в жизни не носили на руках столько (даже в детстве), сколько этим занят Шеймус. Матильде нравится это секундное ощущение полета и собственной невесомости. Забота - как проявление силы.
- Надо-о-олго, - шепчет ему в ухо, обнимая руками за шею, и пытаясь отдышаться, пока есть возможность. - Си-ильный, рыжая  пробегает пальцами по рельефу на руках и спине, и снова цепляется за шею, как новая версия коалы. Так уютно, спокойно, даже в таком будоражащем сценарии.
- Оу, - место парковки удивляет и неприятно обжигает пятую точку. Влажную кожу холодит застоявшимся в комнате воздухом, мурашки начинают наступление, но изнутри сжигает такое пламя, что сейчас плевать, даже если всё закончится простудой. - Это кто еще... ммм... жаловаться... будет... - прерванная его вторжением, Мэтт притягивает мужчину ближе, прижимаясь к Шеймусу так, чтоб хоть на мгновение между ними не было ни миллиметра расстояния. На мгновение - потому что потом она откидывается назад, насколько позволяет столешница, и сдерживая неуемные стоны, наслаждается картинкой обнаженного О'Коннелла, двигающегося как красиво сложенное, невозможно завораживающее животное.
Щурится придирчиво, не находит ни единого изъяна, и прикусывает губу, сдерживая от внутренней скованности комплимент. Следующая фрикция выбивает из неё требовательное: - сильнее, - воздух прорезает - ааххх, - на высоких тонах, и Грэм выгибается дугой, распахиваясь навстречу напору ирландца. - Еще!
В предвкушении пика, Матильда снова впечатывается в Шеймуса всем телом, её ноги обвивают его талию, а лоно уже сокращается, форсируемое то ли ей самой, то ли рефлекторно.
- Возьми меня, - почти рык, куда-то в район кадыка, сильный укус - львы всегда предпочитают шею, когда спариваются, - кончай, давай же! - требовательно и жестко; она находит его губы и впивается в них, нагло лишая доступа к кислороду. - Ммммммм, - и в одном стоне больше смысла, чем во всех словах. Принцесса побеждает собственных драконов, или сдается на милость еще одному? Тело содрогается в экстазе, Грэм что-то выкрикивает буквально в губы любовника, и обмякает, буквально повиснув на нём.
Покорная марионетка. А ночь только начинается...

Блаженная нега: мышцы еще не скоро успокоятся, и хорошо, что можно лежать и не двигаться. Первый же шаг заставил бы её рухнуть бесформенным кулем на пол. Дыша-а-а-ать - оказывается, это круто - Мэтт глотает воздух жадными глотками; грудь подрагивает от этих рубленных вдохов, а рыжая проводит рукой по лицу, стирая испарину. Сумасшествие - впору признавать за собой склонность к нимфомании, наверное - иначе почему секс всегда был для неё панацеей?
Изгибаясь под рукой Шеймуса как игривая кошка, призывающая чухать мохнатое пузо, Мэтт каменеет в одну секунду, когда ирландец озвучивает то, что отброшенной мыслью мелькнуло только что в сознании. Грэм перекатывается по кровати, и спускает ступни на пол. Обжигает судорогой, но она встает, упорная в своей обиде и ярости. Два шага до полки, где сидит Сильвен - цапнуть её, без должного уважения, а потом продолжить путь - к окну, отдирая тяжелую портьеру, которую здесь никогда не отдергивали. Окно. В мир. Замечательно.
Рыжая распахивает створку, наплевав на февральский ветер. Соски рисуют затвердевшие фиги, кожа становится гусиной, или как там это называют? - а она вытаскивает куклу на этот ветер, фокусируясь на реакции О'Коннелла.
- Представь, что она сейчас рухнет вниз. Вдребезги.
Голос дрожит, но вряд ли от боли или горя. Это злость - неразбавленная, терпкая, будоражащая.
- Рухнет, оставаясь осколками, а потом я предложу тебе потрахаться, чтоб забыться.
Голова склоняется набок, а глаза сужаются до щелочек.
Кукла снова в комнате, хлопает рама. Мэтт даже приглаживает Сильвен растрепавшиеся локоны, усаживая её обратно на полку.
- Если тебе хочется, ты можешь думать, что я замещаю тобой его. Но меня такими идеями не унижай.
Зеленые глаза снова вызывают ассоциацию со зверенышем. Грэм подходит вплотную (если Шеймус не успел встать - то к кровати с его стороны), и цедит: - я с тобой, потому что я с тобой, а не потому, что легче или терапия. Это ясно? Не смей больше... - челюсть сводит в нехилом приступе ярости, ей откровенно тяжело себя  контролировать. Только Декстер имел право так четко её характеризовать или типировать. Мастер еще многого не знает, чтоб себе подобное позволять.
- И если бы секс был направлен на облегчение моих страданий - то ты только что запорол всё, одной фразой, - пожимает плечами, констатируя очевидный факт. На ухо, свистящим шепотом: - не сравнивай себя с ним, даже упоминанием. Просто будь со мной. Или тебе мало?
Она не знает, что будет дальше. Это как с летоисчислением: до нашей эры и после. Скромно и с рейтингом.
- А теперь - обними меня, и перезвони в пиццерию... если ты серьезно настроен на ночь - они зря задерживают мой заказ... - даже эмоции нуждаются в подпитке, не говоря уж о желудках.
Кошка втянула когти. Но демонстрация возможностей - состоялась.

