Он знал, что этого делать не стоит. Отвечать на месседж, фильтровать грубость и идти на контакт так, будто бы обстановка была прямопротивоположной реальности.
- Мудак ебаный. – Коротко о себе. Картина, развернувшаяся в старом грязном каркасе от вагона, удручала. Джэм развалился в подранном кресле, в одной руке он держал жестянку с парой глотков пива, которые он оттягивал, чтобы не думать о том, что бухать больше нечего. Между ног безжизненно брякнулся мобильный телефон, экран еще не успел потухнуть после последнего отправленного сообщения. Бранд впился в него невидящим взглядом, обманывая себя тем, что у Сэм хватит ума послать его к черту, наконец-то. Отчет о доставке завибрировал почти как сигнал тревоги. Конечно, мудак. Потому что кем еще надо быть, чтобы идти против системы? Признайся, Бранд, тебя сломали. Поставили раком и отымели каких-то 12 часов назад. И ты до сих пор ощущаешь как скрипит на зубах пыль, которую ты жрал.
Разговор с Лепреконом навсегда останется неразглашенной тайной. Даже для себя самого, Бранд предпочел как можно меньше возвращаться туда мысленно и перетирать детали, слова, интонации... имена. Звучный смешок. Джэм прощается с пивом, а потом пускает жестянку в свободный полет к потолку. Раздается выстрел. Ми-мо. Снова. Недолгое эхо долетает до ушей, и память обрывками пытается достучаться до хмельного сознания. Чтобы сказал на всё это Майк, а? Может, поэтому присутствие Саманты сейчас было так необходимо? Сидя в этом памятном месте, куда они по малолетству приходили бухать и курить траву, Джэм не мог отделаться от мысли, что те вещи, которых уже никогда не вернуть, поставили крест на его никчемной жизни. И это не вселенская, блять, депрессия. Не безысходность. И даже не попытка уйти в себя и не вернуться. Это жестокая реальность. Майка нет. Майк сдох. А теперь своим грязным засаленным пальцем тычут в ту самую маленькую девочку с большими умными глазами, что зовется его кузиной. Так просто, за рычажки, и ты уже деревянный Пинокио на шарнирах, ты уже не принадлежишь сам себе. Ты не хотел этого для меня, Майки.

- Как давно тебя перестали пугать мужики с оружием? – Это было сказано ровно. Ровно так, как не должно было звучать. Куда делась совесть, сочувствие, тревога, такие простые человеческие качества. Бранд глухо ухает, когда в него прилетает рюкзак и откладывает пистолет в сторонку, принимаясь за молнию, что скрывала дары судьбы. – На чем приехала? – Снова этот будничный тон. На этот раз ложь. Сэмми. Маленькая умная девочка, ведь умная?
Чарльзтаун не любил чужаков. Здесь можно быть только своим или не быть вообще. Саманта принадлежала ему только на половину, на ту, которая принесла её сюда и заставила оглядываться у входа. Джэм оторвался от добычи пива и поймал её силуэт уже привыкшими к полутьме глазами. – И сигареты купила, ай молодец – Выдох. Легче не стало. – Тащи свою табуретку, она всё еще пылится в углу – Он хорошо помнил тот единственный раз, когда они с Сэмми оказались здесь вдвоем, потому что Майк не смог приехать из-за каких-то разборок на другом районе. Он разрешил ей пить спиртное и подержать оружие. Интересно, Саманта помнит, как пыталась вести себя, как взрослая, и как полезла с поцелуем, за который Бранд ненавидел себя. До сих пор.
- Ностальгия? – Он улыбается, глядя, как Сэм осматривается вокруг. Здесь почти ничего не изменилось, как будто время дало прореху, через которую можно было краем глаза заглянуть в далекое прошлое. Тогда Майкл был жив, Терри был братом, Сэм маленькой наивной девочкой, которую любили и о которой заботились родители, не подозревая, куда таскает её брат иногда.
Он тянет из пачки предпоследнюю сигарету, на мгновение озаряет вагон пламенем зажигалки, и тут же выпускает густой клубок дыма, хотя итак было не продохнуть. – Сюда бы Майка. - Сухо. Коротко. Забыли.

