Оказывается это не просто – чувствовать. Чувствовать кожей твое тепло, звук сбитого дыхания и слышать ноты бархатного голоса, когда шепчешь слова на уши. Еще сложнее не мочь прижечь концы. Это тотальное бессилие сегодня рано утром сбило меня с ног.
Терри умиротворенно спал в своей кровати, притянув меня к себе рукой. Впервые за долгое время после секса я уснула с мужчиной, грозя открыть глаза утром и осознать, что это та самая черта, когда нужно расставлять точки над и, ведь мы не могло оставить все как есть. Уже не могли.
Меня отключило ненадолго, и около пяти утра я проснулась от того, что страшно. Страшно потерять свою свободу, а может, страшно, что делать этого не придется, потому что он не планировал... меня. Эти мысли, как крыса, принялись жрать меня по краям, причиняя боль. Я почувствовала, что задыхаюсь от его объятия, что не могу остаться здесь, в ожидании рассвета. Приготовить кофе в постель, строить влюбленный вид глупой девочки дет двадцати – не по мне. А сразить на повал своей природной грубостью тоже не хотелось. Я осторожно убрала его руку с себя, дожидаясь, что он не заметит, чтобы встать, одеться и уйти. Не уйти, сбежать. Только у дверей меня настиг слоняющийся по дому Рокки, странно посмотрел и даже вильнул хвостом, что противоречило его обычному состоянию. Я было наклонилась, чтобы погладить его, но пес скользнул в спальню к хозяину, окончательно сделал мой выбор за меня. Я вышла.
День тянулся бесконечно. Я то и дело поглядывала на экран мобильного в ожидании хотя бы какой-то реакции от Терри, но телефон молчал, и я все больше укреплялась в мыслях о том, что поступила верно. Зачем нам такие проблемы? Душевные терзания, попытки что-то выяснить между собой. У нас намного лучше получалось впиваться друг другу в глотки и рычать, так и оставим. Так и...
Вдох. К сожалению, я знала, что нам придется встретиться вечером в участке, когда я буду относить документы, с которыми работала, а Терри заступит на ночное дежурство. На часах уже было около десяти, и я намеренно оттягивала время, наблюдая как остатки сотрудников растекаются по домам. Страшно. Эти приступы страха не хотели отпускать. Я поймала себя на мысли, что мне очень не хватает Россама, который хотя бы съязвил на эту тему и заставил меня улыбнуться. Пытаюсь написать ему сообщение, но все таки стираю, прогоняя мысли о возвращении в Вашингтон. Я просто не знаю, что делать.
Половина одиннадцатого была критической точкой. Я переделала все, что нужно было и даже больше. Набравшись духа, собрала все папки, прижала к груди и направилась в архив, дверь которого к моему великому огорчению находилась прямо в кабинете, где уже около получаса находился Джон. Что делать, куда бежать. Джейн, очнись, как ты опустилась до такого, ведешь себя, как школьница.
Толкаю ручку двери, заставая его фигуру уже за привычным занятием у кофейной машины. В комнате пахнет сигаретами, и, как я и ожидала, нет никого, кто мог бы помешать нам. Жаль. Поправляю волосы, пересекаю помещение прямиком к двери в архив, вот бы просочиться туда до того, как он обернется. Но я начинаю греметь связкой ключей, а в итоге роняю их так нелепо, привлекая внимание.
- Добрый вечер, лейтенант Терри. – Деваться некуда. Я сухо улыбаюсь, поднимая взгляд на Терри, хватаю ключи и судорожно тыкаю их в замочную скважину. Все это было бы очень смешно, если бы не было так грустно. У меня даже нет сил язвить, хотя тон моего голоса звучит довольно сухо и официально. Даже холодно – старалась. Шаг, вдох. Я в бронежилете, так лучше. Где же этот чертов ключ, понимаю, что оставила его здесь, не прихватив в связку. Это уже не забавно. - Не могли бы вы дать мне ключ от архива? - Резко поворачиваюсь к нему лицом, мне кажется, что мои движения похожи на механические. Хочется курить. Курить и сдохнуть, будь он не ладен этот вчерашний день. К слову, мы так и не решили, что скажем начальству, даже не написали рапорт.

То, что Терри законченный мудак и хамло, я знала всегда. И надо же было случиться тому, что одна злосчастная ночь изменила ход событий так, что я на один счастливый миг забыла о его характеристиках. Какое упущение, агент шестого ранга! Мысленно я была готова испепелить саму себя, но прежде, чем это случится, я расправлюсь с этим аборигеном, который, кажется, потерял страх в конец.