Да она спокойна, как удав: только не потерпит, чтоб сексом аки утешением, ей еще и в нос тыкали. Это неприятно, это... унижает, что ли. А когда рыжая чувствует себя хоть чуточку задетой, планка рушится сразу, не давая времени сделать спасительный прыжок через неё, в нормальное состояние.
Ревниво наблюдает за тем, как Шеймус обращается с куклой, не может понять, что же её так задевает в этом. Чуть щурится, чувствуя, как взбудораженное дыхание понемногу становится равномернее; нет никакого смысла раздувать скандал на ровном месте, хоть сейчас рыжая и намерена высказать еще парочку каких-то... почти гадостей, что ли? Это истерика, все нормально - пройдет. Тем более, что после короткой отповеди О'Коннела, когда на подбородке буквально запекаются следы от его пальцев, а в мозгу ураганом проносится реакция на такую жесткую и безапелляционную постановку вопроса. Мастер командует, Сильвен подчиняется.
Мэтт ломается в один миг.
- Прости меня, - она приближается к парню со спины, обвивает его талию руками, и прижимается щекой, еще хранящей его прикосновение, к влажной спине. - Мы можем сделать вид, что ничего не случилось? Я не хочу вспоминать про свои трагедии, когда я с тобой... - не факт, что он расслышит каждое слово: связки предательски подводят, и Джонни шелестит себе под нос, чуть задерживая вдохи, чтоб подстроить свое дыхание под его.
Ритм нитей Кукольника.
- И спроси еще раз, принимают ли они кредитки, - ей так и не дали вразумительного ответа, еще тогда, когда Мэтт только проснулась и сделала заказ перед погружением в кипяток.

Трется щекой о Шеймуса, как провинившаяся кошка, встречающая Хозяина после целого дня в одиночестве.
- Давай поговорим? Я расскажу тебе всё-всё о себе, и навсегда оставлю всё это позади? - это так необходимо сейчас, будто в гроб, в который почти нечего будет класть, должна отправиться и прежняя Матильда, окончательно став Сильвен.
Вот оно, кстати. Она понимает, что её так смущало в движениях и действиях ирландца с куклой. Он смотрел на неё так же, как на Матильду. Она понимает, в один буквально миг, и моментально с этим смиряется. Неизвестно, надолго ли - но то, что кукле теперь объявлена война - неоспоримый факт.