Очень жаль, что это не тот самый фургончик, который мог бы унести Элли и меня вместе с ней в страну ОЗ. Возможно, там бы мне дали мозги... А буря надвигалась. Никчемная, абсолютно бессмысленная, как русский бунт у Пушкина. Джэм странно дернулся, когда попа Сэм примостилась на подлокотнике. - Это акт протеста или что? – Он не испытывает неловкости, когда мягко хлопает ладонью по образовавшейся рядом заднице, вернее по той маленькой части, до которой мог достать из такого положения.
Забавно. Забавно то, как они проебали момент между “я хочу твою попку” и “я могу твою попку”, переходный пункт вывалился и остался незамеченным, в итоге – немота. Он спокойно возвращается к пиву, отставляет рюкзак в сторону и пережевывает вопрос, стараясь не прожечь себе трико мотыляющейся между пальцев сигаретой. – Не уверен, что хочу рассказать тебе правду. – В самом деле, не стоило бы. Хотя момент был самый подходящий. В голове тут же стали оживать картинки, а вместе с ними, несмотря на равнодушное выражение лица, и боль, с которой Бранд прожил много-много лет после. Тело всё-таки передернуло неприятной дрожью. Всё-таки, есть в том моменте ощущение легкого дежавю. – Мы тогда работали на одного старикана. И получали жалкие копейки, потому что он диктовал нам условия, на давал импровизировать и забирал большую часть суммы – Какая знакомая ситуация, ммм – Сорваться с крючка было чревато. Майк бунтовал. Всегда убеждал меня в том, что страха нет, есть только слабость духа. – Вагончик оглашает пшик открывшейся банки пива – А я представлял себе, как нас отвозят за город и всаживают автоматную очередь. Такие случаи были, особенно в те годы в Чарльзтауне полиция существовала только номинально. Наши туши бы нашли, зарыли и привет. – Прерывается на глоток и затяжку – В тот раз вместо стандартной схемы с инкассаторской машиной нас закинули в банк. Не все из команды были готовы, вышли накладки, кто-то успел вызвать охрану. Начали сдавать нервы... – Еще одна пауза, уже не связанная с действиями, Джэм продолжил, откашлявшись хрипом – Я пальнул по тёлке, что ткнула кнопку вызова, и оказалось, что внутри был коп в штатском, он выхватил пистолет и выстрелил... в меня. Но Майк закрыл собой. – Бранд резко замолкает, выбрасывает бычок и извлекает из пачки последнюю сигарету, чиркая зажигалкой, громко сопит. – Мы договаривались - никакой мокрухи, в людей не палить. – Это последнее, что было сказано перед тем, как Джэм резко встал с кресла и подошел к окну. – Я не был готов к этому делу. Я туда жопой не хотел. – Де-жа-вю.

А вот теперь и думай, как так вышло, что единственному близкому человеку ты как раз и не можешь рассказать, о том, какая злохерня приключилась с утреца. Джэм постарался переключиться на эти мысли, отпуская свой долгий рассказ в спертый воздух. Слова гаснут эхом, пусть о них подумает Сэм, а он устал. Устал перетирать эту информацию с утра до вечера в тюремных стенах. Слышит шорох за спиной, она оказывается близко. Стоило бы воспрепятствовать, но силы закончились уже так давно. Бранд лишь касается грубыми пальцами её пальцев у себя на животе, и вроде бы никаких сентиментов, и вроде бы слишком дорого всё это, каждая клетка антуража вокруг и эта женщина.
Он не продолжает свой рассказ, оставив неоконченным. Молчит о том, как Терри просил остановиться. О том, как дрожал в руке пистолет, когда он пришел домой к цветочнику, когда наставил на него дуло и спустил курок, впервые в жизни лишая жизни пусть и убого, но человека. Как отчаяние, рвавшее жилы, не отпускало всё равно, несмотря на то, что дело было сделано. Месть не лечит ран, это Джэм запомнит на всю жизнь. Тишина становится тяжелой, и откашлявшись, Бранд вырывает себя из омута памяти, возвращаясь в реальность, где пахло парфюмом Сэмми, мусором, дымом и алкоголем.
- Извинишь за Амстердам? – Он спокойно отстраняется, прерывая контакт. Нужно ли объяснять, как тяжело сейчас даются кубические сантиметры тепла от её близости, и какими болями отзываются в пораненных местах на душе? Короткий взгляд в глаза, для того, чтобы не обидеть снова, он тыкает пальцем ей в бок, изображая чтото среднее между щекоткой и ножом под ребро, а потом возвращается к пиву, снова закуривает, и так по кругу. Как вырваться? - Ну и как твои успехи в склеивании кавалеров? - на ум приходит их колкая переписка в день матча, Бранд, конечно, не мог оставить эту тему в покое. Он не понимал, что творится у Сэм в голове, почему она несется сюда без лишних упреков, и тем не менее крутится вокруг кобелей? И насколько сильно придется сделать больно, чтобы уберечь?

