Дилан был очень возбужден, когда позвонил мне и сказал о том, что сегодня я должна быть обязательно на работе. Сказал, что сегодня особенный гость. Если бы я знала, что он мне подготовил, то ни за что бы не пришла. Не знаю, прикинулась бы больной или же воткнула бы в горло ножницы и отлеживалась бы сейчас в реанимации или в морге. Это было бы намного лучше, чем прийти впопыхах на работу, и увидеть, что специальный гость – никто иной, как Кит Холланд.
Это не правильная реакция, верно? Если бы работала другая девушка, то она бы с воплями кинулась бы ему на шею и попросила бы автограф. Достала бы телефон и дрожащим прокуренным голосом попросила бы сфотографироваться на память. Я думаю, что это вроде и нормально, когда видишь знаменитость и так реагируешь. И даже не важно, сильно ты его знаешь или нет, главное, чтобы было чем похвастаться перед друзьями. Запостить на фейсбуке, твиттере или инстаграмме; добавить как можно больше тегов для того, чтобы твою фотографию обязательно увидели. Странные люди. Или это я странная? Почему мне так не хочется делать? Почему, когда к нам в клуб приезжает какая-нибудь группа или знаменитый ди-джей, то мы либо не общаемся, либо просто пьем чай, кофе, алкоголь и разговариваем на темы, отдаленные от работы? Ну, или бывали такие исключения, как Мики Марш, которого я нашла во время передоза где-то, я уже и не помню. Может прямо в клубе в гримёрке, а может и на помойке. Черт уже вспомнит, да и не важно оно. Сейчас мы с ним вроде бы даже общаемся иногда. Созваниваемся, может, ходим куда. Я стала тем человеком, который наплевал на личную выгоду и просто помог ему. Я бы и не смогла по другому. А он до сих пор считает, ну или делает вид, что это поразительно. Успокойся Мик, если бы могла вернуться назад, то сделала бы все точно так же, даже и не подумав продать тебя журналистам. Зачем оно? Ну ебнул до передоза, что теперь. Ты же не мартышка в зоопарке, чтобы все видели, как ты в заднице ковыряешься.
          Многие думают, что свет на концертах не важен. Я с ними не соглашусь. Даже для стендапов нужно все тщательно подготавливать, хотя кажется, что там все просто. Но стендапы скучные, я больше люблю выступления рокеров, панков или альтернативщиков. В безумный экстаз меня вгоняют кто-нибудь_корщики, за яркость и сложность работы. Мне даже наплевать на то, что они редко достигают стадионов, засиживаясь в клубах от вшивых, где пахнет шлюхами и наркотиками, до практически элитных. И тут тоже выступали. Недели две или три назад. Хорошие ребята, веселые. И заплатили дополнительно, чего было совсем не обязательно.
          А вот сейчас я была в растерянности. Меня не предупреждали о концерте заранее, поэтому мне оставалось только импровизировать. К тому же мистер Холланд опоздал по полчаса, а за это время мы могли бы сделать очень многое. Я даже не знала, в чем он будет выступать. Зачем мне это? Если я буду это объяснять всем и каждому, то начало концерта можно будет отодвигать, потому что навряд ли я замолчу до тех пор, пока не закончу свою мысль. В общем я была растеряна, напряжена и раздражена. Сидя на высоком стуле, я пыталась настроить партитуру на вечер, но ничего не выходило. Кит даже не играл на гитаре и не пробовал петь, лишь настраивался, находясь посреди сцены и выкуривая одну за одной. Никотиновый наркоман. Я даже смотреть на него не могла, не то чтобы обратиться с просьбой сыграть.
          - Хорошо. – Я провела рукой по пульту и убавила яркость одного из светильников. Хотя отвечать на его просьбу не было никакого смысла – все равно он меня не услышал. Опять ушел с головой в гитару, отлично. Я добавила к естественному свету немного оттенков и задумчиво начала вглядываться в мужчину на сцене, пытаясь понять, подойдет этот свет сюда или нет. Сбавила ненужный оттенок, добавила другого, включила световую пушку и неожиданно для всех выключила общий свет в зале. Кто-то недовольно проворчал, но я не реагировала, пытаясь понять, понадобиться ли стробоскоп или нет. Не понадобиться. Будет лишним, но можно будет оставить его в качестве заднего света в зал на всякий случай. Не более. У меня есть еще как минимум сто шестьдесят восемь ламп для того, чтобы осветить Холланда в лучшем свете.  Переведя ручки на середину четырех сцен, свет погас и я включила, наконец, основной.
          Парня уже на сцене не было, видимо я так увлеклась, что не заметила, как он встал и ушел. Меня вообще поглощает моя работа. Обычно это запрограммированные  ряды, партитура, мне оставалось только двигать рычаги со сцену на сцену в определенной возможности, переключать свет и в случае чего исправлять направления за музыкантами или прочими. Такой вечер, хоть и был сложным, воодушевлял меня. Я забыла, что не могу видеть Кита Холланда, но с появлением света это ощущение рассеялось и по моему телу пробежала дрожь.
