Особо никаких важных дел у меня сегодня не было, поэтому я решил заглянуть в свой небольшой магазинчик, дабы разведать, как идут дела. Две молодые работницы приветливо меня встретили, рассказали про выручку, про то, что от покупателей нет отбоя, и показали мне, что и где лежит. Решив, что девушки немного стесняются моего присутствия, моя персона решила больше их не беспокоить и удалилась в небольшую подсобку. Все, конечно, хорошо, но стоило еще проверить нужные бумаги. Усевшись за небольшой столик и достав из ящика документы, я принялся внимательно вчитываться. Затем взял лист, ручку, калькулятор и стал высчитывать и прибавлять, прикидывая, сколько затрат в этом месяца, а сколько, собственно, прибыли. Весьма несложная работа. Разве что скучная. Это не по мне, но, к счастью или к сожалению, я хозяин этого магазина. Должен же я что-то делать. Впрочем, в мои прямые обязанности подобная бумажная волокита не входит. Просто мне элементарно нечем было себя занять.
Я сидел на небольшом кресле, уткнувшись носом в документы, и считал, когда одна из работниц скромно отворила двери в подсобку. Сразу же поднимаю голову и устремляю взгляд на нее, молча интересуясь, что случилось. Она рассказывает мне про странную девушку, пришедшую пару минут назад и объявившую себя моей женой. Нет, я, конечно, мог бы подыграть, но прекрасно осведомлен о внимательности молодых леди. Они явно заметили, что я никогда не ношу кольца на пальце. Стоило ли сейчас ездить им по ушам? Впрочем, дело совсем не в этом. Знакомых и друзей в этом городе у меня было весьма немного. Еще меньше из них были девушками. Поэтому путем нехитрых логических раздумий я умозаключил, что это может быть только один человек. Собственно, меня это вовсе не обрадовало. Меня не прельщала мысль пересекаться с Китнисс после того, что между нами произошло. Я, конечно, был невероятно рад, что она осталась жива и здорова, но ее отношение ко мне я прекрасно разглядел после случая в ресторане. На этом все мои мечты и тайные надежды закончились. Смысл думать о том, что никогда не станет явью? Обманывать себя я не хочу. И так чертовых шесть лет волочил свое жалкое существование, за малым не подыхая. Видимо, мы действительно стали чужими. У нее есть Нэш, у меня нет никого. Так и живем. Почти все счастливы.
Господи, и что ей неймется? Шла бы к своему хахалю и выносила мозги ему. Пристала ведь, а. И подохнуть спокойно не даст.
Шумно выдыхаю, кладу ручку на поверхность стола. Провожу ладонью по лицу, прикрываю глаза. Кажется, она надо мной издевается. Мало боли я из-за нее вынес? Решила добить? Что ж, знаете, я совсем не против. По крайней мере, больше не буду мучиться. Это уже несомненный плюс. Поднимаюсь со стула, засовываю руки в карманы, медленно плетусь к выходу из подсобки. Открываю дверь и вижу Кит. Ну, да. Я не мог ошибиться в своих размышлениях. Делаю пару шагов вперед, останавливаюсь.
– Зачем ты сюда пришла? – тихо спрашиваю, устремляя свой взгляд прямо на нее.
Действительно не понимаю, зачем она искала со мной встречи. Зачем приходила в те места, где я бываю. Для чего ей нужна память обо мне, если ей глубоко плевать на мою шкуру и на все, что со мной связано. Полнейшее отсутствие логики. Наверное, поэтому мой мозг умирал в жалких потугах понять эту дурочку. Интересно, каков будет ее ответ. Впрочем, не стоит даже надеяться, что мы разойдемся быстро и безболезненно. Вспоминая прошлые два раза, можно предположить, что эта очередная встреча не кончится ничем хорошим. А я так надеялся сегодня отдохнуть.

Rammstein - Du Hast

Как я и думал, ничем хорошим встреча закончиться не могла. Когда я вышел из подсобки, то сразу же смог созерцать пьяное тело, сидящее на стуле и сосущее виски прямо из горла. Китти, Китти, что же с тобой стало? И для чего ты устраиваешь весь этот спектакль на глазах общественности, если уже давно счастлива с другим? Зачем тебе я, если тебе отлично живется с Нэшем, если ты так его боготворишь и готова целовать ему ноги за то, что он спас тебе жизнь? Куда уж мне до него. Для тебя я всего лишь бездушная тварь, скрывшаяся с места преступления, наплевавшая на твою шкуру. Какого черта тогда ты забыла в моем магазине? Слишком много вопросов. И у меня нет ни единого ответа. Это начинает меня раздражать.
Девушка поднимается со стула, пошатывается, чуть не сносит огромный букет цветов. Молча наблюдаю за всей этой картиной, хмурю брови, вздыхаю. Слежу за тем, как мадама шествует к одной из продавщиц. Снова несет какую-то чушь. Китнисс, тебе так интересно, трахал я кого-то или нет? Хочешь знать, было ли мне хорошо с другой женщиной? Хотел бы я рассказать тебе, как проводил ночи с молодыми шикарными девицами. Да черта с два, блять! Ты испоганила мне всю жизнь. Только о тебе были все мои мысли эти гребаные шесть лет. Думаешь так легко избавиться от всех воспоминаний, чувств, эмоций и пойти трахать все, что движется? Ай-яй. Кажется, ты совсем ничего обо мне не знаешь. Или просто уже успела забыть.
– Прекрати этот балаган, – также спокойно произношу, разворачиваясь лицом к девушкам. Продавщицы в шоке, изредка поглядывают на меня, затем на мою пассию. Знали бы они, что на деле она таковой не является. Прикладываю ладонь ко лбу, качаю головой. Откашливаюсь, подхожу ближе к Кит, выхватываю из ее рук бутылку. Швыряю ее в мусорку, отдергиваю девушку за руку. – К чему все это представление? – вопрос риторический, все равно она не ответит. Впрочем, ответа не жду.
Я, конечно, понимаю, что то, что только что зародилось у меня в голове – самая большая глупость в моей жизни, но другого выхода я не видел. Понимаю, что на хер не сдался этой придурошной особе, которая зачем-то ходила за мной по пятам, но я должен ее унять любыми способами. Подхожу к ней ближе, несколько секунд смотрю в глаза, а затем резко подхватываю на руки. Закидываю на плечо и медленно двигаюсь к выходу из магазина.
– Прошу прощения за казус. Продолжайте работать, – чуть склоняю голову в знак извинения, толкаю дверь, выхожу на улицу. – Ты ненормальная, Кит, – снова вздыхаю, открываю машину, усаживаю эту идиотку на сиденье.
Хлопаю дверью, обхожу автомобиль, усаживаюсь на водительское место. Устраиваюсь поудобнее, достаю из пачки сигарету, закуриваю, поглядываю на девушку. Она больная. И до ужаса нелогичная. Вытрепала мне все нервы, изрешетила душу, разорвала на куски сердце. Тогда какого черта у меня внутри до сих пор все екает и ходит ходуном при виде ее морды? Закатываю глаза, выпускаю дым из легких, включаю магнитолу. В салоне играет Rammstein, я делаю громче. Мне плевать, что у нее, быть может, болит голова. Ты едешь со мной, Кит, а значит будешь терпеть все. Жадно затягиваюсь, странно скалюсь, завожу мотор. Давлю на педаль газа, Ауди срывается с места и несется вперед по дороге. Кажется, сегодня я буду ночевать не один.

