Ты привыкла опаздывать. Нет, вернее, ты привыкла к мысли, что вот-вот можешь опоздать, и поэтому рассчитываешь свое время так, чтобы, в случае чего, попасть в пробку, встретить всех возможных знакомых, разбить машину, случайно угодить в разгар перестрелки, оказаться на корабле пришельцев, покататься на динозавре, выкурить пару сигарет, но в конечном итоге успеть в точку назначения вовремя. Все потому, что ты ненавидишь опаздывать, и не из-за какой-нибудь мнимой пунктуальности или чрезмерной педантичности: раз ты опоздала, значит, двигалась медленно. А ты не любишь двигаться медленно, пока в тебе есть силы и энергия, черт бы побрал эту ирландскую нетерпеливость. Или не ирландскую – какая тут, в общем-то, разница?
Как бы там ни было, ты все равно почти всегда куда-нибудь торопишься, несмотря на бесконечные попытки рационально организовать свой день. Даже заводишь себе ежедневник, где старательно фиксируешь малопонятным для окружающих почерком свои грядущие дела, встречи, планы; пользуешься им, из-за чего выглядишь необычайно занятой «бизнес-леди», и в глубине души порой откровенно над этим потешаешься, но торопиться от этого не перестаешь. Наверное, это привычка, оставшаяся со студенческих лет, вместе с небольшой мозолью на безымянном пальце правой руки ни в какую не желающая покидать тебя-нынешнюю. Не суетишься, не паникуешь и не размениваешься на пустые, ни к чему не приводящие движения – всего лишь существование в несколько ином скоростном режиме, не более. Ты долетаешь от дома до работы за семь-десять минут, даже если город намертво встал в пробках, чего уж говорить обо всех остальных делах, и о том, насколько сильно ты скучаешь на совещаниях, в очередях и в ожидании, пока вскипит чайник.
Ты привыкла куда-нибудь бежать, именно поэтому, заглянув после обеденного перерыва в свой ежедневник, и обнаружив там совершенно пустые поля до следующего утра, немало удивляешься. В роскоши свободного вечера буднего дня было даже что-то настораживающее, и ты перепроверяешь все, как можешь. Чисто. Первая, незатейливая яхуу-мысль - немедленно рвануть домой, вылезти, наконец, из шкурки преуспевающей журналистки и спокойно отдохнуть где-нибудь в баре, но ты вовремя себя останавливаешь, уже поднявшись из-за письменного стола.
На дворе стоит четверг, следовательно, завтра очередной рабочий день. Более того, завтра, если верить твоим собственным невнятным закорючкам на шелковисто-белой бумаге ежедневника, намечается какая-то выставка, на которую ты приглашена, причем в одиннадцать утра – слишком уж рано для открытия выставок. Тем не менее, запись обведена в овал и помечена тремя восклицательными знаками – одно из тех мероприятий, которое нельзя прогуливать, и вообще нужно выглядеть соответственно своей профессии и высокому посту. Одна мысль об этом вызывает у тебя легкую гримасу недовольства, которую прячешь за раскрытыми ладонями, и устало трешь веки.
Ты совсем не уверена в том, что тебе нравится твой образ. Работа, положение в обществе, финансовая ситуация – все это прекрасно, но ты привыкла к другому. К простоте, которую из тебя не смогла вытравить даже учеба в университете, а все эти нынешние приемы, вечера и выставки никак нельзя назвать простыми. Наверное, поэтому тебя так тянет в Город. Впрочем, причина не имеет никакого значения.
Через две минуты ты заводишь машину – если уж нельзя немедленно поехать домой, то почему бы не найти частичку дома где-то поблизости? Совместить приятное с полезным, или неприятное с бесполезным, тут уж как получится: необходимость выглядеть в соответствии со статусом сама собой ведет тебя в «Grace». В салон, черт возьми, красоты. До сих пор коробит от осознания того, что посещаешь это заведение, но всегда находишь одни и те же оправдания: во-первых, тебе необходимо выглядеть хорошо, как, например, работнику каменоломни необходимо носить каску, а во-вторых…
Во-вторых, Эмми. Эмми – твоя маленькая частичка Города, затерянная посреди Бостона. Не то чтобы ты испытываешь какое-то чувство ответственности за ее судьбу или что-то в этом роде: девочка сама прекрасно устроилась, да и что ты можешь ей дать? Ничего, кроме, разве что, рассказов об оставленной ею в Чарльзтауне семье. Конечно, Эмми «своя», и попроси она о какой-то помощи, ты бы не отказала, но пока девочка стремится самостоятельно пробиваться наверх, вмешиваться не станешь. Между тем, сейчас вам есть, что обсудить.