Беру ключ. Скорее на автомате, потому что мое перекошенное лицо совсем не светиться фейерверками счастья. Надо же, еще пять минут назад я была бы просто счастлива скрыться в соседней комнате и позабыть о существовании этого мужлана. Чудовище! Нет, скотина! Мое возмущение закипает даже быстрее электрического чайника. Я негодую. Сжимаю в руке ключ, который грозит стать теперь оружием жестокого убийства. В голове я уже рисую красочные картины того, как распускаю ему его самодовольное брюхо.
- Лейтенант. – Мой железобетонный голос не предвещает ничего хорошего, и, клянусь Богом, Терри это прекрасно знал. Знал, но все равно открыл свой поганый рот, как будто его мозг запрограммирован на то, чтобы отпускать в мою сторону свои непристойные шутки и оскорбления. Господи, какая же я дура, раз рассчитывала, что на этот раз все может измениться. Ни за что и никогда эта свинья подзаборная не станет вести себя как подобает настоящему джентльмену. Наивная-наивная Дженни. – Лейтенант, Терри. – Я окликаю этого бабуина еще раз, потому что он до сих пор светит мне своей накачанной спиной с таким видом, как будто бы в ушах у него стоят заглушки.
Я отрываюсь от пола, цокая каблуками, и сокращаю расстояние между нами так быстро, готовая в любой момент вступить в ближний бой, потому что обычно это единственно верный способ объяснить такому выхухалю, где его настоящее место. Точнее под кем.
Я хватаю его за плечо, совершая усилие, чтобы развернуть эту тушу к себе лицом. В обычной ситуации происходит моральная расчлененка. Я давлю оппонента своим званием, убийственным взглядом и угрозами, норовящими перейти в действие, но как только мы сталкиваемся взглядами, вся моя решимость уходит куда-то в пятки вместе с сердцем. Ненавижу!
Звонкая, жестокая и очень обидная пощечина разносится по отделению. Мое лицо на миг дает слабину во взгляде, но я тут же каменею, поджимая губы. Аля воспитательные меры. Ничего - Такому бугаю как вы, лейтенант, полезно поучиться обращению с женщинами. – Заявляю решительно. И тут же опять перехожу границы уставных отношений, хотя продолжаю говорить в довлеюще-приказном тоне – Или вы полагаете, что присунув свой член в агента ФБР, вам не обязательно проявлять уважение к старшим по должности? – Делаю шаг назад, инстинктивно. Знаете, иногда, этот его взгляд меня пугал. Так было впервые, потому что обычно мою стойкость не сломить даже угрозой смерти. Терри же порой ввергал меня в страх, и с этом срочно нужно было бороться. На всякий случай, я подумала о том, что табельное оружие при мне, и я всегда могу встромить ему дуло между глаз. Да. – Еще один такой прецедент, и вы лишитесь не только должности, но и многих земных благ, прогнивая на зоне. Устрою вам незапланированный отпуск. – Арангутанг несчастный. Как же можно быть таким до тошноты отвратительным. Как я вообще вчера могла сделать то, что сделала. Наверное, не стоило пить, все это пагубное влияние спиртного, потому что никакая нормальная, уважающая себя дама не ляжет в кровать к этому индивиду.
К слову, угрозы мои отнюдь не были пустым звуком. При должности моего отца, дело было плевое, хотя я никогда в жизни не позволяла себе пользоваться его положением, сейчас была готова пойти на риск, потому что иной управы на этого альфа-самца найти сложно. Стальной блеск моих глаз мешался с чем-то странным, горьковатым на привкус, но я привыкла смотреть своим страхам в глаза, и в довершение нашей поучительной беседы, тут же перешла к закреплению. – Теперь немедленно извинитесь. Это приказ. – Этот сладкий момент, когда должность позволяет доминировать.

Отредактировано Jane Fox (2013-05-24 02:12:30)

Я не понимаю, что происходит, и не хочу скатываться к низменным человеческим эмоциям. Меня воспитывали контролировать свои чувства, и я делала это долгих семь лет спустя академии. Я делала свою работу блестяще, меня считают первоклассным специалистом в своем деле, а теперь я выгляжу как обиженная жалкая девчонка, и это ни черта не круто.