- Ты прелесть! - о боже, какой шрек съел Матильду, куда делась настоящая, или с каких пор она такая ванильная? Смотрит в эти голубые глаза, покорно подставляет лоб под поцелуй, и лезет на кровать, кутаясь в одеяло, как крошка енот. Странная ассоциация; вызванная, возможно, темными кругами под глазами.
Придвигаясь ближе к Шеймусу, рыжая быстро пробегает мысленно по вехам собственной, не такой уж и длинной, но очень уж насыщенной жизни. Есть что рассказывать, но у них ведь не одна такая ночь впереди? Затравку можно и сейчас, до позднего ужина. Или это уже можно считать ранним завтраком?
Короткий вдох, она чуть задерживает дыхание, и дальше говорит коротко и сухо, без пауз почти, радуясь тому, что О'Коннелл идеальный и заинтересованный слушатель: не перебивает, не уточняет и не задает наводящих вопросов. Этот поток, если остановить, превратится в селевое цунами и сметет все на своем пути шквалом нехилых эмоций. Лучше не стоит.
- Декстер был моим опекуном. Лет до восемнадцати считался, вообще, по документам, моим отцом. Мать отказалась от меня, когда ему предложили переезд из Канады в Америку. Не захотела уезжать. В восемь лет я оказалась в чужом городе, с отцом, которого почти не знала, без матери и ... в общем, вот так.
Я не буду оправдывать или как-то пытаться перекрасить то, что случилось. Я соблазнила... на тот момент - собственного отца. Мне было семнадцать, - нет смысла объяснять тонкости игры в провокации, которой увлекались Грэмы. Или точнее, одна увлекалась, а второй терпел. - Через какое-то время объявилась моя мать, с еще одной дочерью моего отца - девушка, с которой он встречался в колледже, скрыла свою беременность. Мы сделали тест ДНК, который показал, что Дакота - родная, а я - нет.
Господи, она помнит каждую секунду, звук, действие, слово так - будто это было вчера. Подобное будет нелегко вычеркнуть или забыть. Скорее, убрать в сундук, под толстый слой нафталина, доставая изредка, как тень Питера Пэна: полюбоваться, всплакнуть и убрать обратно.
- Я победила в шоу. Папарацци были на каждом шагу. Декстер был прав, когда решил, что если моя мать решит вскрыть факт не-родства его и меня - может навредить мне и имиджу. Он сделал мне предложение... точнее, не мне. Моему продюсеру. Нас расписал мэр, мне даже не пришлось менять фамилию... а зная его... не самый лучший характер, я сделала то, что таки шокировало общественность - я оформила опеку над его дочерью, - взгляд становится пронзительнее, Мэтт интересна реакция ирландца. Номинально - она мачеха Дакоте и теперь, и внушительная часть миллионного состояния отойдет именно Хизер-Грэм. Но если углубиться в реалии - Дак уже совершеннолетняя. Но, тем не менее, у двадцатиоднолетней Мэтт - двое детей. Вот же курьез из разряда страшилок.
- Я забеременела совершенно случайно. Мы сходились и расходились с ним несколько раз. Слишком сложные характеры. И вот однажды, когда я поняла, что беременна - я решила сохранить для себя его маленькую частичку, - и вот здесь, мастер, ты столкнешься с призраком Декстера Грэма, поселившемся в серых глазенах маленького человечка. Ведь именно поэтому так все и случилось полтора года назад: решение, беременность, сложные роды и нервный срыв.
- Майклу - полгода. И он уже - его маленькая копия, - прошлую жизнь Матильды тебе даже не выгрызть зубами, ты чувствуешь, мастер? - Теперь я даже не знаю, хорошо это, или ... больно.
Всё, кажется, исповедь окончена. Что скажет падрэ? Он же всегда может задать вопросы... только захочет ли?
Мэтт чувствует, что ей легче. Может, это от противного? Ведь вряд ли её любовника обрадовали столь сухие, но все же подробности жизни рыжей. Сюрприз-сюрприз. Этот ларчик не мог просто открываться. И ты же это знаешь. Верно?

- На год с хвостиком, - кивает Мэтт, смущенно улыбаясь. Вот такое сумасшедшее семейство. Но это её семейство: её фамилия, муж, когда-то сестра, а ныне - падчерица, сын... а есть еще свекровь, которая, небось, сходит с ума - но не переступит через данное себе обещание, не лезть больше в жизнь Матильды. Вот и правильно: рыжая как-нибудь сама.
- Её мать скоропостижно скончалась от рака. Девочка осталась без копейки. Я не была уверена в Декстере, не была уверена в людях вокруг Дакоты, я не была уверена ни в ком, кроме себя. И я знала, что я смогу её защитить.. Поэтому так и поступила. Она и Майкл, теперь - мои прямые наследники.
Кажется, Джонни гордится этим нелепым поступком. И вполне, кстати, может себе это позволить. Лишь только золотой билетик Гудини подсунул ей в продюсеры Джордан Бэнкс, иначе с такими скандалами - репутации Грэм пришел бы конец очень и очень быстро. Однако, жена бывшего мэра Бостона сумела не только выкрутиться из санта-барбары, но еще и заработать, на судебных исках. Стоит ли уточнять, что теперь СМИ боятся и на пушечный выстрел приближаться к Матильде?
- Наша свадьба была сделкой моего опекуна, которого могли обвинить в педофилии и очернить мое имя, с моим продюсером. Но я Декстера любила. И только поэтому согласилась, - в этом вздернутом подбородке можно проследить всё - уж эта девчонка точно бы отказалась от всей затеи, если бы... ей самой не было бы это нужно. Она хотела реальных прав на человека, которого обожала. И она их... не получила. Любовь зла, а Судьба с ней - лучшие подружки.
- Я... не знаю точно, почему я сохранила беременность. До сих пор не понимаю.... Наверное, в Майкле часть моей души, - а вот эта история тебе знакома, верно, мастер? Иначе почему ты до сих пор не расстался с Сильвен? У Мэтт тоже есть свой крестраж: только крохотный и живой. Сероглазый король. Ведь...
Король умер, да здравствует король.