          Взяв сигарету со столешницы, недолго думая прикурила и поднялась со своего места. Нужно было немного развеется, поэтому, выйдя в зал, я прошлась до сцены, где стоял звукарь.
          - Рич. – Он поднял на меня глаза и улыбнулся. Не скажу. Что мы били закадычными друзьями, у меня вообще таких почти нет, но ладили неплохо. – Тебе привезли вчера новую аппаратуру, уже смотрел, да? – Как всегда тихо, немного монотонно, продолжаю я, забираясь с его помощью на сцену.
          - Да, я смотрел уже. Это нечто. – Ричард был неплохим малым, но дальше этого клуба не видел совершенно ничего. Я видела штуки действительно покруче.
          - Мне нужно будет поговорить с Диланом. – Я прошлась по сцене, закинув голову и просматривая лампы. -  Он хочет приобрести головы. Но они нахрен не нужны. Головы нигде не нужны, их только ставить во дворе, чтобы светить в окна спящим соседям. А вот колорче… - Я услышала свое имя и замолчала. Повернувшись на пятках, в сторону голоса, махнула рукой Ричарду. Вот черт. Черт, черт, черт! Где ножницы, когда они так нужны? На сцене особо и не убьешься, а жаль. Нужно продумывать такие штуки, чтобы Ева и остальные могли убиться в подобных ситуациях.
          Я все равно подхожу к ним. Медленно так, будто в сомнениях. Позабытая сигарета тлеет между пальцами и пепел падает на пол. Уборщица будет ворчать, но, никто опять не услышит ее.
          Конечно мне все запомнилось. Но рассказывать об этом? Нет уж, увольте. Я не могу похоронить эти воспоминания, а если буду их озвучивать, то они никогда не умрут. Сигарета дотлела и последние вздохи облизнули нежную кожу горячим залпом. Я вздрогнула и выронила сигарету, наступила на нее и развела по полу. Все было бы нормально, если бы Кит не обратил на нее внимание.
          Хотелось прямо сейчас унестись, но ноги словно приросли к полу. Думала что-то сказать, но не могла. Он смотрел на меня, его глаза искрились и я не могла отвести от него глаз. Наверное он думает, что я очередная его фанатка, вот ведь блин.
          - Привет. – Наконец выдавливаю из себя и слегка улыбаюсь. Щеки заливаются краской, но в зале не так светло, поэтому это не так заметно. – Было такое. Но… - Я поворачиваюсь к директору и протягиваю ему ладонь. Он сразу же, понял, что мне надо и протянул мне сигарету. Прикурив, я выдыхаю дым вверх, чуть откинув голову и смотрю, как он поднимается вверх и рассеивается. Ах да, точно.
          - Я вспоминала. – Как оправдание монотонно мурлычу я, слегка улыбаясь. – Все было не так страшно, не слушай Дилана. – Ложь, ложь, ложь. Но если я начну рассказывать, то он и меня сможет вспомнить. В наших жизнях это ничего бы не изменило, но мой внутренний зверь бы завыл. Не хотела все восстанавливать, не могла. – Это же была вечеринка университета, первый курс. О чем вы говорите. Гораздо ужаснее было перед дипломом, а так… - пытаюсь перевести тему, но чувствую на себе тяжелый взгляд администратора.
          - Ева… - Он хорошо знал, когда я нервничаю. А сейчас я нервничала. Я просто пиздецки нервничала. Сделав глубокую затяжку и выпустив ее так же, как и первую, я опять посмотрела на Кита.
          – Пить нужно меньше. А то станешь лидером желтых, ну и не совсем, страниц журналов и газет. А может быть и телевидения. А об интернете думал? Сколько ты сможешь собрать просмотров за сутки? – А вообще, мне было жаль его. Он даже напиться просто так не может. Хорошую же жизнь он себе выбрал, ничего не скажешь.
          - Дилан, а ты сам то что помнишь с того вечера, что ты все на бедного товарища сваливаешь? – Под товарищем я имела в виду не себя, а Кита. С себя то все скинула, ну, как надеюсь.

Я хочу унестись отсюда. Почему у меня нет крыльев? Если бы у меня были крылья, то я распахнула их и взлетела высоко-высоко. Я бы пробила потолок, осыпав людей, стоящих внизу и смотрящих на меня удивленными взглядами, строительной пылью, мелкими крошками, крупными блоками. Я бы вырвалась на волю и унеслась туда, где меня никто не найдет. Сидела бы себе и сидела, смотря на вечернее небо. А может, если скорость будет большой, я успею туда, где сейчас закат и буду смотреть на то, как земля поглощает солнце, окрашивая небо в кровавые краски молодого художника, на палитре из снов. Я прям вижу себя. Мои крылья – большие. Они почему то синего цвета и оперение у них отдает перламутром. Перья длинные-длинные, но ближе к основаниям становятся короче и на их кончиках такой замысловатый узор, который непонятен никому, даже мне. Наверное, именно такие крылья у синей птицы, которую все мечтают поймать. Говорят, что она приносит счастье,  ну а у меня только руки_крылья, но мне этого будет достаточно, честно-честно. Только пожалуйста, дайте мне их и помогите сбежать из этого кошмара.