Добираешься до салона причудливыми зигзагами, огибая пробки почти с выработанной привычкой виртуозностью. Ты бы любила водить машину больше, если бы не ограничения скоростного режима, но, как говорила покойная матушка, «тогда ты бы убилась еще быстрее». Усмехаешься своему отражению в зеркале заднего вида – уставшему, но пока все еще достаточно бодрому, чтобы, припарковав автомобиль в паре десятков футов от крыльца «Grace», взбежать по ступеням уверенно-быстрым шагом полного сил человека. Порой тебе самой кажется, что где-то в глубине твоего организма содержится еще три-четыре резервных источника питания, которые и помогают сохранять необходимую для жизни скорость даже под конец трудового дня. В конце концов, тебе совсем недавно исполнилось тридцать, всего тридцать, откуда взяться степенной серьезности? Хватит с тебя обычной, от которой тоже приходится отдыхать.
В салоне тебя знают. Может быть, не настолько, чтобы все, включая уборщиц, запомнили фамилию, но то, что ты приходишь исключительно к Эмми, наверное, известно каждому. Не потому, что ты не доверяешь другим стилистами – твоя прическа слишком проста, чтобы ее можно было бояться испортить, - но эта хрупкая, розоволосая, словно неправильная Мальвина, девушка была и остается единственной причиной посещения именно этого салона. Не будь здесь ее, ты бы без всяких угрызений совести нашла что-нибудь подешевле. И попроще.
- Эмми! – замечаешь ее почти сразу же, едва переступив порог, обменявшись ничего не значащими приветствиями с одной из «поборниц красоты», и слегка поднимаешь руку, привлекая внимание, - Ты свободна?
Конечно, она свободна, иначе бы не вышла тебе навстречу, верно?
- Сделаешь мне красиво? – не особенно точно показываешь на волосы, и улыбаешься, получив согласие. Эмми поймет тебя даже по такому отрывистому жесту. А еще наверняка поймет, что прическа – всего лишь повод для разговора, но ... кто знает.
Кто знает.

Отредактировано Maure Breslin (2013-10-27 00:43:07)

Едва ли слово «консерватор» будет первым, которое придет в голову любому из твоих знакомых при неясно откуда взявшейся необходимости описания твоей нескромной персоны. Скорее уж «упрямица», потом какой-нибудь пресловутый «метеор» и, само собой, «Цезарь» - слишком уж много дел ты привыкла выполнять одновременно. Конечно, все это будет названо уже после неизменного «ирландка», произносимого наверняка с придыханием и закатыванием глаз, мол, что еще о ней можно сказать? Ирландка – потому что палец в рот не клади, ирландка – потому что несгибаемая и упрямая, упрямая, упрямая, как десять баранов, ирландка – потому что гордится этим, не стесняясь демонстрировать темнеющий на запястье трилистник. Тебя действительно никогда не называли консерватором, даже несмотря на то, что воспитание наполовину…ну, на одну треть, было строгим католическим, и все же, тебя никогда не покидало ощущение, что Эмми в глубине души считает именно так. И все из-за прически, а разве можно по прическе судить человека?
Видимо, можно, раз даже Эмми так делает, чего уж говорить об остальных.
Садишься в мягкое кресло и невольно ерзаешь, почти незаметно, в этом кресле может быт неудобно хоть кому-то. Словно в этом салоне может быть кому-то вообще неудобно, когда здесь все так чисто, так изысканно, комфортно, что где-то в глубине души ты начинаешь ощущать себя немного лишней. Не слон в посудной лавке, конечно, но явно что-то того же уровня масштабности, неповоротливости и чужеродности. Это странное чувство преследует тебя с тех самых пор, как ты впервые выбралась из Города, чтобы поселиться в университетском общежитии. Чувство что ты не_отсюда, что тебе здесь не место, будто вот-вот должен появиться какой-нибудь строгий усатый швейцар и выпроводить тебя восвояси. Удивительно и странно, но за эти десять с лишним лет ты успела выучиться, найти престижную работу, вскарабкаться по карьерной лестнице, засветиться в высоких кругах, заведя множество нужных и ненужных знакомств, даже повзрослеть (да что там, некоторые в тридцать считали себя старыми) – но почувствовать себя «своей» в этом мире глянца и серьезности так и не получилось. Наверное, для этого нужно было переехать из Чарльзтауна куда-нибудь, хоть в Кембридж, вытряхнуть из памяти один мир, аккуратно подменить его другим – и вуаля! Ты бы ничем не отличалась от своих коллег, со спокойной совестью тратила бы свои гонорары на дорогущие платья и проводила вечера попеременно то в ресторанах, то в салонах, подобных этому. Может, даже маленькую собачку бы себе завела, и ходила бы на десятисантиметровых каблуках и с тонной косметики на лице повсюду, даже в прачечную или супермаркет, хотя последняя привычка казалась тебе не показателем обеспеченности и не характерным признаком жительницы богатого района, а синдромом какого-то серьезного заболевания головного мозга. Например, его полного отсутствия.