Матильда устраивается поудобнее, подтягивая коленки ближе к подбородку, и ненадолго задумывается: - мне всегда нравились подобные конкурсы. Я посчитала, что неплохо пою, и пошла на кастинг, развлечься, убить время и попасть на десять секунд в телевизор. Ну, знаешь, в один из этих выпусков, где подряд показывают тех, кто пришел пробоваться, - стыдно сказать, ей даже не было страшно в тот день. Проснулась, приняла душ, накрасилась-оделась и отправилась. Не более.
- Но когда мне раз за разом звонили и говорили, что я прошла очередной тур... я стала загораться. Появились первые почти "враги" там, я стала читать интернет-форумы, этому посвященные... и поняла, что я хочу выиграть. Чтоб в себя поверили такие, как я. Чтоб умылись желчью те, кто смешивал меня с грязью в комментариях... чтоб... обрести себя, наверное? - возможно, Джонни Грэм была единственной, кто говорил правду в интервью на шоу: "зачем вы сюда пришли". Почти открытая книга - только не мусольте уголки страниц.

- Я не уверена даже в себе, так что - нет, не уверена. Но решение уже принято, а как там будет дальше... - двенадцати миллионов должно хватить на всех, даже с учетом налогов и прочей дребедени.
- Вот именно. А теперь, получается, моя жизнь... мертва? - по-детски глупо звучит этот вопрос, и Мэтт утыкается носом в плечо Шеймуса, не собираясь плакать, но затихая, даже не дыша - и пытаясь прислушаться к ощущениям внутри. Пусто, как же пусто, господи. Внутри перекати-поле борется со сквозняками и задушенным в зародыше тайфуном. Тактика "выжженной земли", она всегда удавалась Декстеру. Даже в собственной смерти: такой непредсказуемой, внезапной и ..... что же ей делать теперь? Как быть? Ответы не придут сами, хотя и очень хочется.
- Неправда. Я отвратительна в этой роли. Я умею заботиться, но не более. Не знаю, чему его учить, о чем говорить, когда подрастет, как себя вообще с ним вести? Это хорошо, что он сейчас такой маленький, а что... что будет потом? - этот вопрос, который раньше был камерным и адресовался только по вектору крохи Майкла Джаспера, теперь стал основным и касался всей жизни Матильды Грэм.
- Знаешь, это слово... вдо-ва. Такое странное. Я никогда не думала, что со мной это случится... - понятное дело, что мысли о том, что человек смертен (и как доказывают обстоятельства - еще и внезапно смертен) посещали рыжую голову... но она никогда не смогла бы примерить на себя нынешнюю - это страшное слово. А уж траур и подавно. Внезапно осознаешь, что приличных вещей черного цвета в твоем гардеробе нет, и это уже повод для осознанной паники.
Он слишком её перехваливает - в эти слова даже не верится; и дело даже не в том, что Мэтт к подобному не привыкла. Просто... что-то кажется чересчур приторным. И она кусает его в плечо - считайте, что пытаясь перебить эту странную оскомину во рту.
- Я обрела деньги, популярность, новые возможности... но ты знаешь - не скажу, что что-то разительно изменилось. Ну, не считая того, что я перестала готовить Декстеру ужины, и теперь могла позволить себе не новую шмотку, но новую машину, или внеочередной полет в Канаду. Но мне раньше этого было не надо, поэтому истинного удовольствия я не ощутила. Лишь от того, что добилась своей цели.
Целует место укуса, и устраивается поудобнее, продолжая: - даже песни... они были, некоторые, очень и очень неплохими... но сейчас, допустим, я могу сама попробовать написать себе песню... и включить её в новый альбом. Ой, я же не сказала, - дергается рыжая голова, - я записываю новый альбом, после всего этого перерыва. Вот теперь только непонятно, когда делать релиз.
Не хочется зарабатывать платиновый диск лишь за счет того, что многие будут ждать песен вдовы, посвященных супругу - и поэтому сметут пластинки и сделают предварительный заказ на iTunes.