Странно, но как только Кит уселась в машину, сразу же перестала вытворять черт знает что. Честно говоря, я уже приготовился ждать худшего. Криков, пинков, истерик, обвинений. Даже конца света или вселенской катастрофы, если уж быть до конца откровенным. Но нет, она молчала и, казалось, совсем не обращала на меня внимания. Тем лучше. Хотя бы спокойно доберемся до назначенного места без происшествий и травм.
Всю дорогу мы оба молчали. Не знаю, почему. Быть может, нам больше не о чем говорить? Все слова давно сказаны, отношения выяснены, точки расставлены. Нам уже давно нечего делить. Не знаю, кто мы теперь вообще друг для друга. И почему она каждый раз ищет со мной встречи, если у нее есть Нэш? Почему она просто не оставит меня в покое и не даст сдохнуть через несколько лет от шальной пули, к примеру. Не понимаю ее. Больше не понимаю.
Подъехав к дому, выключаю магнитолу, глушу двигатель. Бросаю взгляд на девушку, вздыхаю, выхожу из автомобиля. Видимо, она решила не ждать от меня вежливого жеста и сама выбралась из машины. Ждет, когда я поравняюсь с ней. Прохожу мимо, не обращая на нее внимания. Не знаю, о чем с ней говорить, как себя вести. После всего, что случилось в последнее время, у меня голова кругом идет от того, что творится в моей жизни. Сплошное безобразие, чья-то глупая шутка, невероятный психодел, которому позавидовал бы даже сам Сальвадор Дали. Открываю дверь, захожу внутрь, дожидаюсь когда Китнисс зайдет следом, поворачиваю ключ в замке. Мое выражение лица настолько флегматично, что вряд ли можно догадаться, о чем я думаю и что чувствую. Ну, да. За долгие годы я хорошо научился скрывать любые чувства и эмоции. Единственное, я очень устал, сегодня был действительно очень трудный день. Пальцами хлопаю по выключателю, снимаю ботинки, собираюсь избавиться от пиджака, но чувствую слабый толчок в районе плеча. Вздрагиваю, сглатываю нервный ком, засевший в глотке, шумно дышу. По телу пробегает волна дрожи, меня как будто бы посадили на электрический стул и я чувствую, как по моим конечностям проходят разряды тока. Чувствую каждой клеткой. Это слишком неожиданно. Не понимаю логику действий этой девушки, хотя предполагаю, что тому виной алкоголь. Она далеко не трезва, вот, скорее всего, и расчувствовалась. Будь на моем месте кто-нибудь другой, наверняка бы сделала точно так же. Хотя отчего-то это действие показалось мне искренним. Замираю, не зная, что делать. Оттолкнуть? Стоило бы. Учитывая всю ту боль, что она причинила мне, ее вообще не нужно было пускать на порог моего дома. Но как бы и что бы ни было, не могу этого сделать. До сих пор люблю. Я бы с удовольствием вытравил из себя эти омерзительные, липкие, совершенно ненужные чувства, выскоблил бы все острым скальпелем, продезинфицировал раны и зашил бы, чтобы в будущем остались лишь шрамы и рубцы, как слабое напоминание о том, что было. Но не могу. Она слишком мне дорога, слишком глубоко засела в мою черную, пропащую душу.
– Тебе нужно привести себя в порядок, – тихо говорю, как будто бы пробуждаясь ото сна или избавляясь от сетей забвения. Разворачиваюсь к ней лицом, быстро пробегаю взглядом по знакомым до боли чертам, выдыхаю. Аккуратно подхватываю Кит на руки, медленно двигаюсь в сторону ванной комнаты. Ставлю девушку на пол, хромая двигаю в спальню. Возвращаюсь обратно, протягиваю ей спортивные штаны и майку. Увы, женской одежды в этом доме не имеется. – Примешь душ, надень это, – стараюсь не смотреть на нее, ибо отчего-то чувствую себя неловко. – Я заварю чай, – с этими словами покидаю ванну и не торопясь устремляюсь на кухню.
Вот так просто, как будто бы мы давние знакомые. Как будто бы ничего не случилось за эти чертовы шесть лет, будто бы она не пыталась недавно пристрелить меня и довести до сумасшествия. Мне больно. Я не хочу видеть ее здесь, я хочу, чтобы она убралась прочь к своему дражайшему Нэшу и жила с ним припеваючи. Мне не нужны лишние стрессы, страдания, переживания и вся прочая ерунда. Мне не нужно, чтобы каждый раз, как только я встаю на ноги и пытаюсь жить, ко мне приходили и разрывали сердце на клочки. Да и безумно сложно видеть ее и знать, что не могу к ней прикоснуться, не могу обнять, не могу просто поговорить, как мы это делали раньше. Я больше ничего не могу. Мы стали чужими, разными, нас разделяет целая пропасть. Все, что было или могло быть между нами, давно кануло в огромную бездну. Поэтому, нацепив маску безразличия, иду готовить чай и задыхаться от того, что где-то внутри все сжимается в тугой ком.

Пока Кит принимала душ, моя персона возилась с чаем. Это, конечно, глупо, кто по вечерам пьет чай, верно? Тем более, после стрессовой ситуации. Обычно люди закидываются чем-нибудь покрепче. Но по моему скромному мнению, этой дамочке уже хватит. Нет, конечно, я далеко не ее папочка, более того, я для нее вообще никто и звать меня никак, но она находится в моем доме. Мне бы не хотелось, чтобы она снова стала вытворять какую-нибудь ерунду. Хватит негатива. Хватит выяснять то, что уже давно прошло, сдохло, так и не превратившись во что-то действительно стоящее. У нее своя жизнь, у меня своя. Мы чужие. Так и останется. Впрочем, я как-то не заметил, чтобы она сильно переживала по этому поводу.
Наливаю кипяток в небольшой чайничек, жду, пока чай завариться. Упираюсь руками в гладкую поверхность стойки, вздыхаю. Слышу шлепающие шаги в гостиной. Видимо, Китнисс уже привела себя в порядок и была готова снова оказаться в моем обществе. Поднимаю голову, смотрю на девушку. Она стоит на достаточном расстоянии от меня, обнимает себя за плечи. Хмурю брови, отвожу взгляд. Сейчас она кажется мне совсем незащищенной. Сейчас она выглядит как та самая Кит, которую я знал шесть лет назад, когда думал, что смогу прожить с ней долгие годы. Зачем она приходит ко мне? Зачем каждый раз ищет со мной встречи? Не проще ли было сконцентрировать все свое внимание на Нэше и жить счастливо, как все нормальные люди? К чему ей я и все мои проблемы? Моя работа, мои привычки, мой уклад. Что еще ей от меня нужно? До сих пор хочет отомстить за то, что в тот роковой момент я бросил ее и даже не поинтересовался жива ли она? Глупо. Кажется, за нее мне уже давно отомстила жизнь.
– Холодильник пуст. Можно заказать что-нибудь, – отвечаю ей. У меня действительно нет в доме нормальной еды, ибо себе не готовлю, не особо силен в этом деле, да и смысла нет. Обычно заказываю что-нибудь, чтобы не помереть с голоду. Была бы глупая и нелепая смерть. Не по мне. – Что ты хочешь? – спрашиваю, ковыляя к телефону.