Неожиданно, Терри не реагирует на мою пощечину. Не скрою, я надеялась на бурю эмоций, на его гнев, да хоть на что-то, что может сказать о его небезразличии к моей скромной персоне, но увы. Джейн, на что ты надеялась? Думаешь, эта ночь была для него особенной, значимой? Да у него таких как ты пруд пруди, это же написано на самодовольной морде.
Оскорбление про женщин дало в голову пуще прежних сарказмов. От негодования, я растерялась и пропустила пару жирных напасов в свой адрес, после чего, герой решил удалиться, попивая свой кофе. Решил оставить меня с растоптанным самолюбием, плюнув в довесок. И после этого я должна открываться...?
Хорошо, что его фигура исчезла в кабинете, потому что на мои глаза проступили слезы обиды. Я не ожидала от себя таких фиаско, и даже не кинулась вслед, потому что нуждалась в покое. Стиснув несчастные документы, я всхлипнула, как ребенок, но тут же стерла слезы, развернулась и погрузилась в сумрак архивной комнаты, где растасовала бумаги по полкам.
Глыба льда. Я глыба льда. Это все, чего меня удостоили, попользовавшись? Усмешка. Горькая и усталая. Я не опущусь до таких низов, чтобы на пальцах объяснять ему обычные человеческие страхи. Конечно, ведь я даже не женщина. Робот. Не понимаю, почему именно из его уст это звучало так унизительно. Вчера он видел меня в другом свете, но, видимо, это не сыграло никакой роли. Он оставляет свою политику свинства, значит, я оставляю свою тоже. Плевать. Абсолютно. С высокой колокольни. Да три раза! Я забуду этот недостойный инцидент так же быстро, как забывала многое в своей жизни, вспоминая слово “надо”.
Замыкаю архив. Нужно отдать ключ? Прекрасно. Сделаю это без колебаний. Можешь источать свои гнусные оскорбления сколько угодно. Я же бесчувственная, холодная. Я же больше не нужна тебе? А была ли? Заткнись.
Резко захожу в кабинет Терри, подхожу к столу и с грохотом швыряю ключи. Мне снова не удается контролировать эмоции. Разве он не видит? Разве не понимает, что я ни за что бы не была столь придирчива и язвительна к тому, на кого мне наплевать? Стоит спиной. Всегда стоит спиной, не позволяя быть слабой. Я понимаю, что единственным выходом для меня будет бегство. Пусть позорное, зато спасительное. Не хочешь видеть меня, да подавись. – Будьте добры дать мне чистый бланк, я напишу рапорт о переводе в Вашингтон. Атмосфера, сложившаяся в данном коллективе не способствует плодотворной работе. – И нет, я не ждала стонов отчаяния в ответ. Нет, Джейн, ты не можешь уехать. Все, чего я ожидала, когда решительно спикировала на стул и схватилась за ручку, это смачный пинок под зад, как ты всегда делал. Так, Джон? – Видишь, даже подобия женщин иногда не выносят той боли, которую им причиняют так хладнокровно куски дерьма, что думают только о себе – Только бы не слезы. А слова всегда можно переиначить, хотя брошенная мною реплика прозрачна как вода. Это конец, Джон. Я вернусь в Вашингтон – Молись, чтобы вместо меня прислали кого-то более сговорчивого. – Не могу просто закрыть рта, не могу уйти молча, не могу уйти. Тебе об этом знать не обязательно. – Блондинку? Брюнетку? Я могу устроить– Тянусь за чистым листом из стопки – У тебя же часто случаются такие вот инциденты? – И вот она, женская, чистая обида, ревность и все то, что мне нужно было похоронить глубоко внутри. То, чем его самолюбие сейчас захлебнется от счастья. Это же лучший исход, о котором только мог бы мечтать такой урод, как Терри. Я принимаюсь заполнять шапку заявления, когда скупая одинокая слеза бесчувственного чудовища капает с моей щеки. Опускаю голову ниже. Бежать некуда, раскрыться нельзя. Хорошо, что пряди волос спадают вниз, прикрывая лицо. Я уеду и просто сожру себя за все это, клянусь.

Да не умела я играть в эти игры. Хотя сама же их и затеяла. Чувства, эмоции, прочая белиберда были для меня роскошью, потому что в моей жизни всегда было место другим вещам. Более значимым, существенным. И к слову, я никогда не принимала необдуманных решений, как сейчас, когда схватила лист и принялась строчить рапорт. Россам бы сейчас сильно поглумился надо мной, пхах.