          Я не могу смотреть на его лицо. Черт, не могу, но оторваться тоже невозможно. Это странное состояние, когда я чуть ли не близка к истерике и пытаюсь не выглядеть полной дурой, но кому какое дело? Дилан рад старой встрече, а Кит… Кит это просто Кит. Ему нет дела до девочки, которую он поцеловал тысячу лет назад поцелуем, который ничего не значит для нас обоих. Почему же я тогда так волнуюсь, так переживаю? Я не могу сказать, что происходит. У меня жутко сильно сосет под ложечкой и дрожат колени. Но Кит этого не замечает. Видит лишь Дилан. Но, как я говорила, ему все равно. Мог бы и спасти меня из этой западни, выпустить меня из этой клетки, в которую, сам того не желая, меня загнал, так еще и навесил замок. А мне сидеть теперь на своей жердочке и горевать по свободе, которая медленно превращалась в сон.
          - Я знаю, что не доучился. Странно было не заметить пропажу такого человека как ты. – Щебечу я, докуривая сигарету, добивая ее в пепельнице и протягиваю руку еще за одной. Дилан послушно выкладывает ее. Он смотрит, он наблюдает. Он понимает эту игру, понимает, что все не так просто. Он похож на охотника. Ему нужна сенсация. Не для газеты, нет, а лично для себя, чтобы было чем поживиться перед сном, посмеяться, а, может, и вспомнить красочные моменты из того прошлого, которое нас тогда еще объединяло.
          Не смотря на свое состояние и посторонние мысли, я слушаю Кита. Я всегда внимательно слушаю людей, запоминаю их слова, как звучит их голос, делают ли они расстановки или нет, насколько эмоциональны. Ведь не все говорят таким однотонным голосом, как я, как будто лишенный красок или жизни. Я даже сама не знаю, почему так говорю. Наверное, именно к такому голосу люди действительно прислушиваются, тихому, равномерному и спокойному, что хочется закрыть глаза и погрузиться в мир снов. И как еще при разговорах со мной никто не засыпал? А мало того, что говорить, так и спать со мной люди тоже любили. Подруги, остававшиеся на ночь в гостях, временные парни или любовники после секса, и даже вместо него. Им нравится мое тонкое тело, немного выпирающие ребра, а я все это ненавижу в себе. Почему люди любят то, что я не люблю?
          - Избиваешь журналистов? Чего же он такого написал, что отличился от других? Кит Холланд – гей? Кит Холланд любит маленьких детей? – Я немного усмехнулась, склонившись над зажигалкой, которую Дилан мне предложил и даже поджег, видя как я просто держу сигарету у губ. Музыкант отодвинулся к стене, уйдя немного в тень и засмеялся. Если бы я была бы фотографом, то непременно захотела запечатлеть этот момент. Ему нужно было что-ли выплеснуться? Дилан молчит, я закусываю нижнюю губу чуть ли не до крови и стряхиваю серый пепел в прозрачную пепельницу. Делаю затяжку, потом еще одну. Я не спешу отвечать, да и брюнет не спешит услышать ответ. Но диалог тем и отличается монолога, что в нем присутствует двое человек, а не один.
          - Тебе повезло, что ты не такой же популярный, как солисты Битлз. Мне кажется, что это у них не было жизни. Чрезмерная популярность, когда они уже не слышали собственной музыки. Они были загнаны в угол и вокруг бродили стервятники, готовые на них наброситься и разорвать на части. Они были великими, но, мне кажется, несчастными в то время. Может поэтому они и подсели на марихуану. Когда я в детстве хотела стать знаменитой, то доставала пластинку битлов и мое желание сразу же отпадало. Когда ты брал в руки гитару, то тоже должен был понять это. – Если Кит говорил с огнем, то я – нет, но все равно все вырывалось из меня, словно на одном дыхании, будто я присоединилась к его изливанию души, но на самом деле я просто говорила то, что думаю. Полемика была мне не интересна.
          - Дилан, как тебе не стыдно? – Я попыталась сделать удивленные глаза, за что чуть не получила от старого приятеля вбок. Я прекрасно знала о его походах, да и не впечатляли они меня своим должным. Спит и спит. Какая разница с кем и как? Да хоть Папу Римского нагнет. Мне с этого ни горячо, ни холодно. А вот для Кита переход на другую тему. Зачем я правда помогаю ему, ни черта не понятно. Не хочу ведь. Ненавижу такие моменты, когда разрываешься на части и не знаешь, как себя вести. А стоило ли вообще что-нибудь говорить?