Снимаю трубку, возвращаюсь на свое место, кладу телефон на поверхность стойки. Отмахиваюсь от ее слов про магазин. Плевать. Те дамочки скоро забудут про этот инцидент, а если даже и нет, то вряд ли посмеют мне сказать что-то по этому поводу. Дергаюсь, когда слышу своеобразное признание от Кит. По телу снова пробегает та самая дрожь, похожая на разряды тока. Дыхание сбивается к чертовой матери, кажется, я забываю, как нужно дышать. Быстро моргаю, пытаясь прийти в себя, выдыхаю. Немыслимо. Она врывается в мою жизнь после шести лет разлуки, всем своим видом демонстрирует, что жива и здорова, заявляет, что ненавидит меня больше всего на свете, портит мне жизнь, ходит за мной по пятам, упрекает и обвиняет во всех смертных грехах, говорит мне о своей связи с подонком Нэшем, а теперь выясняется, что она скучает? Замечательно. Похоже, я схожу с ума. Или кто-то на небесах здорово шутит надо мной. Хреновое у тебя чувство юмора, парень. Сжимаю пальцами край стойки до тех пор, пока костяшки не начинают белеть. Молчу. Не знаю, что ей сказать. Ответить взаимностью? Как-то смешно это после того, как она чуть меня не убила. Оттолкнуть, отвергнуть? Хотел бы. Не могу. Головой понимаю, что все это полнейший бред, что нужно гнать ее к чертовой матери поганой метлой из своего дома и больше не пускать никогда, чтобы спокойно дожить отмеренный срок, но не могу. Так же понимаю, что нуждаюсь в ней. Что мне нужно видеть ее, слышать, знать, что у нее все в порядке. И это самый минимум того, что мне необходимо. Я ненавижу ее больше всего на свете. Но так же сильно ее люблю. Будь она проклята всеми известными богами. Разворачиваюсь к ней спиной, направляюсь к ящику. Достаю бутылку скотча, два стакана. К черту чай. Видимо, не получится посидеть цивилизованно. Сорвали планку. Разрезали нить. Перешагнули черту. Хромаю обратно к стойке, ставлю стаканы, наполняю их скотчем. Беру свой стакан в руку, осушаю до дна. Хватаюсь за сигареты, чиркаю зажигалкой, закуриваю и жадно затягиваюсь, травя себя никотином.
– Я тоже скучаю. Китнисс, – разделяя слова, произношу, стискивая зубы и играя желваками.
Мне нелегко дались эти гребаных четыре слова. Кажется, в них я вложил слишком много. Даже больше, чем нужно было. Если по справедливости, то я вообще не должен был произносить подобных вещей, но не могу закрыть рот на замок и запечатать свое проклятое сердце, которое продолжает любить даже несмотря на то, что все изрезано и исполосовано глубокими ранами. Было бы намного проще, если бы удалось вырезать его и скормить бродячим псам. Но, увы, это невозможно. Поэтому давай, Кит, бей снова наотмашь. Тебе ведь это так нужно.

Мы действительно долго молчали. И все-таки дело было совсем не в том, что нам нечего друг другу сказать. Нет, наоборот. Нам стольким можно поделиться друг с другом, столько можно сказать, открыть друг перед другом душу. Только страшно. После всего, что с нами произошло, после того, что мы пережили страшно что-то говорить, страшно впускать обратно в свой личный маленький мир, ведь мы оба потоптались по нашим душам отменно. Что будет дальше, я не знаю, но мне совсем не просто вычеркнуть эту особу из своей жизни, совсем не просто попрощаться с ней навсегда. Она прочно засела у меня внутри и ее не вытравить оттуда ничем, не убить воспоминания о ней даже самым сильным ядом. Увы, я навек буду принадлежать только Китнисс. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Без нее нет и меня.
Меня до сих пор немного трясет от этого ее признания. Честно говоря, не ожидал такого поворота, не думал, что такое вообще возможно. Чтобы хоть как-то абстрагироваться от всего этого, беру в руку телефон, набираю номер, заказываю пиццу. Мы можем долго что-то выяснять, задавать друг другу вопросы, пытаться добиться истины, но ведь это намного проще делать в более приятной и менее напряженной обстановке. Легкий ужин под скотч должен был нам помочь хоть как-то. Потому что устраивать очередную войну мне совсем не хотелось. Достаточно было и прошлых двух раз. Должны же мы когда-нибудь поумнеть. Возвращаю свое внимание к девушке, снова жадно затягиваюсь, буравлю взглядом несчастную поверхность стойки. Она спрашивает, почему не обниму ее, раз действительно по ней скучаю. Ох, Китти, неужели ты сама не понимаешь, насколько это невозможно. Хорошо, обниму, да только что это изменит? Сегодня ты будешь со мной, совершенно позабыв о том, сколько боли и страданий мы принесли друг другу, а с рассветом покинешь меня, вернувшись к Нэшу как будто бы ничего не было. Зачем все это? Не нужно объятий, поцелуев, каких-то признаний. К чему все это, если больше ничего нельзя изменить? Мы другие. Ты другая. Ты выбрала иную жизнь, в которой для меня нет места. Я, конечно, мог бы дать слабину, выпустить свои чувства на свободу после шести лет полнейшего заточения, но ты ведь растопчешь их снова. Улыбнешься, славно потопчешься грязными ботинками по мне и уйдешь, окончательно убив все, что еще теплилось в дальних уголках души. Я не доверяю тебе, я боюсь боли, которую ты можешь мне причинить.
Я уж было только открыл рот для того, чтобы ответить на вопрос Кит, но в дверь позвонили. Цезарь заливисто залаял, кинувшись к двери. Вздыхаю, поднимаюсь со стула, отдаю команду собаке, медленно ковыляю для того, чтобы открыть. На пороге стоит молодой парень, мило улыбается и держит в руках большую коробку с пиццей. Сую руку в карман джинсов, извлекаю несколько купюр, отдаю ему. Забираю пиццу, киваю в знак прощания, закрываю дверь и плетусь обратно. Аккуратно кладу коробку на стойку, мешкаю. Несколько секунд думаю о том, что меня дико раздражает, что мы с Кит находимся по разные стороны этой чертовой стойки. Тянусь за стаканом, передвигаю его, придвигаю к себе пепельницу, топчусь и, наконец, осторожно усаживаюсь напротив девушки. Достаю из пачки сигарету, снова закуриваю. Внутри все клокочет и прыгает. Но мне так лучше, чем сидеть и смотреть на нее, когда между нами проклятущая барная стойка. Поднимаю голову, делаю несколько глотков скотча, смотрю на девушку.
– Для чего, Кит? – спрашиваю, но совсем не для того, чтобы задеть. Хочу, чтобы она объяснила мне, к чему все это, если у нее уже есть человек, с кем она желает связать свою жизнь. Или я запасной вариант? Не выйдет. Ни сейчас, ни когда-либо. – Знаешь, – меня начинает пробивать на откровения. Видимо, мне совсем надоело молчать и делать вид, что мне плевать на всю эту далеко не простую ситуацию. – Мне очень этого хочется, но я не могу, – выпускаю дым из легких, играю желваками, отворачиваюсь. – Ты ведь уже сделала свой выбор, и он явно не в мою пользу, – усмехаюсь, снова осушаю до дна свой стакан, делаю несколько затяжек.