Слышу голос Терри, он возвращает меня в реальность. Моё единственной спасение из этого дерьма летит в урну. – А ну отдай! – Вот я уже благоговенной тыкаю, не напоминая себе себя. Стыдно. – Что ты себе позволяешь? – Мое возмущение не успевает взорваться, потому что Терри делает это раньше, хватает, толкает к стене. И, что самое смешное, в этот момент я начинаю его хотеть. Это отвратительно. Просто ужасно. Я не помню, когда в последний раз меня заводил неадекватный хам. Я сошла с ума.
- Пусти! – Шиплю в ответ, изображая решительность. На самом деле меня все устраивает. На самом деле именно этого порыва я добивалась уже так долго. Но я женщина, даже если Джон не верит в это, поэтому, продолжаю гнуть свою линию, надолго ли?
Мне нечего ответить на свой утренний побег, поэтому я только упираюсь ему коленом в бедро, чтобы хоть как-то обеспечить себе расстояние между нашими телами. Теперь я как никогда осознаю, что эти отношения олицетворяют себя, как постоянная борьба с самой собой. Чем дальше в лес, тем сложнее уклоняться от ударов, тем сложнее держать себя в руках, когда до невозможного остается пару надломов собственной планки.
Поток оскорблений вызывает во мне новую волну возмущений. Мысли начинают путаться, водить хороводы и не слушать голоса разума. Я не могу объяснить ему все поднаготную моих действий и поступков, поэтому сжав губы, я молча смотрю в его темные глаза, пропуская мимо ушей всю ту чушь, что несут эти губы. Увы. Если Терри хотел донести до меня какие-то истины, то его усилия пошли крахом, потому что я совсем не могу владеть собой. Арангутанг вызывает во мне слишком сильные реакции.
- Ты несешь бред – Сообщаю ему, вдруг не знает. Мои ладони упираются ему в грудь, дыхание сбивается от накала обстановки и целого ряда факторов. Я знаю, что это не подходящее время для необдуманных действий, и лучше бы мне объяснить свой утренний пассаж, но вместо этого я комкаю пальцами его форму, которая, к слову, Терри очень шла. Приближаюсь к его лицу, скольжу ладонями к шее, делая усилие, чтобы притянуть его отвратительную морду ближе, тыкаясь лбом к его лбу, зависаю на пол минуты – Ты же знаешь, что это не так – В моем голосе все еще сквозит негодование, но оно мешается с желанием стать ближе, потому что, если убрать все прочие факторы, то моя женская сущность целый день скучала по его присутствию. Я успела привыкнуть так быстро. И мне снова страшно. Но пока он показывает свое неравнодушие, пока проявляет сильные эмоции в мой адрес, я чувствую, что ему не все равно. Это все, что мне было нужно. Это все.
Мои губы касаются его губ, и волна облегчения проходится по телу теплом. Я ужасно соскучилось, и эта мысль сейчас вылезла на поверхность, потеснив все прочие. Отрываясь от его губ, я успеваю прошептать еще кое-что – Ты совсем не знаешь меня – А потом снова проваливаюсь в бездну, потому что оказываюсь не способной владеть собой окончательно. Мои ладони не могут безжизненно висеть в воздухе, они гладят его шею где-то на линии роста волос. Мне хочется сказать, что я снова пьяна, но мой разум абсолютно трезвый, а это значит, что оправдываться нет ровным счетом никакого смысла. Я снова целую его, давая веский повод отомстить, поворачиваюсь слабой стороной, куда он может спокойно отправить удар, потому что я не стану защищаться. Мне будет плохо, если меня оттолкнуть, но сказать об этом вслух мешает гордость. Одной рукой я спускаюсь к воротнику его рубашки и хватаю так крепко, что дернись, вырву кусок ткани. Джон, я не хочу, чтобы ты уходил. Я не хочу уходить тоже. Господь милостивый, я влюбилась в аборигена! Пристрелите меня.

Всё не так просто, как бы мне того хотелось. Во многом, благодаря моему характеру и образу жизни. Я никогда не отличалась способностью к душевным разговорам, к искреннему выражению чувств, когда дело касалось мужчины. Прежде, они были для меня лишь механическими безмозглыми существами, не способными разделять мои чувства. Я относилась к числу закоренелых феминисток, а теперь, мне почему-то стало дико стыдно за свое бессердечие. Так странно.