Ever wonder about what he's doing
How it all turned to lies
Sometimes I think that it's better to never ask why
При каждой встрече с Шеймусом Мэтт ощущала внутри себя какой-то источник тепла, проецирующий наружу будто ото всех скрытое свечение. Такого не было ни с кем, хотя, положа руку на сердце, давайте подумаем - как много людей было в жизни рыжей, чтоб сейчас пытаться сравнить? С ним не было абсолютно спокойно, не было до предела уютно, но Матильда чувствовала что-то, кроме удовольствия от искренних комплиментов и восхищения собой; да даже кроме желания. Что-то еще, и это еще не давало покоя все те несколько дней, что выпало на судьбу этих двоих, когда дамокловым мечом над головами еще не висела смерть Декстера Грэма. Потом, увы, появились поводы подумать и поплакать совсем о другом, так что свое ощущение Джонни встречает заново вот именно в эту секунду, и зависает, невидяще-немигающе уставляясь в одну точку. Да-да, она слушает О'Коннелла, но параллельно пытается разобраться в себе. Выходит плохо. Вообще никак.
Where there is desire
There is gonna be a flame
Where there is a flame
Someone's bound to get burned
Горячим лбом Матильда утыкается в грудь мужчине и затихает, над чем-то размышляя. Стон срывается с губ неконтролируемо: - господи, Шеймус... это все так неправильно, - рыжие локоны прилипают к лицу, когда она резко поднимает голову. - ты... ты такой замечательный... И... возможно, у нас бы... что-то получилось.... - девушка морщится, как от зубной боли, и причина в том, что она решилась таки сказать, не в силах сделать выводы из собственных размышлений.
- Но.. я не та, кто сможет быть с тобой. Это нечестно, по отношению к тебе... по-крайней мере СЕЙЧАС я не могу... дать тебе того, чего ты на самом деле заслуживаешь, - от стыда хочется провалиться сквозь землю, немедленно. Вместо этого Мэтт прячет глаза, почти явственно ощущая, как насмешливо смотрит на неё свысока Сильвен. Дурацкая кукла победила?
But just because it burns
Doesn't mean you're gonna die
You've gotta get up and try...
Gotta get up and try.
- Наверное... нам лучше не видеться... какое-то время. Не обижайся, пожалуйста, - именно в этом монологе становится ясно, насколько еще маленькая миссис Грэм, и насколько пагубно для подростка пропускать детство и отрочество. Некоторым вещам поздно учиться пост-фактум, некоторые решения не надо принимать, идя на поводу у эмоций. Но Матильда знает одно: она не сможет быть с мастером сейчас. Может, вообще никогда. Никогда-нибудь. И, как ей кажется, она в этом уверена.
Белые начинают и проигрывают.