Быть может, хотя бы сегодня нам удастся просто поговорить. Без криков, истерик, скандалов, применения огнестрельного оружия. Может быть, у нас получится услышать друг друга. Хотя сомневаюсь. Даже если у нас получится адекватный разговор, это не поможет. Все уже давно потеряно. У нее своя дорога, у меня своя.  Мы разошлись очень давно, она связалась с другим. Нет пути назад, а я бы очень хотел, чтобы она стала моей снова. Увы, невозможно. Пора бы уже избавиться от глупой мечты. Если бы я только мог.

То, что происходило сейчас намного лучше того, что творилось между нами в наши последние две встречи. Простой разговор, пусть и на больную тему намного лучше и продуктивнее всех бессмысленных криков и обвинений. Так до правды не докопаться. Если мы оба хотели друг друга понять, если сейчас хотели, чтобы все окончательно встало на свои места, нужно было поговорить спокойно. Мы ведь умели это делать. Когда-то. Лет шесть назад.
Наблюдаю за тем, как Кит возится с коробкой. Слышу слабое, едва различимое постукивание. Морщусь, всматриваюсь в ее лицо и вижу, что она плачет. Но мне не противно. Не собираюсь тыкать носом в ее слабость. Наоборот. Отчасти понимаю ее. Наверное, это первый раз, когда я не принимаю слезы, как знак слабости и беспомощности. Мне хочется обнять ее, прижать к себе, коснуться губами ее лба, утешить и сказать, что все будет хорошо, хотя все это чертовски банально. Мне хочется, чтобы она была со мной всегда, чтобы я мог оберегать ее, защищать, рвать глотки любому, кто ее обидит, но этого больше не будет. У нее есть Нэш, который заботился о ней долгие шесть лет и будет о ней заботиться до тех пор, пока они будут вместе или просто не умрут от старости. Какая романтичная история любви, боже мой. От таких мыслей меня чуть наизнанку не вывернуло, злость стала подниматься внутри, как кипящая лава, но я вовремя взял себя в руки. Не хочу повторять прошлых ошибок. Не хочу делать ей больно, несмотря на то, что она безжалостно уничтожала меня из раза в раз каждую нашу встречу. Слежу за перемещениями девушки по кухне, перевожу свое внимание на коробку. Тушу окурок в пепельнице, достаю один кусок пиццы, откусываю, начинаю жевать. Необычно и странно вот так просто сидеть с Кит, есть пиццу и разговаривать о том, что между нами произошло. Сейчас мой мозг уже раз пятый пошел на перезагрузку, ибо не понимал, что творится и почему нельзя просто послать друг друга к черту и распрощаться навсегда. А вот нельзя. Потому что гребаное сердце разрывалось на части даже от подобной мысли. Я хочу, чтобы она была рядом. Хочу, чтобы она была моей. Другое дело, что больше это не представляется возможным. Я ее потерял. Слишком давно для того, чтобы вернуть.
– Откуда? – усмехаюсь, качаю головой. – Ты знаешь, что я не бросаю слова на ветер, – напоминаю, чтобы дать понять, что она ошиблась. В который раз. Неужели так плохо меня знает? – Мне не может быть все равно после того, кем ты для меня стала. Другое дело, что мы по-разному воспринимаем реальность, – отвечаю, откусывая еще один кусок. Это все очень странно. Мы сидим вдвоем на кухне, друг напротив друга, уплетаем пиццу за обе щеки и разговариваем  о нас. И я какой-то слишком болтливый в этот вечер. Здесь происходит что-то явно необъяснимое. – Я не мог приехать и смотреть на твою могилу. Неужели ты не понимаешь, насколько это больно? – хмурю брови, малодушно размышляя о том, что эта особа никогда не сможет меня понять. У нее своя правда и она до конца будет придерживаться ее. По ее мнению я виноват во всем, что случилось. И это я стал причиной того, что мы навсегда разошлись, как в море корабли. Что ж, если она хочет считать так, ее воля. Меня обвели вокруг пальца, сделали виноватым в том, чего я не совершал. Именно поэтому мыслю логически и придерживаюсь совершенно другого мнения, но кто бы со мной согласился, да? – Я был уверен, что после случившегося тогда не осталось выживших, – объясняю, наполняя свой стакан скотчем. Делаю несколько глотков, отставляю стакан в сторону, облизываю губы. – И вернуться обратно не мог. Мне не хотелось видеть своими глазами то, виной чему стал я, – откашливаюсь, доедаю свой кусок, вздыхаю.
Кладу ладонь на стойку, стучу пальцами по гладкой поверхности. Она не станет меня слушать, зря я вообще стал вдаваться в какие-то объяснения. Моя персона будет виновата до конца дней своих в том, что не приехал, не нашел, не разыскал, не убедился, что все на самом деле так, как было. Я видел ее мертвое, бездыханное тело. Мне четко сказали, что мои руки омыты ее кровью, выражаясь фигурально. Она понятия не имеет, что я чувствовал тогда и на протяжении всех этих шести лет. Конечно, легко судить, не зная всех деталей и нюансов. Но это ее право. Я больше не стану ее переубеждать, потому что прошлые попытки вдолбить в ее голову истину не увенчались никаким успехом, потерпели невероятное фиаско. Сегодня произойдет то же самое. Видимо, ей действительно здорово промыли мозги.

Какая прелесть. Она говорит, что приехала бы на мою могилу. Ну, конечно. Учитывая, что она считает во всем виноватым меня, она бы приехала, да. И станцевала бы на месте моего захоронения ламбаду с радостными воплями и улыбкой на лице. Несмотря на то, что Кит пару минут назад сказала, что скучала по мне, она меня ненавидела. Если бы все было иначе, я вряд ли чувствовал бы этот проклятый холод и невероятную пропасть между нами. А она еще и язвит. Дура. Ей навешали лапши на уши, обманули, заставили поверить в то, чего никогда не было, а она и рада. Для нее теперь не существует никого кроме Нэша. Только он хороший, он самый лучший, потому что именно он спас ее, вытащил из того ада, что устроил я. Кто бы сомневался.
Мне захотелось рассмеяться в голос от абсурдности своих мыслей и понимания, что целых шесть гребаных лет эта девочка жила, как цепная собака, благодарная за то, что ее не вышвырнули на улицу. А ведь не этому я учил тебя, Китти, не этому. Ты должна была стать сильной, независимой. Кто ты сейчас? Ручная собачонка на коротком поводке Купера. Паршивая жизнь, скажу тебе. Но это совсем не мое дело. Каждый сам выбирает, как жить, что делать и каким образом поступать. Меня все это уже давно не касается.
Мой небольшой рассказ вышел печальным, но это всего лишь малая часть того, что было на самом деле, и о чем еще я мог рассказать. Она зовет меня, я дергаюсь, поднимаю голову и смотрю на нее в упор, в то время как внутри все кувыркается и ходит ходуном. Нет, что бы я ни делал, как бы ни старался забыть ее и все, что с ней связано, я не мог. Слишком сильны мои чувства к этой особе. Увы, судьба сыграла со мной злую шутку. От подобного положения вещей никуда не денешься. Усмехаюсь, слыша ее вопрос. Она ведь наверняка не знает даже половину правды. Все, что ей когда-либо говорили наглая неприкрытая ложь для того, чтобы настроить ее против меня. Конечно, никто даже не подозревал, что придет момент, и мы встретимся. Как оказалось, жизнь преподносит впечатляющие сюрпризы. Наблюдаю за тем, как она встает со стула и обходит стойку. Между нами снова идиотское расстояние, которое отчего-то меня слишком раздражает. Вздыхаю, качаю головой, тянусь за сигаретами. В последнее время я стал курить невероятно много. Плевать. Все мы когда-нибудь умрем. У каждого свой срок. Зажимаю коричневый фильтр между зубов, чиркаю зажигалкой.