          Пришлось прервать разговор, чему я была несказанно рада. Докурив сигарету, я постаралась поскорее скрыться у себя, хотя нахождение чуть ли не посреди зала перед сценой навряд ли назовешь скрытным местом или норой. Это в театрах у светооператоров своя каморка наверху, а в клубах очень часто зона светлячком чуть ли не посреди зала за ограждением. Прямо как почувствовать себя ди-джеем, который я не любила за бессмысленный набор звуков. Но работать с ними интересно. Ах да, концерт.

          Это было сложно. Действительно сложно. Музыка, которую я ни разу не слышала, действия, которые не оговаривались. Мне нужно было освещать его, куда бы он не пошел, чтобы он не исчезал из зоны видимости и приходилось работать только вручную. Я была утомлена, мои глаза болели и я то и дело поглядывала на часы, думая об окончании. Послушать музыканта времени почти не было. Звуки влетали в одно ухо и тут же вылетали. Те обрывки, которые все-таки задерживались в моей голове, хоть и ненадолго, нравились мне, это были действительно хорошие строки.
          Наконец он остановился. Отлично. Я оторвала руки от пульта и размяла пальцы, готова при этом сразу же вернуться к работе, если вдруг Кит решит выкинуть что-то эдакое. Он выкинул, но не действиями и словами. Что он вообще творит? Голова вжалась в плечи, щеки залились краской – на автомате я сразу же немного заглушила свет, чтобы меня никто не увидел. Но взгляды все равно были. Что это за выходка? Пикап-мастер, да? Что за де-би-ли-з-м? С небольшим возмущением я сверкнула в полутьме глазами и тут же отвернулась. Всем спасибо. Все свободны, можете уходить отсюда.
          Народ потихоньку начал выходить из зала, обмениваясь впечатлениями, а я включила свет в зале, погасила сценические лампы и схватила стакан с водой – за время выступления у меня не было времени ни для того, чтобы покурить, ни для того, чтобы даже сделать глоток воды. Неудивительно, что за пару секунд он опустел. Кинув стаканчик в мусорку, я схватила сигареты и сорвалась с места. Я должна была сейчас идти за кулисы, но мне этого совершенно не хотелось. Вместо этого я пошла к бару, где, поздоровавшись с барменом, попросила у него налить мне алкоголя. И мне было совершенно пофиг на то, что это окажется. От ликера до водки, какая разница? Главное унять дрожь в собственном теле.
          - Тяжело было? – Дэвид поставил передо мной стекло с чем-то темным внутри и протянул пепельницу.
          - Да, немного. Но интересно жутко. Это был чистый джем, как сказали бы музыканты, только световой, уху. – Я поднесла стакан к носу и важно втянула в себя запах. – Тут есть ром, да? – Бармен улыбнулся и кивнул. – Отлично. – Достав сигарету, я подожгла ее зажигалкой и выпустила в потолок небольшое колечко, после чего сделала небольшой глоток коктейля с ромом, отогнув трубочку пальцем.
          Я выпила не так много, кажется, в моем алкоголе под конец стало больше растаявшего льда, но этого хватило для того, чтобы расслабиться. Именно расслабиться, а не напиться. Я вообще не пью много, мне это ни к чему. А вот дрожь, как и планировала, я убрала. А так же смущение и это дикое чувство, не проходившее с тех пор, как Кит сказал про меня на сцене.
          Попрощавшись с Дэвидом, который уже закрывал кассу, я отправилась к своему пульту, все еще раз перепроверила и отошла в сторону, скрывшись где-то в темноте. Я тень, меня никто не видит. Может меня и совсем не существует.
          Ага, конечно.
          Я почувствовала чью-то руку чуть ниже плеча и вздрогнула, чуть ли не выронив из рук телефон. Обернулась посмотреть – Кит. Да оставь ты меня уже в покое, ну? Проглотив ком в горле я кивнула и натянула улыбку. Опять улыбку. Вокруг одни улыбки. И все они, наверное, лживые. Почему я сомневаюсь уже в своих словах?
          Почему я сомневаюсь уже в своих
          Почему я сомневаюсь уже в
          Почему я сомневаюсь уже
          Почему я сомневаюсь, черт подери!?
          - Не за что. Это моя работа, как никак. – Я пожала плечами, с интересом заглядывая в лицо парня. Выпил. Наверное с Диланом нажрались, вспоминая далекое прошлое. Эй, вас связывает всего полгода, о чем можно было пить?
          - Ммм… - Что ему сказать? Ах да, точно. – Мы учились с тобой вместе, представляешь? – Тут где-то должна была быть ирония, но она потерялась в отстраненности. – Может и виделись после вечеринки, смотря на то, что ты считаешь вечеринкой, да и вообще. Ты же сбежал, забыл? Как мы могли видеться? – Достаю из пачки сигареты и одну протягиваю парню. Вторую зажимаю губами, поджигаю, передаю зажигалку Киту. – Ты на ногах вообще можешь стоять, или я тебе нужна в качестве опоры? – Просто поинтересовалась даже.