Суок, девочка, ставшая новой куклой наследника Тутти; она шла по тонкому, острому канату, больше похожему на леску. Шла бесстрашно, бездумно, отчаянно. Шла, почти не пошатываясь, сосредоточившись только на своей конечной цели, и отбросив всю логику, чувство самосохранения или собственного достоинства. Суок должна была пройти над толпой, презрев бешеную высоту, свист и чьи-то крики, сальные взгляды и безмолвные пожелания приземлиться головой в землю. Суок не имела ни малейшего понятия, зачем и куда она идет, ради чего режет нежные стопы, но сама себе кричала "стоять!" в те самые моменты, когда натянутые обстоятельства угрожали раскрутить её на нитке как обманку с клеткой и птицей из "Сонной Лощины".
С первой же фразой Мэтт понимает, как ошиблась в выборе слов, ситуации, да и решения в целом. - Не в том смысле, - бормочет робко, наблюдая за тем, как Шеймус одевается. Её одежды не пойми где, и рыжей только и остается, что закутываться в одеяло, как в кокон, да слушать О'Коннела, не забывая распахивать глаза пошире. Что такое он там трындит, нет, вы слышите?
Суок опасно покачнулась.
- Именно поэтому я и говорю, что между нами невозможно что либо сейчас, зачем ты переиначиваешь мои слова? - чуть хмурится, как ребенок, и сверлит взглядом ирландца, - я не хочу замещать или делать что-то еще. Ты мне - не вместо, ты это потому что ты. Но я не смогу быть с тобой "вместе", разве ты не можешь понять...
Суок замерла, в опасении сделать последний шаг.
Матильда поднимается с кровати, прямо в своей импровизированной тоге из одеяла. - Звони в такси. Валяй, - дергается бровь, а за ней - и крылья носа. Верный сигнал о начале скандала. - С тобой пытаются быть откровенной, говорят начистоту.... Но ты предпочитаешь иллюзию и потрахушки. Так, Шеймус? - тон донельзя пропитан ядом. Одним из тех, какие содержатся в мазях, какими Суок ежевечерне сдабривает свое изломанное тело. Дегустация?
- Я люблю Декстера, неважно - жив он или мертв. Прислушайся к сердцу, Шеймус. Ты готов бороться с призраками?
У Суок гордо вздернут подбородок: в глазах плещется вызов. Толпа способна растерзать оступившуюся куклу наследника Тутти. Но погибнет она, не изменив убеждениям.

Отредактировано Matilda Graham (2014-03-04 06:08:03)

- Что изменится? - неужели это так сложно понять? Матильде это кажется простым, как дважды два, и от того в голосе столь язвительные нотки, срывающиеся уже на истерику. - Ты серьезно? Я смогу смириться с тем, что я никогда не увижу человека, который был моей Жизнью, как ты сам заметил. Когда-нибудь, но не прямо немедленно, в эту секунду и навсегда, как же ты не можешь понять!!! - бедные, несчастные соседи. Интересно, в этом доме хорошая шумоизоляция, или совсем скоро сюда приедет наряд полиции района Бэк Бэй, и застанет очень пикантную ссору?
Его новые улыбки и странные тени в глазах не пугают и не настораживают Матильду: с Декстером бывало и похуже, поэтому сейчас рыжая абсолютно уверена в своей правоте, и не намерена давать спуску Шеймусу с его блажью и абсолютным непониманием. Самое время феерично на мужчину обидеться, но для начала - расставить все точки и запятые, над, под и перед буквами. - Для меня твой поступок значит многое, и я никак не давала повод делать противоположные выводы, - отдельная особенность Мэтт - когда она злится, начинает говорить длинно и пространными фразами.
- Я не знаю, с чего ты решил по другому. Этот шаг многого стоил, особенно для меня, и особенно сейчас! - она ищет вещи с тем же остервенением, что ирландец - визитку такси. - И именно поэтому сейчас я чувствую себя не вправе почти пользоваться тобой и твоим отношением, разве это не очевидно? - тяжело застегивать крючки на белье негнущимися дрожащими пальцами. За что же всё в один день? Все смешалось, несколько суток ужаса, боли, страха и неуверенности.... отвратительно.
- Так дай же мне время самой их победить, нет? И тогда я приду к тебе. Я обещаю, правда.... Шеймус... - голос звучит по детски просительно, и плевать, что она полностью еще не одета - рыжая сокращает расстояние между ними, и абсолютно не опасаясь новой версии О'Коннелла, подходит вплотную, глядя снизу вверх: - десятого марта я впервые выйду в свет. Мне надо будет спеть на чертовой фешенебельной свадьбе. И я хочу, чтоб ты пошел со мной. Конечно, это не будет заявлением, что мы вместе. Лишь... как друзья, - она не осмелится так рано задеть чувства оставшихся в живых Грэмов. Но уже сейчас чувствует, что этот парень со стеклянными глазами, за корочкой льда которых скрываются мрачные, но соблазнительные тени - нужен ей. Даже сейчас, но она... просто не имеет права. Пока не имеет.
- Что скажешь? - веснушчатое лицо смягчается, пробегает несмелая улыбка. - Ты напялишь костюм и будешь скрещивать за меня пальцы, ммм? - чуть меньшим месяца. Дай ей время на новые крылья или кожу, в зависимости от того, на кого Мэтт похожа больше - бабочку или... змею.