Слегка киваешь на стандартный вопрос, с улыбкой глядя на свое отражение в зеркале, висящем напротив кресла. Сейчас тебе хочется улыбаться, потому что… да какая, к черту, разница, почему? Рабочий день закончен, рабочая неделя – почти, ты застала в салоне Эмми, ты можешь с ней поболтать по душам, вам никто не помешает, и она тоже никуда не сбежит от твоих по-журналистски каверзных вопросов… А по дороге домой ты собираешься купить пиццу – только это вполне может считаться достаточным поводом для улыбок. К тому же, если подравнять волосы сейчас, ближайшие две-три недели не придется думать о том, что нужно это сделать – не придется думать о том, о чем думать не столько непривычно, сколько вообще странно.
- Нет, мне нравится моя длина, - машинально проводишь по волосам и накручиваешь на палец непропорционально короткую прядку у виска, но тут же выпускаешь ее, расплываясь в ехидной улыбке, - А что, такое здесь уже не носят?
Да, Эмми может считать себя консерватором, но расставаться со своими волосами в угоду моде ты не собираешься ни при каких обстоятельствах. Такая длина, плюс натуральный цвет – насколько тебе известно, это большая редкость, так есть ли смысл в том, чтобы что-то менять?
- Дай тебе волю, Эмс – и ты вообще в зеленый меня перекрасишь, - нисколько не сомневаешься в том, что говоришь, ловя в зеркале взгляд своей бывшей соседки, и улыбаешься, широко, но закрыто, - Патриотично, но меня не поймут.
На секунду представляешь, какими глазами посмотрела бы на тебя Николь, заявись ты в редакцию с волосами изумрудного цвета, что о тебе сказали бы остальные коллеги, и, не выдерживая комичности возможной ситуации, приглушенно смеешься.
«Решат, что совсем поехала на своей Ирландии, не иначе».
Следующей картинкой, которую порождает подсознание, оказываются лица соседей и ребят с района при виде тебя в образе русалки, или кто еще может похвастать зеленой шевелюрой? В любом случае, это еще более нелепо, забавно и совершенно нереалистично. Ну, разве что на день Святого Патрика.
- Причем никто не поймет… - усмехаешься, прикрываешь глаза и пару минут просто наслаждаешься аккуратными прикосновениями к волосам: пряди тяжелые, и голова все же устает, но не настолько, чтобы отрезать все к чертям собачьим, конечно.
- Вот когда начну седеть, - а ты очень надеешься, что произойдет это нескоро, - Тогда и сделаешь из меня что-нибудь рыжее и хаотичное. Злобную, старую, рыжую ведьму – будут мной детей пугать в Городе… Хотя их запугаешь, - добавляешь уже тише, себе под нос.
Некоторое время ты хранишь молчание, старательно формируя из слов предложения, причем большая их часть вообще никак не относится ни к одной из возможных тем разговора с колдующей над твоими волосами Эмми. Подсознание произвольно генерирует письменную речь гораздо чаще, чем тебе хотелось бы, потому что все эти удачные фразы и меткие выражения сразу же хочется зафиксировать где-нибудь на бумаге, а как это сделать, сидя в парикмахерском кресле?
«Телефон».
Все гениальное просто – твой мобильный аккуратно запихан в карман легкого пиджака, откуда ты его и извлекаешь, практически не шевелясь. Несколько десятков быстрых, привычных щелканий по qwerty-клавиатуре, наощупь – и муза тебя, наконец, отпускает. Пора возвращаться на грешную землю, обратно к своим планам разговора.