– Им нужно было, чтобы я убрал свидетеля, – коротко произношу, закуривая и выпуская дым из легких. Тарабаню пальцами по поверхности стойки, облизываю губы, подпираю щеку рукой. – Они были недовольны тем, что я стал рассеянным в последнее время. Причину моей перемены было не трудно выявить, – жадно затягиваюсь, выпускаю дым, играю желваками. – Мне приказали убрать тебя, Китнисс, – нехотя говорю, поворачиваю голову в сторону девушки. Замолкаю, сглатывая нервный ком в глотке. Мне тяжело дались эти слова. Мне не хотелось даже думать о том, что когда-то меня настоятельно просили совершить подобную мерзость. Вздыхаю, беру себя в руки, продолжаю свою трагичную историю. – Я отказался. Когда вернулся домой, тебя уже не было. Нужно быть идиотом для того, чтобы не понять, что тебя забрали эти твари, – делаю несколько затяжек, отпиваю из своего стакана, облизываю губы. Не думал, что будет настолько тяжело рассказывать о том, что случилось шесть лет назад. – Сразу же отправился в контору. Разнес все к чертям, уложил охрану. Рванул на второй этаж, вломился в кабинет босса, – осекаюсь, снова сглатываю мерзкий ком, жадно затягиваюсь, трясущимися пальцами тушу окурок. Уставляю взгляд прямо перед собой, стискиваю зубы. – А там ты без малейших признаков жизни. Мне сказали, ты погибла в результате устроенного мною взрыва, – поджимаю губы, шумно выдыхаю, допиваю свой скотч. – Затем налетела охрана, кинули дымовые шашки, стали стрелять и я тебя потерял. Навсегда, – грустно усмехаюсь, провожу ладонью по лицу, чешу пальцами щетинистую щеку. – Вот и все, – хлопаю ладонью по поверхности стойки, медленно слезаю со стула, разворачиваюсь спиной к девушке.
Не спеша хромаю в сторону окна, аккуратно усаживаюсь на низкий подоконник, смотрю на луну, отлично заметную на фоне темного, практически черного неба. Подушечками пальцев чувствую шерсть, а затем и что-то слюнявое. Незаметно подобрался Цезарь. Погладив его по загривку, отправляю собаку прочь от себя. Сейчас меня даже его общество тяготит. Не знаю, для чего рассказал Китнисс всю правду. Может быть, для того, чтобы она ее знала? Чтобы задумалась о том, что все эти годы ей умело, мастерски вешали на уши лапшу? Может, и так. Да только нет гарантии, что она поверит именно мне. Наверняка скажет, что я все придумал. Впрочем, это уже не имеет значения. Я рассказал ей все. Теперь ее ход. Даже интересно, как она отреагирует на подобные слова.

Китнисс спокойно выслушала мое повествование, даже не перебивала, не пыталась доказать, что я не прав или где-то лукавлю. Теперь мы разговаривали как действительно взрослые люди, и меня, несомненно, радовал этот факт. Давно пора обсудить эту животрепещущую тему, а мы все ходим вокруг да около, как идиоты. Наконец, настал час X.
Я совершенно не злюсь, когда она начинает говорить о Купере. Нет смысла, да и совсем не хочется. Мы не обсуждаем личную жизнь его и этой особы, мы говорим о том, что для нас обоих до сих пор оставалось загадкой. О том, что временами не давало покоя ни мне, ни ей. Хмурюсь, сдвигаю брови на переносице, начинаю составлять логическую цепочку. Пока мне все еще ничего не ясно. Если мои слова совпадают со словами Нэша, тогда в чем подвох? Где нас обманули? И кто? Слишком много вопросов, а ответы брать негде. Если это все, что известно мне и Кит, то мы в тупике. Как же выяснить, кто из нас прав и кто на самом деле виноват в том, что произошло шесть лет назад? Честно говоря, я не стал бы копаться во всем этом дерьме, но мне важно было узнать правду. Важно понять, кто стоит за всем этим идиотизмом, из-за которого мы друг друга потеряли.
Молчу, не произношу больше ни слова. В моей голове мысли кружатся роем, не давая мне покоя. Устал думать, устал ворошить прошлое, которое острой иглой каждый раз вонзалось в мое и без того израненное сердце. До меня доносится фраза про второй взрыв, я сам себе усмехаюсь, скрещиваю руки на груди и откидываясь на косяк окна. Я не разносил контору на клочки. Контора разнесла меня. Если уж моя персона и была в чем-то виновной, то только лишь в первом взрыве. Остальное точно не моих рук дело. Стоит ли ей об этом знать? Почему нет, раз уж мы решили рассказать друг другу все про тот роковой день.
– Я не причастен ко второму взрыву, Кит, – тихо произношу, впериваясь взглядом в завораживающую луну. Сегодня она была воистину прекрасна. – Я забрал бы твое тело, если бы мог, – говорю честно, врать не привык.
Меня можно уличить, в принципе, в чем угодно: в безразличии, равнодушии, даже безжалостности, убийстве людей, чрезмерной жесткости, молчании, но только не во лжи. Никогда никому не лгал и не собираюсь этого делать. Именно поэтому сейчас рассказываю все правду, не скрывая и не пряча ничего. Выкладываю все, что есть, чтобы между нами не было никаких недомолвок. Быть может, я не стал бы ничего говорить вообще, как в предыдущие оба раза, но сейчас все иначе. Сейчас никаких криков, детских обид, истерик и рукоприкладства. По-другому, по-взрослому. Слышу небольшой топот, поворачиваю голову, вижу, как девушка несется к раковине для того, чтобы умыть лицо. Глупо. И совсем не нужно. Никогда не стоит стыдиться своих слез, если они искренние. Этому я тебя научить не успел. Прости, Китти. Только разворачиваюсь обратно лицом к окну, как чувствую ее пальцы, сжимающие ткань моих джинсов. Даже дернуться не успел. Резко поворачиваюсь к девушке, непонимающе смотрю на нее, пытаясь выяснить, что произошло. Слушаю ее слова, удивляюсь еще больше. Левая бровь медленно ползет вверх в недоумении, огромная ладонь ложится на пальцы Китнисс. Несколько секунд я вообще не могу говорить. Ни единый звук не может вырваться из моей проклятой глотки. Мозг переваривает полученную информацию. Мозг думает. Мозг приходит в ужас вместе с моим сознанием и частями тела.
– Кит, – зову ее, чтобы она подняла свои глаза на меня. – Я не передавал тебе медальон, – задумчиво произношу, стараясь сопоставить факты. – Его сорвали с моей шеи охранники, когда произошла потасовка, – объясняю, четко выговаривая каждое слово. Сейчас важно выстроить логическую цепочку и до конца понять ситуацию. – Когда прогремел взрыв, я бросился из здания, чтобы не сдохнуть под обломками. Именно поэтому очень удивился, когда ты вернула медальон в прошлую нашу встречу, – напоминаю, чтобы девушка тоже могла поразмыслить на эту весьма занятную тему. Кажется, я начинаю понимать, где собака зарыта и кто виновник всей этой неразберихи между нами. – Принеси, пожалуйста, сигареты, – скомкано прошу я.