Люди такие разные, но все они хотят получить тепло. Они мечтают об этом. Ходят по улицам, заглядывая прохожим в лицо и пытаются разглядеть через маску обыденности свет, что-то особенно. Что сделает человека своим. Что заставит его полюбить себя и понадеется на то чувство, которое называют счастьем. Хожу ли я так? Нет, пожалуй. Если я умру в одиночестве, то это будет не самый худший конец. Умереть отвергнутой и брошенной – вот то, чего я на самом деле боюсь. А остальное… Остальное это бред. Люди тянуться друг к другу, а я проплываю мимо раскрытых объятий, потому что они мне нужны. Все любят обнимать друг друга. А еще целовать. Они покрывают лицо друг друга губами, на ухо раздается горячий шепот и их руки, их руки путешествуют по телу. Чьи то руки и по моему костлявому путешествуют, изучают его, наслаждаются им, но в нем нет ничего особенного, вообще. Да и секс – всего лишь секс, а на него возлагают большие надежды. Люди, состоящие в браке и родившие детей, ставят секс на первое место. Глупые людишки, от этого их семьи плотнее не станут. Вам бы сесть на диване и поговорить с часок. Просто и по душам, а не бежать в комнату ради мгновения наслаждения. Наверное, создается впечатление, что я какая-то фригидная сука, но это не так – спросите у Дэвида. Или еще у кого-нибудь. Хотя только Дэвид садиться вместе со мной на кровати и обнимает меня за плечи, прижимая к себе, пока я курю, пытаясь жалобно отдышаться, вместо того, чтобы отвернуться на другой бок и заснуть. Может, я просто не поняла чего-то в этом особенного. Или, может, с кем-то будет особенно? Нет. Я все-таки вру, мне тоже нужно тепло. Я такая же, как и все.
          Покачав головой, я чувствую губы Холланда на своем лбу и закрываю глаза, чтобы не видеть его так близко рядом с собой. Давай же Кит, продолжай. Ты же этого хочешь. Ты хочешь получить мое тепло. Думаешь, его у меня так много и я готова отдать часть? Почему ты этого так хочешь? Я бы ударила его, очень сильно хотела, да не могу, я вообще по жизни не драчливая и руку практически никогда не поднимала. Все дети дерутся, а я не дралась. И в куклы не играла. У меня был конструктор и мягкий Джимм – мне было этого достаточно. А еще Лекси. Вот с ней я любила играть, а не с бездушными куклами, одевая на них платья и делая прически. Девочки еще с детства начинают преследовать моду и хотят быть красивее всех.
          - Ничего, все нормально. – Я повернулась к нему, склонив голову чуть вбок и укуталась поплотнее в свою кофту, прикрывая тело от возможных взглядов. Это все комплексы диктуют свои правила. – Ты адекватен, стоишь на ногах. Ты молодец. Найди себе красивую девушку-столб и стой с ней в своей удовольствия хоть до открытия клуба, уху. – Я старалась не реагировать на его слова мимикой или движениями, но сейчас мне стало немного страшно. Все это уже повторялось. Все было почти точно так же, черт бы его побрал. И мы опять стоим в стороне. Он что-то говорит, я слушаю, но я знаю или чувствую то, что он скажет в следующий момент. Если все так происходит, значит ли, что так и должно продолжаться? Мне проще плыть по течению, чем что-нибудь предпринимать. С одной стороны, это даже интересно – не знаешь, куда тебя кинет в следующий момент. Не знаешь, где окажешься завтра и каким будет солнце и будет ли оно вообще.
          - И что же ты помнишь? – Покачав головой, закусываю нижнюю губу. Не хочу, чтобы он меня провожал, но разве выпившему человеку скажешь это? Он все равно не услышит и будет слышать лишь то, что захочет. Пропускать мимо ушей ненужное. И пользоваться словами и фразами так, как ему заблагорассудиться. – Если человек помнит, значит это было что-то важное. Люди всегда запоминают только нужное и то, что им было близко. Ненужное они выкидывают из головы, как фантики от конфет. - Я пожала плечами и откинула сигарету в сторону, достала еще одну. Эти сигареты, они похуже наркотиков. Убивают медленнее, чем героин, но зависимость от них почти такая же. Прикурив, я чиркаю зажигалкой, около носа Холланда – он подкуривает сигарету и выдыхает дым, который сразу же рассеивается. От него остается только запах, но и его скоро совсем не будет. Так мы и живем. Хорошая жизнь, уху.