- Как твои дела? – пожалуй, вы не виделись достаточно давно, чтобы подобный вопрос не вызывал недоумения, - Давно наведывалась домой?

Легкое прикосновение пальцев Эми к волосам заставляет Алекса в очередной раз улыбнуться — кажется ей доставляет удовольствие приводить остатки растительности на его голове в порядок? Надо сказать, что Форман всегда стригся достаточно коротко, но неугомонная Эм как хороший парикмахер умудрилась найти, что можно отстричь и красиво уложить. Естественно, Алекс не стал возражать ее инициативе — если Амелия довольна и счастлива, то ему больше ничего и не нужно.
-Сделаешь меня еще красивее? -не может не пошутить ударник, уже вслед Эми, когда она возвращается к клиентке, которая на поверку оказывается ее старой знакомой. Соседка из Чарльзтауна? Наверняка она знакома и с братцами Амелии, которые Алексу не нравились... особенно старший, устроивший дурацкое проишествие на ринге и как следствие — получивший в репу... и надо же было до такого додуматься: выплеснуть свою злость на приятеля сестры (или ревность?) таким вот образом? Но хотя бы урок с побитой мордой пошел Палмеру впрок; по крайней мере он больше не делал попыток проследить за Алексом, что уже хорошо. Из-за этого дурака Форман едва не стал источников неприятностей для владельца спортивного клуба, так что наверное стоит поблагодарить провидение, за то что оно наградило старину Дилана поистине чугунной башкой.
-Я тоже рад знакомству, -дружелюбно кивнул брюнетке Алекс. -Мне иногда кажется, что Чарльзтаун — некий аналог рабочего района в Манчестере. В моем городе это была бы самая лучшая рекомендация.
Человеку который вырос в криминальном районе пожалуй ничего уже не страшно в этой жизни, не правда ли? И тут совершенно неважно, живешь ты в ирландском квартале (если утрировать) или там, где могут надавать по шее из-за поражения любимой футбольной команды. Припомнив все эпичные разборки в родном городе, Алекс лишь усмехнулся про себя — ввязаться в них было порой самым логичным (да и лучшим пожалуй) способом выпустить пар.
-Я надеюсь, что не помешал? -на всякий случай интересуется Форман, переведя взгляд с Амелии на Мору. Одно дело клиентка, другое дело — человек, которого знаешь буквально с детства... наверняка у Эми и мисс Бреслин могли быть какие-то свои разговоры, которым вполне могло помешать неожиданное появление третьего-лишнего. Конечно же Алекс не сомневался, что малютка Эм рада его видеть в нормальное вечернее время, а не в два часа ночи (польстим себе) и немного навеселе. Но все-таки, встревать в разговор, который его не касался, ударнику не особенно бы хотелось. -Сегодня совершенно суматошный день... но отвязаться от работы удалось на удивление быстро.
Не то чтобы Форман любил болтать — но молчать, пока Эми занята, как-то не катит. Надо ловить момент, пока есть возможность смыться пораньше со студии и провести со своей ненаглядной больше времени. Новый альбом пока что движется катастрофически медленно, так что вполне существует возможность, что в обозримом будущем Индюшка, она же Алиса, она же Цербер в юбке, прикрутит гайки и заставит группу работать на износ. Вот тогда, наверное, останется только мечтать улизнуть с работы и увидеть Эм... и теперь Форману даже не хочется думать о грядущем турне.
Он рассеянно вздыхает, извлекая из кармана джинсовой куртки пачку сигарет и зажигалку, второпях купленные по дороге в салон красоты. Обнаружив утром полное отсутствие сигарет в пределах досягаемости, Алекс подрезал ментоловый «Вог» у тетушки Хилл — конечно дерьмо еще то, но в качестве никотинового «завтрака» вполне прокатило. Луиза посмеиваясь заметила, что Форману следует показаться с дамской тонкой сигаретой на глаза папарацци и взорвать ленту новостей в очередной раз. Ведь после того как Марш перестал быть центральной темой скандала в прессе вокруг группы, на фан-сайте стало как-то тихо — чтобы позабавить фанатов подойдет и очередной забавный фотосет.
Сразу видно спеца по рекламе, -забывшись, Форман прикуривает, от скуки начав листать один из журналов перед собой... и тут слышит знакомый писк, раздающийся с потолка. -Черт...