Мне неудобно просить, мне совсем не хочется показывать свою слабость, но я устал. Еще не до конца отправился после пулевых ранений, тяжело долго передвигаться и совершать какие-то действия. Но это ведь Кит, да? Она поможет, если я попрошу, она выручит. Мой мозг работает очень быстро. Вся информация уже обработана. Все детали соединились в один пазл. Наконец-то, я понял, кто же за всем этим стоит. Другое дело, поняла ли это она. Та, которая долгих шесть лет думала, что я предатель и хладнокровный убийца.

Сложно столкнуться с суровой реальностью. Еще сложнее, если ты к ней не подготовлен. Отчасти я понимаю все метания Кит, ее отрицание, благоговейное отношение к Нэшу. Шесть лет – достаточно долгий срок. За это время ее могли убедить в чем угодно. Даже в том, что я ищу ее по свету и хочу убить. Наверное, поэтому я не злился. Поэтому не закипал от ярости. Она не виновата. Ей очень тяжело поверить в то, что все это время ее водили за нос. Что ж, всему свое время. Сейчас она еще не готова мыслить трезво и осознать, что ее облапошили, как маленького неразумного подростка.
Молчу, жду, когда девушка принесет мне сигарету. Не говорю ни слова. Пусть обдумает все детали, сопоставит факты, соберет все воедино. Быть может, тогда картина станет для нее более четкой. Наблюдаю, как она прикуривает сигарету и приносит мне. Киваю в знак благодарности, сжимаю фильтр между указательным и средним пальцами, затягиваюсь, выпускаю серый дым из легких. Все оказалось слишком непросто. Даже я не мог поверить в то, что за всей этой трагедией стоит человек, который был когда-то так близок мне, да и Китнисс тоже. Впрочем, скорее всего, поэтому больно, поэтому трудно поверить и принять такое положение вещей. Уничтожить, разбить, растоптать нас могут только близкие люди. Те, кого мы подпустили к себе совсем близко, позволили заглянуть в душу. Именно их поступки ранят нас больше всего остального. На других нам плевать.
Она не верит. Наверняка думает, что лгу, что придумал свою версию произошедших событий для того, чтобы выставить Купера в не самом лучшем свете. В общем-то, я ее понимаю. Как-то странно даже допускать мысль о том, что человек, который долгие годы оберегал, помогал, заботился, не давал подохнуть, является предателем. Увы, такова жестокая реальность. Мы все далеко не те, кто есть на самом деле. Мы все каждый день примеряем маски, решаем с кем и как себя вести. Мы слишком давно утратили свое «я», приняв решение подстраиваться под кого-то и совершать подлости. Наши лица стерлись, остались лишь бесцветные маски. Нельзя винить Кит в том, что Нэш оказался подонком. Это было бы нечестно.
– Поправочка, – поднимаю указательный палец левой руки вверх, прицокиваю языком. – Он БЫЛ моим лучшим другом, – напоминаю ей на тот случай, если она уже успела забыть. Этот мерзавец не помог мне ни в чем. Он не спас мою шкуру, не стоял на моей стороне. Он предал меня, как шакал. И я бы с удовольствием прострелил ему его тупую башку за все, что он сделал с жизнью этой девчонки и с моей в частности. Внимательно слушаю ее душевные терзания, облизываю губы, опускаю голову, смотрю на тлеющую в руке сигарету. Все очень непросто, Китти, все слишком запутано и странно для того, чтобы разобраться вот так сразу. – Когда человек любит, – подаю голос, поджимаю губы, возвращаю свой взгляд на ночное небо, жадно затягиваюсь. – Он способен на многие, порой, очень страшные и подлые вещи, – многозначительно заканчиваю свою фразу, выдыхаю, откидываюсь спиной на косяк окна.
Китнисс начинает метаться по комнате, видимо, не зная, что делать и как быть. Она хочет правды, хочет точно знать, как же было на самом деле. Только вот эта молодая особа совсем не учитывает очевидных вещей. Для чего бы я стал придумывать историю со своим медальоном? Как бы я мог искренне удивиться, когда в прошлую нашу встречу она вернула то, что было для меня самым ценным в жизни? Я не умею играть чувствами и не хочу. Но, увы, она верит этому мерзавцу Нэшу, нежели мне. Слишком быстро ты забыла, что я сделал для тебя, Кит. Слишком быстро отдалась другому, даже не разобравшись в том, что произошло на самом деле.
Удивительно, но я совершенно спокоен. Не злюсь, не нервничаю, не прихожу в ярость. Все, что сейчас творится в этом доме логично. Этого нельзя отрицать. И мне нисколько не обидно от реакций девушки, от ее поведения. Она в шоке, не ожидала, что ее дражайший хахаль смог оказаться той еще тварью. Жизнь жестока, Китти, разве ты не знала? Осторожно закидываю ноги на подоконник, где сижу, смеюсь. Закрываю глаза, грустно, впрочем, быть может, даже безумно улыбаюсь. Боже, это все такой жуткий бред. Кажется, я поехал рассудком.
– Ну, да, позвонишь и спросишь: «Нэш, любимый, не ты ли случайно устроил взрыв шесть лет назад?» – усмехаюсь, жадно затягиваюсь, травясь никотиновым дымом. – Неужели ты думаешь, что он скажет правду? Это же смешно, – щурюсь, размахиваю руками, качаю головой.
Она слишком наивна, если думает, что эта скотина так просто во всем сознается. Такие люди никогда не говорят правду. Никогда не сознаются в том, что совершили какую-нибудь гадость. Обычно они стоят на своем и до конца гнут свою линию. Вот если бы, конечно, этому кретину приложить дуло пистолета к виску, тогда бы он оказался более честным. Звонок бесполезен. Купер не сознается. Впрочем, если уж ей так горит, если уж она без этого не может, пожалуйста. Пусть связывается с этим негодяем и пытается расставить все по полочкам. Лично я уже заранее знаю итог этого разговора. Виноватым окажусь я. Так было всегда, ибо у Нэша одного точно не отнимешь: он всегда замечательно убирал конкурентов.

Удивительно, но, наверное, впервые за долгое время, мы разговаривали нормально. Кит не истерила, не пыталась меня убить, не верещала, как бешенная, а я не чувствовал отвращения к ее персоне. Даже наоборот. Частично понимал ее и ее действия. Казалось бы, это безусловный прогресс, но дальше все равно будет тупик. Мы больше никогда не будем вместе, я точно знаю это. Слишком большая пропасть пролегла между нами, слишком много воды утекло с тех пор, как мы были друг для друга целым миром. Поэтому нам не поможет абсолютно никакой прогресс.
Как я и думал, мне никто не поверил. Еще бы. Конечно, это я придумал историю про взрыв, я навешал лапши про переданный медальон. И ей ведь совершенно плевать, что в тот злополучный день я в глаза не видел этого гнусного мерзавца. Впрочем, даже если бы видел, максимум, что мог бы ему передать – девятиграммовую пулю прямо между глаз. Большего он не заслужил по моему скромному мнению. Но Китнисс думает иначе. Она готова мне глотку разорвать ради своего дражайшего ухажера, который катался по ее симпатичным ушкам, как трактор по засеянному полю. Мне действительно жаль, что она не желает признавать очевидные вещи, жаль, что до сих пор верит в наглую, отвратительную ложь. Какая же ты наивная, Китти.