          - Ммм? – Я оторвалась от своих мыслей, внимательно прислушиваюсь к вопросу Кита, а затем моя правая бровь поднимается вверх. Глупый-глупый Кит. Ты же ищешь что-то? Ищешь человека, который, не будет как все. Ты идешь того, кто не будет вешаться тебе на шею от восторга и считать твои бумажки – зеленые листики, за которые в наше время готовы убить. По счастливой случайности ты наткнулся на меня. И, знаешь что? Я всегда становлюсь тем, в ком нуждаются люди. Кто-то хочет помолчать? Так пускай присаживается рядом. Мы посидим с ним на мостовой, свесив ноги вниз и покачивая ими на ветру. Кто-то хочет увидеть спасителя? Пожалуйста, меня зашвырнет в нужном времени в нужное место и я окажусь рядом с вами. Я олицетворяю искренние тайные желания. Я могу быть кем угодно для человека. Они тянутся ко мне, я вижу это. И я не могу ничего с этим сделать. Не могу перестать быть такой, какая есть. Это иногда очень неприятно – делать что-то для других, зная, что не существует на свете такого человека, который от чистого сердца сделает что-то для меня, предугадав мое желание. Человека, который просто окажется рядом в нужное время и нужный момент. А ведь однажды я вот так чуть и замуж не вышла. Навряд ли там были какие-нибудь высокие чувства, не смотря на те два года. Я знала, какой он из себя, но продолжала быть рядом. Или это мне было нужно, а не ему?
          - Дай мне автограф. – Протягиваю ему ладонь, как до этого Дилану, прося сигарету. – Только объясни мне сначала, для чего он нужен. Почему я должна хотеть твой автограф? Чтобы запихнуть его в рамочку и поставить на полку? Я лучше положу туда пару книг, а может, и больше. Твоя известность в музыке. Ты делаешь что-то хорошее, такое, что людям и тебе самому нравится. Но это не значит, что все должны за тобой бегать. Никто не бегает за талантливыми учителями и не просит у них автографы. Никто не восхваляет инженеров, которые строят ракеты. Никто не молиться на хирургов, повесив их фотографию на стену. В нашем веке все поклоняются музыкантам. Просто за то, что они пишут что-то от души, а некоторые для денег. Ты пишешь не для денег, это сразу видно. Твой текст хотя бы имеет смысл. Вот за это я могу пожать тебе руку, но строить иконы и просить автографы, мечтать сфотографироваться? – Я подняла телефон, разблокировала экран и вошла в камеру, нацелив ее на парня. – Пшик. У меня есть твоя фотография. Что дальше? Это глупо, чертовски глупо. Это все равно, что верить в Бога и каждый день просить у него помощи. Дай мне денег, дай мне власти, дай мне здоровья, дай мне секса, дай мне все и еще больше. Этот идиотизм. Лови. – Подкидываю телефон в сторону Кита и разворачиваюсь к нему спиной, направившись к своему пульту. – Удали. – Достав из кармана ключ, я сажусь на корточки и открываю одну из дверей тумб. Внутри лежит сумка и бутылка воды. Отсюда меня не видно и я могу перевести дыхание. Из горла вырывается тихий хрип, кажется, мне не хватает воздуха. Еще немного и меня одолеет паника. Закрыв ладонями лицо, я начинаю считать. Один, два, три. Пытаюсь прийти в себя, для того, чтобы продолжить дальше делать… что-то неопределенное, то, чего не понимаю. Кит Холланд выбивает меня из колеи. Я чувствую, что будет дальше. Я не хочу этого, мне страшно. Если бы я была другим человеком, то, может, и заплакала, для того, чтобы вместе со слезами из меня вышел охвативший страх.
          Оторвав руки от лица, я смотрю на них. Поледеневшие тонкие пальцы трясутся, не слушаются меня. Я беру бутылку, но она чуть не падает на пол – я в последний момент умудряюсь ее перехватить посильнее и открываю. Жадными глотками, я выпиваю чуть ли не половину. Мой слух очень чуткий, Кит не направляется в мою сторону и не увидит мою слабину, ни к чему ему этого знать. Он исчезнет из моей жизни так же, как сделал это и в прошлый раз, может с небольшими изменениями. Мы увидимся вновь только через тысячу лет, можно и перестать давать слабину. Просто он такой человек. Бросивший учебу и бросающий все, кроме музыки. Может быть трус, а может герой, кто его поймет. И уж точно не мне судить.
          Захватив сумку, я, наконец, поднимаюсь и появляюсь в поле зрения парня. Прикрыв ногой дверцу, двигаюсь обратно к нему. Для себя я уже все решила, а он? Ведь он ни разу за те пол года не посмотрел на меня, кроме той вечеринки. А я вот смотрела. Но это еще одна из вещей, о которых он не узнает. Ни сейчас, ни через тысячу лет. Даже когда этот мир самоуничтожиться, я не позволю мыслям достигнуть адресата, который умер в этом веке.