Забыть о включенной пожарной сигнализации мог наверное только полный олух — и то что Алекс спешит затушить окурок, делу уже не помогает. Всего каких-то пол-минуты и салон красоты оказывается залитым водой...

Отредактировано Alex Forman (2013-11-08 21:43:18)

Понимающе киваешь, как будто найдя подтверждение своим предположениям, хотя, фактически, и не успела их должным образом построить. Не до того было.
- Англичанин, значит… - звучит полушутливо, почти едко, но речи о настоящей, злой насмешливости, конечно, не идет. Через зеркало наблюдаешь за перемещениями нового знакомого, и про себя отмечаешь, что это, наверное, не такой уж плохой вариант для Эми. Не парень с района, не какой-нибудь зализанный мажорчик с откровенной претензией на бисексуальность – нормальный человеческий человек. Ну да, англичанин, разве что, но на этом заметные с первого взгляда минусы и заканчивались, не успев толком начаться. Хороший признак, при твоей-то избирательной придирчивости.
В сущности, на англичан тебе было плевать. Несмотря на всю крепкую, отчаянную, в чем-то даже алогичную любовь к своим корням, ты ни разу в жизни не была в Ирландии, а потому не получила возможности прочувствовать стабильность тамошней неприязни к подданным Соединенного Королевства. Здесь, в штатах, была масса представителей других народностей, к которым можно было относиться с пренебрежением, тренируя свой вяло прогрессирующий расизм. Вяло – потому что нельзя открыто заявлять о таких вещах, будучи одним из ведущих журналистов Boston Globe, публичным человеком, достойным представителем своей профессии и бла-бла-бла, но не приобрести подобные взгляды на мир вообще, живя в Городе, попросту невозможно. Едкие шутки на тему негров, китайцев или латиносов, без этого не обходился ни один пятничный вечер, да и вообще ни одни посиделки в компании горожан. Разве что твоя покойная матушка, как ревностная католичка, не допускала никаких расистских заявлений в своем доме и в своем присутствии, ограничивая себя куда более традиционно-классическими взглядами: как истинная ирландка, англичан она не любила, а остальные ей были безразличны.
У тебя же к англичанам только одна претензия – их совершенно непонятный говор. Чванливый акцент «правильного» английского, который, как тебе всегда казалось в юности и как порой кажется теперь, целиком состоит из невнятного рычания, жевания языка и хлюпанья, вперемешку с редкими и почти незаметными гласными. Даже сейчас, вспоминая свои первые интервью с британцами, ты не можешь удержаться от картинного закатывания глаз – слишком уж многих убитых нервных клеток это стоило. А еще англичане всегда очень демонстративно гордились тем, что они англичане, и на фоне этого тебя порой так и подмывало встать в позу и продемонстрировать, насколько сильно ты гордишься своей нацией, а то и, чем черт не шутит, своей страной. Ты не патриот Соединенных Штатов, но бе-си-и-и-и-ит.
Но все это ни в коей мере не относилось к… к Алексу? Да, к Алексу: он-то вел себя исключительно прилично, сидел себе в уголке и рассуждал о том, что Чарльзтаун – лучшая рекомендация.
«Недавно приехал», - решаешь про себя, потому что, на твой взгляд, считать насквозь криминальный район хорошей стартовой позицией может либо приезжий, либо безнадежный романтик, либо идиот. А ты надеешься, что с идиотом Эми бы встречаться не стала, она же не глупая девочка, да и бесконечно влюбленной не выглядит.
Переводишь взгляд на своего «стилиста» (даже в мыслях это звучит нелепо) и прислушиваешься к ощущениям: больше всего тебе хочется виски. Прислушиваешься еще раз, надеясь, что где-нибудь там, в глубине подсознания, спряталось неосознанное до сих пор желание выпить чашечку чая в приятной компании, но нет. Чай – вообще не очень удачная идея под конец дня, от него ты наверняка начнешь клевать носом, а ведь еще предстоял путь домой, поиски ужина и какой-нибудь одежды к завтрашней выставке. Кофе бы подошел куда лучше, кто бы там что ни говорил о несовместимости этого живительного во всех смыслах напитка с темным временем суток. Твой организм работает на кофе уже много лет, и работает, надо сказать, как часы, а то, что это давно превратилось в зависимость, сродни наркотической, вообще волнует тебя крайне мало. Ты, между прочим, уже лет семь-восемь как не балуешься даже травкой, так что можешь себе позволить такую безобидную привычку. Кофе и сигареты – да каждый второй в мегаполисе этим грешит.