Он не отталкивает. Это сбивает меня столку. Я перестаю тыкаться ему в лицо с поцелуями, замирая, когда теплые ладони касаются спины. Ничего не стало яснее, кроме того, что Терри, кажется, разделял мои эмоции. И это тоже было странно. Дышать на одной волне с человеком.
- Да... – Роняю растерянно, потому что не знаю, как повести себя в этой ситуации. Стандартная схема: ругань или секс, сломалась на глазах. Когда Джон укладывает подбородок мне на плечо, я напоминаю растерянного котенка, который совсем не привык к ласке. Жалкое зрелище.
Неумело смыкаю пальцы на его шее, размыкаю, укладывая на плечи, снова возвращаюсь к шее. Может, не стоит? Не стоит делать поспешных выводов, говорить важных слов. Может, раз он совсем не знает, кто я такая, то очень скоро поймет, что это не то, что ему нужно. Я не подхожу для роли домохозяйки, только верной боевой подруги, которая прикроет своей спиной от пуль. А то многое, чему нужно научиться, чтобы быть просто женщиной, пугало меня своей неизвестностью.
Я делаю шумный выдох, преодолевая дрожь под кожей, чтобы коснуться носом кожи за ухом. От него пахнет табаком, парфюмом и просто Джоном Терри, которого я так опрометчиво оставила сегодня утром в кровати. Я не хотела этого, просто иногда бывает сложно признаться себе в очевидных вещах. Этот мужчина оказался нужен мне больше всех прочих, несмотря на то, что сначала я воротила от него нос. Контраст таких эмоций крушил всю мою логику, заметал следом принципы и стальную волю. Так просто, как будто и не было этих лет бесконечного самовоспитания. Джон, как тебе это удалось?
- Джон я... – Мой голос хрипнет, я откашливаюсь, замолкаю на полуслове и сама не знаю, с чего начать. Мне так много нужно сказать, но силы кончаются, не успев начаться. – Ты думаешь, что тебе нужно это? – Наконец, я задаю главный вопрос. Потому что от этого никуда не уйти. Мне тоже нужно знать, кто я в его жизни. Все началось слишком неожиданно. Мы такие разные, и я до невозможности отвратительна в своих собственных глазах, чтобы быть кем-то важным для такого как Терри. Меня посещает чувство, что миссия может быть провалена. Даже здесь я рассматриваю себя как агента, а чувства, как поле боя. Но я не хочу этого, совсем нет, не так-то просто избавиться от старых привычек.
Невольно касаюсь губами его кожи. Вздрагиваю от собственных действий. Мне хочется его целовать. Просто так, касаться ладонями, ощущать подушечками грубоватых пальцев, гладить. Всё это глупо, и в то же время, я уже не могу лгать себе. Дальше просто некуда. Это была черта. Надлом. Финиш. А за ним начало чего-то незнакомого, что так пугало меня, если, конечно, он этого захочет. Сильнее стискиваю объятия, подавляя голос отчаяния откуда-то изнутри, где твердый расчет диктовал мне оттолкнуть прочь посягателя моей компетентности. Да поздно, я просто не в силах быть отчужденной рядом с этим человеком, я сама виновата во всем, более того, меня все это устраивало. - Ты хочешь, чтобы я осталась?

Признаться, подобные ситуации были исключительной редкостью. В моей жизни было место куда более важным делам, чем выяснения взаимоотношений полов. Тем более, что мы с Россамом давно решили, что созданы друг для друга, но быть вместе нам нельзя. На этой мысли я всегда усмехалась, потому что это лишь шутка, но, знаете, не плохая отговорка для самой себя, чтобы не нужно было утруждаться. К тому же, чувства всегда  мешали работе. В самом деле, ты как идиот тянешься к человеку, тратишь эмоции, время, чтобы все окончилось стандартным путем. Глупости. Полная чушь. Я не создана для отношений.
Что же теперь? Теперь передо мной стоял человек, который не обладал феноменальными качествами личности, даже моим личным критериям идеального партнера для продолжения рода, он не отвечал. И все таки, магическим образом ему удалось надломить толстую пелену моего цинизма, да так, что сейчас, на какое-то время я оказалась беззащитной, не опасаясь выстрела в голову. Подумать страшно. От мысли, что влюбленность делает человека никчемным куском мяса, я не откажусь никогда. Это часть моего мировоззрения, здравая часть, ведь так оно и есть. Ты так не думаешь, Джон?