          - Надо выходить, скоро клуб закроют. – Дэвид уже ушел. Если бы он видел, то как мы стояли, то сразу же бы подошел и попытался меня увести, делая левые отмазки, а я бы молчала, лишь пожимая плечами и двигая лопатками. Я не знаю, зачем он так делает иногда. Честно говоря, я уже давно ничего не знаю. И даже себя.

Отредактировано Eva Wilson (2013-11-06 15:11:09)

Мне не хотелось идти. Вот Кит совершенно спокойно, отлип себе от стены, с которой мог мы вскоре слиться, и пошел вперед, на выход. Глядя на него, я не могла понять, что мне делать. То ли следовать за ним, то ли остаться здесь, лечь на пол и просто смотреть в высокий потолок. Если не удается взлететь – то можно просто полежать и пофантазировать. Я иногда так делала, когда оставалась тут практически одна. Дэвид говорит, что это ненормально, но в нашей жизни все ненормально, даже сам ее факт существования. Жизнь. Даже слово глупое, ненастоящее, ненатуральное. Мы рождаемся, растем, чему-то обучаемся, развиваемся. А все это для того, чтобы в конце концов умереть. Многие ищут смысл жизни, многие говорят, что нашли его: в музыке, в детях и семье, в науке или медицине, да хоть в вере, в конце концов. Может, даже Кит нашел, хотя он явно заблудился в себе. А я вот не ищу. Потому что смысла нет. Если есть смысл, то при нахождении его, люди должны становиться умнее, как будто познали особую истину, но почему то все умнее не становятся. Наверное, они находят именно свой смысл, но никак не жизни, потому что все под конец становятся глупыми, старыми и умирают, совершенно никому не нужными. А со мной может кто-нибудь поспорить, ведь так? А я не хочу ни с кем спорить на эту тему. Потому что такие споры, равно как и о вере. Ни к чему не приводят, кроме, может быть, драк. Но я ведь не драчливая, я говорила, поэтому для меня смысла нет. Пусть лучше дерутся свидетели Иеговы с пеной у рта, втирая свою библию людям, сдирая болячки, надеясь на то, что потом они попадут в рай, а не в ад, если они будут выполнять все законы божьи, или что там у них? Я даже не знаю, что, я не вдаюсь в это, мне это не нужно. Я не люблю знать то, что мне не нужно. И помнить то, что мне не нужно. То, что было с Китом – я считаю ненужным, но раз запомнила, то значит это было важным? Но для кого это было таким? Действительно ли это так? И он вспоминает, хочет вспомнить, пытается. Такое ощущение, будто схватит себя за голову и начнет драть с себя волосы, настолько ему интересно прошлое, которое нас объединяет, а на самом деле, что там было, всего лишь поцелуй, один единственный, черт подери. И все. А он – глупый – что то думает себе и думает. Идет себе к выходу, его силуэт становиться все темнее и темнее, так наступает ночь, полная неизвестности и страха, хотя и не страха, а просто… Просто… Просто ночь, вот так.
          Я стояла и смотрела ему в спину, сжимая чертову сумку. Движение влево, движение вправо и я бы изменила эту странную штуку – судьбу – или как там эту хрень называют, но я стою. Еще немного и выйду я. Как в прошлый раз, когда я ему сказала, что пойду скажу Мари, о том, что мы встретимся уже в общаге. А ты там жди, жди, тебе не помешает. Посмотри на ночное небо, протрезвей немного и закури. Ты обязательно должен покурить. Сигарету или две, потому что Мари задержит меня, она спросит, куда я так рано убегаю и зачем, а я лишь пожму плечами, мол, не знаю, но мне надо. Представляешь? А еще ты тогда столкнулся с Эриком, вы с ним о чем-то поболтали, я видела из окна, поэтому на лестнице притормозила. Мари не отстает от меня, все интересуется. Ах, любопытная девчонка, иди, тебе ждет твой парень, на которого ты не обращаешь никакого внимания сегодня. Он страдает, он скучает и, если ты не подойдешь к нему, то его охмутает другая, что завтра ты будешь плакать у меня на плече, а я гладить твои светлые волосы с легким запахом земляники. Я буду жалеть тебя, а думать о том, что ты сама виновата, понимаешь? Нужно было сделать все немного иначе и тогда бы все закончилось немного иначе и сейчас бы мне не пришлось повторять эту бессмысленную историю, доводить ее до конца.
          Слегка кашлянув, поправляю волосы, закутываюсь поплотнее в кофту, хотя куда там, еще немного и я исчезну в ней, она поглотит меня, и начинаю медленно идти за Китом, который растворился за дверью и стоит неподалеку. Он просто должен стоять рядом. Скорее всего справа, но память может мне изменять, я точно не помню. Может это было важно. Ведь, если он стоит не там же, то я могу сбежать подальше, переставь быть пленником собственной памяти. С каждым шагом я отрезвляю его все больше и больше. С каждым вздохом я возвращаю все на круги своя.