- Кофе, без сахара, - слегка задираешь голову, удерживая полотенце, видимо, силой мысли, и с улыбкой смотришь на девочку снизу вверх. Если и была в дорогих салонах какая-то очевидная прелесть, так это предоставление услуг подобного рода. Возможно, будь здесь Сидни, она бы и вовсе предпочла целиком завладеть твоим вниманием, накачала бы кофе и не выпустила бы за порог без пары-тройки совершенно ненужных (на твой взгляд) и крайне необходимых (по ее мнению) процедур для «поддержания красоты и жизненной силы волос». Но, к счастью, вы здесь только втроем. К сожалению, не вдвоем.
Тебя очень тянет ляпнуть что-то на тему женских разговоров и совершенно лишних при этом мужчин, но ты позволяешь себе сдержаться усилием воли. Тебе уже не семнадцать лет, чтобы отчебучивать подобное без веской на то причины, ты умеешь ждать и выжидать удобный момент для разговора. Пока его можно отложить до следующей встречи наедине, уж ты как-нибудь впишешь ее в свой график, как-нибудь все рассчитаешь наилучшим образом: если уж что-то взбрело тебе в голову, отказаться становится невозможно.
Эми удаляется за напитками, и тут, наверное, стоит завязать с ее бойфрендом какой-то разговор, но тебя совершенно не тянет это делать. Во-первых, общаться через зеркало не слишком удобно, во-вторых, ты явно не в том виде, чтобы вести светские беседы о смысле бытия и ценах на картошку в Мехико. И Алекс, похоже, разделяет твою точку зрения, за что заслуживает еще один мысленный плюс в личное дело. Прикрываешь глаза, на несколько секунд отдаваясь размышлениям о грядущем дне, хотя в основном – о начинке пиццы, которую ты купишь по дороге домой. Может, готовить самой было бы рационально и менее затратно, но ты согласишься добровольно подойти к плите только в случае крайней нужды. Или под дулом пистолета, что тоже, в общем-то, тоже можно считать крайней нуждой.
От размышлений отвлекает писк, отвратительный, режущий уши писк; открываешь глаза как раз вовремя, чтобы тебе почти залило их водой, с ненормальной щедростью льющейся с потолка. Резко поднимаешься с места, отступая к зеркалу, где напор пожаротушения не такой сильный, полотенце падает с волос на пол, но это уже не так важно – волосы и так мокрые, а сухим отсюда, похоже, не уйдет никто. Вполне ожидаемый вопрос «какого хрена?!», весьма отчетливо проступивший на твоем лице гримасой удивления, разрешается в одно мгновение: замечаешь потухшую сигарету в пепельнице рядом с Алексом, и тихо ругаешься сквозь зубы. Парикмахерская накидка, конечно, защищает тебя от воды, но это совершенно не умаляет вины этого парня, и вовсе не за то, что он устроил вам всем внеплановый холодный душ. У Эми теперь будут проблемы.
Либо приезжий, либо безнадежный романтик, либо идиот?
«Похоже, все-таки идиот», - переводишь взгляд с девочки на ее бойфренда, и, не сдержавшись, усмехаешься, в то время как Эми уже смеется в голос.
- Да я-то ладно, - тебе действительно не так уж важно было подстригаться именно сегодня, да и разговор все равно придется перенести, - А вот Сидни будет не в восторге. Хотя…
Быстро оглядываешься, с привычностью, впитанной вместе с воздухом Города, окидывая помещение взглядом в поисках видеокамер. Чисто, разве что одна, ты помнишь, стоит на входе; в этом же зале наблюдение не ведется, видимо, слишком уж ви-ай-пи клиенты сюда захаживают, чтобы снимать их в неприглядном виде. Смотришь на датчик дыма на потолке и поводишь плечами, переступая с ноги на ногу. Вода, щедро разлитая по покрытому кафельной плиткой полу, почти касается носков твоих туфель, но вопрос их сохранности волнует крайне мало: чай, не дизайнерские и не из бутика, переживут как-нибудь.
- Хотя эти пожарные сигнализации так часто барахлят и срабатывают просто так… - задумчиво смотришь на Эми и подмигиваешь ей, растягивая губы в хитрую улыбку. Главное теперь – убрать вещественные доказательства в виде окурка, но это поистине секундное дело.