Пожимаю плечами на ее реплику о том, что я совсем не знаю, о чем говорю. Ну, да. Сижу просто так на этом сраном подоконнике, мелю языком забавы ради. Где логика у этой девушки? Кажется, она здорово сбавила с того самого момента шесть лет назад. Растеряла форму. Нехорошо. По-прежнему усмехаюсь сам себе и своим мыслям. Мне нечего ей больше сказать. Она хотела слышать от меня, что произошло в тот день, я рассказал. Хотела уточнить историю с медальоном, я дал ей информацию. Доказывать, что моя персона права и что Купер оказался той еще тварью, не собираюсь. Наверное, когда действительно придет время она сама это поймет. В данный момент все мои слова, ровным счетом, бесполезны и не возымеют абсолютно никакого эффекта. Увы, есть вещи, к которым мы должны прийти сами.
– Я не бросаюсь словами любви в отличие от некоторых, – нагло ухмыляюсь, жадно затягиваюсь, поднимаюсь на ноги. Медленно ковыляю к барной стойке, демонстративно тушу окурок в пепельнице. Беру бутылку, наполняю свой стакан. Делаю несколько глотков, облизываю губы, разворачиваюсь лицом к девушке, как-то безумно скалюсь. – И я не понаслышке знаю, что такое верность, – хмыкаю, отвечая язвительностью на ее реплику. Она сама стала говорить в этой манере. Видимо, чего-то ей не хватало. Острых ощущений? О, это больше не ко мне. Хватило прошлого раза, до сих пор не могу прийти в норму от ее точных выстрелов. Шумно выдыхаю, забираю с собой сигареты, пепельницу и стакан со скотчем, не торопясь топаю в гостиную. Усаживаюсь в кресло, ставлю пепельницу на подлокотник, откидываю голову назад. Прицокиваю языком, отпиваю из стакана, размещаю его на небольшом столике. – Совсем нет, – честно отвечаю на ее вопросы. Мне незачем считать ее грязной, продажной или еще какой-то в этом роде. Было бы очень глупо так поступать. Она выбрала другого, предала все, что между нами было, плюнула мне в душу, растоптала. Подумаешь. В жизни и не такое дерьмо случается. Это ведь ее право. Кто я такой, чтобы обвинять ее в чем-то? Каждый поступает так, как считает правильным. – Откуда эти глупости? Ты вовсе мне не противна, – отзываюсь, сидя в кресле, достаю из пачки сигарету, снова закуриваю. Кажется, я нервничаю. Всегда немного нервничал в ее обществе. – Просто ты больше не принадлежишь мне, – тихо произношу, поджимаю губы, ухмыляюсь сам себе, жадно затягиваюсь. Провожу ладонью по лицу, смахивая усталость. Я больше не виню ее. Ни в чем. Ведь она совсем не виновата, что разлюбила меня. Такое случается сплошь и рядом. Нечему удивляться. Наверное, поэтому сейчас не злюсь, не кричу, не прогоняю ее из своего дома, несмотря на то, что мне безумно больно. Смирился с тем, что больше ничего нельзя вернуть. Иногда смирение единственно верный выход. – Нужно, Китти, нужно, – задумчиво говорю, внимательно смотря на тлеющую сигарету. – Да вот только в этом нет, ровным счетом, никакого смысла, если с противоположной стороны тебя огромная бетонная стена, – заканчиваю свою речь, снова прицокиваю языком, затягиваюсь никотиновым дымом.
Какая печальная констатация факта. Откровенно говоря, я бы боролся. Рыл бы лапами землю и ломал клыки для того, чтобы Китнисс снова была со мной. Бился бы из последних сил, рвался, преодолевая барьеры и запреты. Жизнь бы свою отдал, лишь бы она была со мной рядом. Но есть очень маленький, но очень важный нюанс. Ей этого не нужно. Я не вижу, не чувствую от нее совершенно никакой отдачи. Как будто бы все ее чувства остались там, на тех чертовых развалинах, погребенные под кучей обломков. Если бы я только знал, что она хочет вернуть все, если бы знал, что она даст мне шанс, тут же бы рванул вперед, а не сидел в кресле, как старая убогая псина. Наверное, даже простил бы ей все, что она натворила. Но, увы, теперь уже слишком поздно.

Сам не понимаю, в каком состоянии сейчас нахожусь. Не сказал бы, что абсолютно спокоен и непоколебим, но и не на нервах. Какое-то странное ощущение внутри. Что-то похожее на беспокойство, обиду и еще черт знает какую примесь. Мне все равно. Правда. Впрочем, мне всегда было все равно на свое состояние. Никогда не зацикливался на нем, никогда не предавал какое-то особое значение. Наверное, потому что жил так уже шесть лет. Привык, освоился, смирился. Скорее всего, меня бы напрягло, если бы мое состояние было иным. Если бы все встало на места, если бы изменилось или преобразилось. Откровенно говоря, я бы просто не поверил, отмахнулся и продолжил жить в своем мире, полном беспросветной тьмы. А так все, как обычно. Удивляться нечему.
Не знаю, о чем она сейчас думает. В моменты тишины я задавался вопросом, какие же мысли посещают ее голову, чем она встревожена, что чувствует. Быть может, это глупо, но мне действительно было интересно. До сих пор. Ничего не отвечаю на ее совершенно идиотскую реплику про принадлежность кому-то. Она как всегда. Вечно привносит в мои слова совсем не тот смысл, который я пытаюсь до нее донести. Кит перестала меня слышать. Она абсолютно не воспринимает мои реплики так, как надо бы это делать, но, возможно, проблема и во мне. Может, я не так говорю? Кто знает. В любом случае, ей явно не понравилась моя фраза. Понятное дело, что она не вещь, не какой-нибудь там шкаф или диван. Даже не дверка от плиты. Но люди тоже ведь могут принадлежать кому-то. Конечно, не так, как вещи, совсем не в том смысле, но все же. Да и происходит это по их собственной воле, а не по принуждению. И если бы ты принадлежала мне, Китнисс, все могло бы быть по-другому. Но тебе так не нравится это слово. Не обессудь уж, родная. Решаю не концентрировать свое внимание на этой незначительной для меня детали, продолжаю курить свою сигарету и мысленно рассуждать о жизни. Мне тридцать четыре года. Казалось бы, уже не маленькие срок, но я так и не понял до конца это проклятую, мерзкую жизнь. Не понял, по каким законам, правилам, догмам и канонам происходит всякое безобразие. Наверное, мне просто не дано этого понять, а, может, еще не пришло мое время.
Отвлекаюсь от своих мыслей, наблюдаю за тем, как девушка покидает кухню и останавливается напротив меня. Пару секунд она медлит, не понимаю, почему. Щурюсь, облизываю губы, внимательно смотрю на ее лицо, но не вижу причин, по которым она не усадит свою пятую точку на диван. Кит осторожно проходит мимо меня и садится на подлокотник, повергая меня если не в шок, то в неслабое удивление. Моя рука соприкасается с ее ногой, и я вздрагиваю. Твою мать, до сих пор вздрагиваю от соприкосновений с этой дурой. Сглатываю мгновенно образовавшийся ком в глотке, шумно выдыхаю, обхватываю губами коричневый фильтр, жадно затягиваясь, как будто бы сейчас сигарета является единственным моим спасением. По телу пробегает волна дрожи. Кажется, до самых кончиков пальцев. Жмурюсь, мысленно проклиная себя за все эти реакции, чувства и гребаные эмоции, пытаюсь взять себя в руки. Докуриваю, тушу окурок в пепельнице, аккуратно приподнимаюсь, беру в руку стакан, усаживаюсь обратно.