Вот так просто. Одолжение за одолжение, прости за прости. Полегчало ли? Похер.
Бранд не решается дернуться в сторону напитка по крепче, потому что опасается за последствия. А они будут. Алкоголь и Сэм, почти как одно и тоже, а если смешать... Отвечает ухмылкой на её попытку показаться чуточку круче, чем вареные яйца. – Смотри оскомину не заработай – Тогда и дым в рот пойдет туго, особо много чистым не налакаешься.
Джэм хромает к креслу. Ноги целы, но он именно хромает. Как будто кто-то поставил больную подножку и положил на плечи мешок с зерном. Он валится на рухлядь, по-привычке осматривает Сэмми с ног до головы, прицокивая языком, на котором горечью отзывается уже лишняя порция никотина. – Вам девочкам на зоне хорошо – Усмешка. Грязноватая, пропитанная дегтем, желчью, горечью, солью, приперченная реалиями, отдающая вонью канализации. Самое сложное после отсидки – осознать, что всё закончилось. Перестать рассматривать людей, как группировки, перестать жить по законам зоны, потому что порой кажется, что по-другому просто не может быть.
- Какой ты была там? – Он хлопает по подлокотнику пригласительным жестом, не содержащим ни единого пошлого намека. Этот вопрос звучит странно, и в тоже время логично. Иного задать не мог. Ему так отчаянно хочется узнать хоть что-то о той её жизни, в которой ему не было места. И если слушать рассказы о том, как малышку Сэмми пороли в разных позах, было бы слишком, то разговорчики о зоне были сродни говорилкам о былых временах. Такая родная тема, что ли, тема, в которой они могли понять друг друга, как никто. – Как вливалась? – А вот это уже вопрос из разряда по больному. Бранд нервно передергивается, вспоминая, как попал в эту тесную камеру с зыркающими на тебя парами глаз. Не так, как в кино. Не так, как они показывают нам на плазмах толстопузым папикам на мягком диване. Никаких тебе матерных слов, никто не отберет у тебя твое, никто не пошлет на хуй, без основательно, всё решается мирными обсуждениями через “пожалуйста” и “спасибо”. Прям, блять, прием у Английской королевы, вот только... Не смог доказать свое право, не смог обосновать хоть одно слово, и не дай Бог не довел до логического обоснования свой посыл... лишишься жизни, и это будет законно. И от этой меры суждения после отделаться очень не просто. Наверное, поэтому зеки часто возвращаются обратно, Бранд боялся этого больше всего.

Тяжело. В последнее время тяжело быть откровенным даже с самим собой. Не то, чтобы выдавать личные перипетии судьбы, тем более слушать чужие. Слушать и пропускать через себя на автомате, потому что в отношении Сэм иначе был не могло, что ли… Её голос подрагивает, и немного забавно видеть, как, несмотря на это, она задирает свой нос выше, выдыхает глубже и старается выглядеть спокойно. Как же быстро ломается это спокойствие, когда тонкие пальцы впиваются в ткань одежды, выдают усталость и одиночество.
Джэм молчит. Слушает, не перебивая, время от времени глотая свое пиво, вопреки наличию более крепкого напитка в стенах этого вагончика. Сигарета в руке незаметно тлеет, пока не гаснет совсем, он ругается про себя и бросает окурок на пол, не опасаясь выглядеть некультурным. Хотя бы на свалке это никому не нужно.
Саманта… теплая, маленькая, кажется ему беззащитной, и сейчас особенно сильно давит инстинкт защищать и показать, что он будет рядом. Но… будет ли? Усмешка. Тугая, почти не заметная и очень горькая. Он никогда не думал, что может подставить свою маленькую отличницу под дуло пистолета. После всего, через что она прошла, это не самый лучший подарок, который он может сделать.
- Жаль, что забрать дочь уже поздно. – Вот так спокойно, тихо. Джэм никак не реагирует на вжавшийся в него комок. Он только кладет руку ей на колени, но врядли это выглядит как жест поддержки. Если бы он только мог рассказать… Поджимает губы, кряхтит, чтобы изловчиться и достать пачку сигарет из рюкзака Сэм, прикуривает так, чтобы не подпалить её волосы, и только потом откидывается на подголовник, шумно выдыхая дым в сторону от прядок каштановых волос. И вот, в этой тишине, в этом смраде, где они вдруг оказались так близко без лишних масок, Джэм вдруг спрашивает:
- Какие планы на будущее? – Во так просто. Будничным тоном. С любопытством обывателя, как будто они сидят в очереди за хлебом, просто хорошие знакомые из прошлого. Снова втягивает никотин, стряхивает пепел, запивает пивом тошноту. Хорошие знакомые из прошлого всегда рады видеть друг друга, они забыли обиды и искренне интересуются жизнью другого знакомого, чтобы уйти и позабыть тут же. Он … добивает – Не будешь же ты вечно торчать в этой дыре и есть себя воспоминаниями? – Её или себя?