Он подталкивает меня к стулу, очевидно намекая на то, что отделаться объятиями и поцелуями уже не выйдет. Мне хочется крикнуть: “Стоп!”, замахать руками неистово и вырваться, потому что сердце начинает ходить ходуном от перспективы откровенных разговоров. Но я сажусь, потому что сопротивляться пока что, у меня нет сил. Молча слушаю, наблюдаю, как он нервничает, ходит по комнате, курит. Я морщусь, борясь с желанием отмахнуться от едкого дыма, хочу нудить, что курение вредит физической подготовке, и все-таки молчу. Выходит теперь, если я буду целиком собой, я буду портить все своими же руками.
Когда Терри замолкает, я понимаю, что самое время мне подать признаки жизни. Все-таки это честный разговор, а не его монолог. Но тишина давит на нас еще около минуты, потому что я не умею так. Честно.
- Всё в порядке. – Наконец, мне удается выдавить из себя хоть что-то вразумительное, потому что его напряженное лицо говорит о неподдельном беспокойстве. Я не слепая, чтобы увидеть искренность во взгляде, который не могу выносить долго, убирая глаза в пол. Тяжело. – Правда/ – Добавляю встревожено, на тот случай, если мой голос прозвучал неубедительно. В горле пересыхает, я откашливаюсь. Обстановка давит на меня еще сильнее. Не выдержав, поднимаюсь на ноги. Постараться бы собрать мысли в кучу – Джон, что мы делаем? – Мой прямой вопрос должен был сбить его с толку, потому что в контексте происходящего, наверняка, звучит размыто. Я откашливаюсь еще раз, складываю руки на груди и прохаживаюсь по комнате, выдавая свое нервное состояние. Я не знаю, как объяснить ему, что наилучший выход из ситуации был, как бы дико это не звучало – секс. Потому что так я могла бы передать свои чувства тактильно, а теперь мне приходится тянуть из себя слова клещами, потому что я, черт возьми, не умею вести такие вот разговоры. Как минимум, я не понимаю, чего от меня хотят услышать, как максимум, боюсь ляпнуть какую-то глупость. И я не умею строить эти отношения, я… Касаюсь ладонью лба, стирая испарину. Кажется, я выгляжу загнанным в угол зверем, но кто сказал, что это плохо. Просто, очень непривычно. Мне нужно время. Время. Наверное. – Я имею ввиду… то есть… - Не выходит. Начинаю психовать на саму себя за свою косноязычность. – Сейчас. Конкретно сейчас. Мы обсуждаем наши отношения? Я… я просто не понимаю, что мы должны выяснить. И, я не думаю, что к этому нужно подходить как к плану боевых действий… - Роняю растерянно, метаясь из стороны в сторону. Только бы он понял меня верно, только бы не обиделся, потому что я не пытаюсь обидеть. Мне просто ужасно неловко, я не знаю, что говорить, как вести себя. Я. Так. Не. Привыкла. И если Терри не может терпеть мой дебилизм, то лучше прояснить этот вопрос сразу, ей Богу. – Если ты хочешь узнать меня, можешь почитать личное дело, или ты хочешь, чтобы я рассказала тебе, что ем на завтрак или что? – Бредбредбред. Но это я. И бред. Чувствую, как земля уходит из-под ног, как комок липкого страха перед чем-то серьезным впивается в гортань, как пульсирует кровь по венам. Мне вдруг хочется расплакаться, как маленькой девочке, которую поместили вне инкубаторских словий.

Кем я была?
Солдатом. Не гнущейся гуттаперчевой игрушкой, которой можно до бесконечности растягивать за ноги и руки по сторонам, и она не издаст ни единого стона боли, пока тканевые лоскутки не затрещат по швам. А если затрещат, если небрежным движением, оторвется кусок, игрушка останется без него, и никуда не исчезнет. Вот кем была Джейн Фокс. Непробиваемая. Железная. Знающая план боевых действий, готовая разработать десять запасных, проработав любой вариант событий.
Я не знала, что такая политика не распространяется на чувства.
Да что там, я вообще не знала о чувствах. Быть может, немного о Россаме, к которому испытывала тепло и привязанность. Скучала, когда он вернулся в Вашингтон, а я осталась здесь. Забавно... Я осталась здесь, в Бостоне, в первые в жизни не имея особой цели. Убит декан университета, но разве ФБР должно заниматься этим делом, когда оказалось, что преступная группировка террористов поменяла место жительства? Мелкая сошка, Джейн, это слишком мелкая сошка. Не твоего рода деятельность. Но ты осталась. И ты должна была рано или поздно признаться себе, почему.