– Слепым? – откидываюсь на спинку кресла, чуть двигаюсь в сторону и поворачиваю голову для того, чтобы было удобнее смотреть на девушку. – Кит, я не могу видеть то, чего нет, – говорю спокойно, раз уж мы решили говорить как взрослые люди, то крики тут ни к чему. Впрочем, мне совсем не хотелось кричать. – У тебя есть человек, с которым ты пойдешь дальше. Я же уже давно пройденная страница, – горько усмехаюсь, делаю несколько глотков скотча, вздыхаю. – Или я не прав? – поднимаю голову, внимательно смотрю на Китнисс, сидящую слишком близко ко мне. Отвык.
Мой взгляд цепляется за ее губы, скулы, подбородок, лоб. Снова и снова изучаю каждый изгиб, каждую черточку. Твою мать. Четко понимаю, осознаю, нет, скорее, чувствую, что жутко скучаю по ней. По ее ласковым мягким ладоням, пухлым губам, ее чертовски милой улыбке. Боже, с каких пор я стал таким сентиментальным? Опускаю голову вниз, прикрываю глаза. Она может не отвечать на мой вопрос. Я и так знаю ответ заранее. Это лишь пустая формальность. Но отчего-то внутри что-то предательски екает и трясется в надежде, что на этот раз я окажусь не прав. Все же пора остановиться. Пора прекратить травить себя несбыточными опостылевшими мечтами. Уходи. Просто уйди из моей памяти. Навсегда.

Наверное, все-таки глупо и даже опрометчиво было полагать, что мы оба сможем нормально друг с другом разговаривать. Что, в принципе, сможем вести себя адекватно и разумно в обществе друг друга. Мы слишком разные. До невозможности. Не сказал бы, что это очень уж плохо, ибо как раз люди с одинаковыми или приближенными характерами обычно не уживаются рядом, но именно мы совсем не тот случай, мы никак не можем понять друг друга. Скорее всего, от того, что просто не пытаемся этого сделать. Не пытаемся прислушаться, уступить, открыть глаза и увидеть правду. Каждый из нас живет в своем мире, отдельном от другого и не пускает к себе, не пускает в свою вселенную. От этого проблемы. Именно поэтому мы никак не можем ужиться рядом. Все, как всегда очень просто. Это мы привыкли что-то усложнять и искать то, чего, порой, даже нет.
Она огрызается, фыркает, демонстрирует свои колючки, как еж вместо того, чтобы хотя бы раз после долгой разлуки поговорить адекватно, рассказать о наболевшем, поделиться друг с другом множеством вещей. Нет, это не про нее. Она была со мной до конца честной и искренней именно шесть лет назад. Затем долгая разлука, жизнь в неведении, шокирующая встреча и вниз по наклонной. С нами не случилось абсолютно ничего хорошего с тех пор, как мы встретились в этом проклятом городе. А я устал. Устал от этой постоянной мышиной возни. От этих криков, истерик, выяснений отношений, негатива. Понимаю, что у нас никогда больше ничего не будет, раз уж мы разошлись однажды, значит, так тому и быть. Я смирился с этой непростой для меня мыслью. Так пусть же и она оставит меня в покое навсегда, даст спокойно дожить свои дни, а не язвит, капая ядом, как песчаная кобра на открытые раны. Любить ее намного проще, когда ее персона вне досягаемости. Когда я не могу ее видеть, слышать, ощущать. Все эти непонятные, по большому счету, никому не нужные встречи меня убивают, раздирают на части и расчленяют изнутри. Мне будет намного лучше, если она сгинет, пропадет из моей жизни навсегда.
Девушка поднимается с кресла и уходит на кухню. Провожаю ее взглядом, облизываю губы, шумно выдыхаю и качаю головой. Она даже понятия не имеет, насколько я истощен. Если затрагивать моральный аспект, то от меня уже давно ничего не осталось. Именно она в данный момент времени невольно или, быть может, по доброй воле является моим палачом. Каждое ее слово сверлит мой воспаленный мозг. Каждое ее движение, прикосновение, взгляд отзывается болью в моем сердце. Не хочу ничего чувствовать. Хочу быть бесчувственным камнем или примитивным животным с низменными инстинктами. Без сердца. Без души. Так намного проще и совсем не больно. Китнисс возвращается и начинается то, что, в принципе, должно было начаться час назад, как минимум. Она срывается. Делает шаги мне навстречу до тех пор, пока не оказывается совсем близко ко мне, вплотную. Касается пальцами моих щетинистых щек, с каждым своим проклятым словом сжимает скулы сильнее, заставляя смотреть ей прямо в глаза. Я и смотрю. Внутри все скулит и воет, трясется и клокочет, но собрав последние силы, устало гляжу на нее, не опуская глаз. Слушаю все, что она говорит мне, сжимаю зубы, терплю. Либо она действительно не понимает, что делает, либо делает это специально. Я не могу больше выносить этот кошмар. Вжимаюсь спиной в кресло, чувствую, как по коже расползается волна мурашек. Нет, в этот раз, к сожалению, я не смогу противостоять ей. Победа в этой битве будет за ней. Меня бросает в жар, начинает трясти. Она выкрикивает, выплевывает последнюю фразу мне в лицо, замахивается и снова, в который раз за наши короткие встречи отвешивает мне увесистую пощечину. Моя голова дергается в сторону, чисто автоматически прикрываю глаза. Сглатываю нервный ком в горле. Наверное, это было последнее, что она могла сделать в этой жизни рядом со мной. Мне надоели эти концерты. Мне надоели ее истерики. Надоело, что она не в состоянии меня слышать, не в состоянии ответить за свои поступки, не в состоянии разобраться в себе, в конце концов. Я не нуждаюсь в ее вечных тумаках, пощечинах, упреках, обвинениях и прочей дряни. Недостаточно наигралась? Принести тебе пистолет, Китнисс? Может, в этот раз ты выстрелишь мне прямо в башку? Осторожно отталкиваю девушку от себя. Поднимаюсь на ноги. Допиваю свой скотч, разворачиваюсь в сторону кухни.
– Уходи, – тихо произношу, медленно хромая к барной стойке. – Пожалуйста, – скрипя зубами, прошу.
Она ждала от меня другого ответа? Если так, то напрасно. После всего дерьма, что она натворила, после той адской боли, что она причинила, я не хочу видеть ее. Сегодня был последний вечер, когда мы были рядом. Больше не будет встреч. Не будет разговоров, попыток понять друг друга. Ничего не будет. Все слишком давно кануло в лету, а я был круглым идиотом, раз надеялся на то, что что-то может поменяться, что она не станет превращать все в чистилище, как делала это предыдущие два раза. Ничего не меняется. Никогда. Пора бы мне уже это запомнить.
Открываю ящик, достаю бутылку рома, наполняю стакан, осушаю его до дна. Усаживаюсь на стул, двумя руками упираюсь в свою больную голову. Ничего больше не хочу. Только лишь, чтобы никто меня не трогал. И она – моя мания, мое безумие, мое проклятие убиралась вон отсюда и не переступала порог моего дома. Я не выдержу очередного психодела. Да и смысла больше нет нигде. Мы просто топчемся на месте. Нет никакого прогресса. Это всего лишь жалкая иллюзия. На самом деле, на все наши вопросы ответ давно один. Все кончено. Game over.