Вот так всегда. Хочешь как лучше, получается как всегда. Джэм и думать не знал, что Саманта одномоментно превратится в самку каракута. Трах-бах, готово. Она стоит в дверях, ровно одну секунду, а потом хлопает так, что дает по ушам. -  Вискарь могла бы и оставить! – Эх, жалко. Он далеко не сразу подрывается с места. Нехотя. Делает затяжку. Интересно, она там как, бежит?
Подходит к двери и высовывается наружу, обнаруживая удаляющийся силуэт Саманты. Когда она его раздражала, он предпочитал произносить её полное имя – Саманта – Окликает, спускаясь на землю матушку. – Ты заебала съебываться, отвечаю – В самом деле. Джэм припускает чисто инстинктивно, но по хорошему нужно послать её на хуй, ведь этого он добивался так отчаянно все это время от себя? Так вот он чудный шанс, она сама уходит прочь, и не надо усилий, ведь не вернется.
- Саманта! – Громче, Бранду прям неймется, ты гляди. – Остановись, - Настигает и крепко хватает пальцами за плечо, грубо – По-другому не будет, ты знаешь, тогда какого хера??? – Глаза в глаза, это должен был быть эпичный момент, но Джэм отхлебывает пива, как будто нет барабанной дроби. Нет пасмурных декораций и невидимой стены ливня в финальной сцене фильма. Как будто нет ничего вообще. Так должно быть, почему она не понимает?

Она лжет через слово. Она спокойна. Она говорит слова. Пока Джэм, до этого расслабленный и релаксирующий, клетка за клеткой напрягается до всех возможных пределов. Ты умеешь делать это, малышка Сэмми. Ты умеешь бесить. Умная дрянь, дергаешь за ниточки своими психологическими играми, которые не по зубам мне, кто хоронит душу глубоко под киллотонами цинизма. Меришь мир только своим мерилом, думаешь, что прошла огонь и воду, но так и осталось маленькой Сэмми, той самой, которую насиловали много лет тому назад.
Ни слова в ответ, терпеливо дослушивая до конца каждое отточенное слово. Хлебнуть пивка, делая похуистичное лицо, пока зубы скрипят от явственного всплеска ощущений. Вечно, блядь, тебе надо катиться на гребне волны, вечно блядь затыкаешь на хер, пока не добьешься своего. – Хорошо, что не трахнул – Как итог. Бранду тяжело сдержаться от комментария, но он дает ей возможность закончить свой лирический монолог, шикая каждый новый раз, когда Сэмми впивает тонкие иглы ненависти ему прямо под кожу. Больнее всего ударяют по сознанию слова горькой истины о том, что болело больше. И, превосходя самого себя, Джэм отвечает ей тем же. Допросилась, сука, жри. – Ай как же тебя задевает тот факт, что сожаления прошлого волнуют меня гораздо больше, чем счастливое будущее с тобой, которого я не вижу – Его гадкая улыбочка, плевок в лицо, удар ниже корсета, или как там у вас, у баб, а, Сэмми? Не будь тебе ничего надо, ты бы не разъебывала двери, не орала, не била стекло о стены. Тебе не плевать, ты просто не можешь смириться, но и не хочешь бороться, остается только давить. Right?

Он упустил момент, когда всё зашло так далеко. Хотя после зоны их разделяло не так уж и много лет, чтобы успеть окружить себя стенами непроницаемого цинизма. И если раньше он просто не мог позволить себе нарушить границы собственных запретов, то теперь еще и начал Сэмми лгать. О чем? Например, о том, что у него есть сын. О том, что он вот уже пару недель только и занят тем, что пытается выяснить отношения с его матерью, и что теперь придется снова пропасть по одной простой причине, имя которой Лепрекон.
Одним утренним разговором всё обретает свои места. Сидни и сын исчезают. В голове, инстинктивно. Джэм умеет забывать, когда нужно. Саманта становится пушечным мясом, и Бранд еще долго будет жрать себя за ту короткую мыслишку, когда Лепрекон дал понять, что Мур под прицелом. Хотите знать, что он подумал? Хотите?
“Слава Богу, что он не знает про ребенка...”
И даже если не было в этой мысли ничего предосудительного, то Джэм жрал себя. В тот момент он расставил приоритеты, не так ли?
И вот теперь, ему осталось только закрепить результат. Обезопасить Саманту, заставив пойти к черту, для начала. А он как еблан устраивал тут спектакль детсадовского масштаба. Что они тут делят? Это же смешно. – Смешно. Я, блять, сейчас просто порвусь от смеха – Кивает головой, возвращается к пиву. Взрыв эмоций загасили, и ладно. А теперь просто дай ей уйти. Дай понять, что не нужна. – Я посажу тебя в такси – не гоже разгуливать по захолустьям Чарлзьтауна в такое время одной.