Глядя на встревоженное лицо Терри, меня снова и снова тянуло к двери на выход. Его искренность в кои-то веки, без склок, без лишних никому не нужных слов – она поражала. Убивала на повал. И ваши прежние перебранки были отличным щитом от истинных чувств. От того, чтобы кто-то посмел заглянуть тебе в душу и увидеть, что Джейн Фокс вдруг стала сдавать позиции. Что она больше не кукла, что она перестала гнуться в разные стороны, и что теперь, ей можно причинить боль.
Страшно.
Мне стало так страшно, что трудно дышать. Я замерла на месте, теряя звуки слов, что произносили губы Джона, звучно вдохнула, готовая ответить, глядя прямо в его глаза, но вдруг неестественно дернулась и... вылетела в коридор.
Хлопок двери, мои звонкие цокающие шаги до кабинета, и обратно к выходу, мелкими перебежками, как на задании. Они всю ночь не дадут мне сомкнуть глаз. Так и не уснув, проведя много часов в холодной постели, я точно заведенный будильник оторвусь от подушки с первыми лучами солнца.

Крепко сжимая в руках пакет с продуктами, я стояла на въезде дома Терри. Оглянулась на машину, на пустынную улицу, на кроны деревьев. Вдохнула утреннюю свежесть и тишину. Этот город не был похож на все другие, в которых я побывала за всю свою жизнь. Было в нем что-то особенное, что-то тягучее, чуть кисловатое и в то же время сладкое. Мне хотелось быть здесь. Мне хотелось остаться навсегда. Гулять по его улочкам, думать о ерунде и ощущать себя снова живой, как когда-то, когда не было всей этой суеты с работой, академией, делами, что захлестнули с головой.
Мысли роятся в голове, я поправляю убранные в хвост волосы, еще раз вдохнув, решаюсь двинуться вперед. Спокойными шагами, я приближаюсь к двери, медля еще несколько секунд. Ненавижу себя в моменты трусости, а потому, усилием воли заставляю пальцы уткнуться в дверной замок и огласить сонным дом сиреной, возвещающей о том, что кто-то пришел. Проходит несколько минут, они кажутся мне вечностью, пока я не слышу знакомый заливистый лай и шаги хозяина. Сонное лицо Терри заставляет мои плотно сжатые губы растянуться в суховатой, но все же улыбке. Он смотрит на меня с удивлением, быть может непониманием, или злобой, но я пропускаю этот момент, стараясь не особо вдаваться в оттенки эмоций на его лице, и не долго думаю сообщаю:
- Доброе утро, я войду? – Огромный пакет полный овощей и других продуктов впереди меня, обозначает самые серьезные намерения. Нет, я не хочу пугать его своей воинственностью, но пусть знает, что настроена серьезно. И как только Терри отступает в сторону, я пользуюсь небольшим проемом между ним и дверью, чтобы протиснуться в гостиную и командным тоном поприветствовать пса – Фу! – Поморщившись, прошагать на кухну. Даже не скинув пальто, поставить пакет на стол и не мешкая ни секунды, приняться доставать продукты из пакета. Слушать, как пульсирует по вискам, как кровь приливает к зардевшимся щекам, задрожать, когда шаги Терри направятся следом. Сейчас придется объясняться, да? Я не умею, черт, я ничего не умею. Определив, что Джон достиг порога кухни, я бодро разворачиваюсь, просияв улыбкой – Ты можешь еще поспать. Я знаю, у тебя выходной, извини, что так рано. Ты поспи, я приготовлю завтрак. – Я так и не сняла пальто. То ли от рассеянности, которая в принципе не свойственная Фокс, то ли от приступа панической истерики от того, что Терри все равно спросит, какого черта происходит. Стараюсь взять себя в руки, в эти подрагивающие руки, что перекладывают еду, но ничего не выходит, и я тихо молюсь о том, чтобы ему дошло. Дошло просто так. Без слов, которые я не умею говорить красиво.

Кто теперь кого главнее
Не считается,
Что теперь тебе еще рассказать.
Мне казалось, это только нас двоих касается.
Посмотри в мои глаза.
Нам нельзя, нельзя назад.