Это как день сурка или эффект бабочки – все одно и то же – день повторяется раз за разом, а помню об этом только я одна. Я должна дать ему воспоминания, но зачем? Так просто должно быть. Мученица, идиотка, я не знаю, называйте так, как вам заблагорассудиться.
          А луна уже большая, похожая на воздушный шар. А нам бы уйти и раствориться в ночи, но мы стоим. Он докуривает сигарету, а смотры на сырный кусок, уродливосвисающий на нитке с неба и жду, когда он докурит. Сигарета обжигает его пальцы, а он все не может закончить и выкинуть бычок. Чертов куряга. Я тоже хочу, но держусь. Сейчас мне не нужно курить, время же затеяло со мной свою игру, странную и непонятную, не объясняя совершенно никакого смысла.
Киваю на машину и мы идем к ней. Машины с того времени успела три раза поменяться – спасибо родителям, а вторую я разбила – лобовое столкновение. Тогда я чуть не почувствовала чувство полета, но ремень был пристегнут, поэтому я не узнала, а какого оно. Наверное больно, когда стекла врезаются в твою кожу сотней осколков и окрашивают все вокруг твоей же кровью. Когда они рвут вены, вырывают волосы, целят в глаза, а там и до стенки ближайшей недалеко и удар головой, словно лучшее обезболивающее – погружает в темноту. О странном я сейчас думаю, да.
          Мы едем внутри, тихо играет какая то музыка с диска, я уже не помню, что там. Я смотрю на дорогу, а Кит на меня. Он смотрит так, как будто видит в первый раз или так, как будто в последний на любимого человека перед разлукой – старается все разглядеть и утрамбовать в голове. Для первого случая он изучает. Изучает меня , словно я такая диковинка, которую он увидел впервые, необычная птица, которая попалась ему в руки совершенно случайно. Смотри, я все-таки могу расправить крылья и улететь, будь осторожнее, хорошо? Нам и говорить сейчас не о чем. Тогда он чуть ли не спал. Странно, что он даже не называл мне адреса, я сама его прекрасно помню, поэтому уверенно веду, останавливаясь на пустынных светофорах, просто так, для приличия, хотя могла вдавить на газ и ехать вперед, не обращая внимания ни на какие правила. Но я же не такая.. тогда была, ведь так? Да и такой осталась немного. Наверное. Или же нет?
          Еще пара поворотов и мы будет около его дома, а там меня ждет… Там меня ждет то, что поможет ему восстановить свою память. Ах, зачем, зачем, зачем? Я хочу выкинуть его из машины прямо сейчас, пусть катиться к черту и под колеса другой машины. Я хочу поехать домой, где выпью чашку чая и лягу спать. Вот так, без всяких переживаний. Не буду же я всю ночь плакать в подушку и выть на кривую луну, как собака или волчица?
          Я же девочка без имени – он тогда не спрашивал его. И я могла быть кем угодно. Совершенно. Я могла быть роскошной Шарлоттой, а могла быть тихой Амандой. Я могла быть Бренди Александр, Джейн Эйр, а так же Катариной, дочерью Баптиста.  Я могла быть кем угодно. А вместо этого являюсь собой. Разочаровывающей. Без ярких красок, без должного голоса, без всего абсолютно. Прости уж, так вышло, увы и ах.
          Я мягко торможу около его подъезда, поворачиваюсь к Холланду, не убирая руки с руля и уголки губ на мгновенье вздрагивают в улыбке. Может он этого и не заметил, хотя смотрит пристально, как на добычу. Еще немного и нападет прям.
          - Пожалуйста. – Говорю, пожалуйста, разве не слышишь мольбу? А он вместо этого двигается на меня и целует, накрывает мои губы своими. Я знала, что так будет, но все равно это было слишком неожиданно. Его глаза закрыты, а мои открыты и расширены от шока происходящего, но постепенно я растворяюсь, как кофе в кружке, или молоке. Я прикрываю глаза, а затем вовсе закрываю.
          Странное чувство успокоения и нереальности. Я сплю и не хочу просыпаться. Я бодра и не хочу засыпать. Все кружиться, превращаясь в бесцветный туман. Руки падают с руля на острые коленки. Это нужно прекращать, но я не могу. Тебе пора идти домой, должна сказать я, но лишь нерешительно протягиваю к нему дрожащую ладонь и кладу на щеку, покрытую легкой щетиной. Все начинает выходить из под контроля. Система начинает ломаться. Я не могу дать этому случиться, так нельзя, все должно быть не так.
           - Иди к черту. – Отрываюсь от его губ и возвращаюсь к рулю. Я не зла, ничего. Просто система не может пошатнуться. Все должно было быть, как тогда, но вместо этого пошло гораздо дальше. Сейчас я должна махать ему рукой, а он заходить в подъезд и чтобы темнота поглотила его, сделать шаг или два. Я должна еще посидеть пару минут и подумать о произошедшем, а потом тронуться вперед, не в общагу нет, не домой, а куда-то на север или на юг, просто стоять возле какого-то парка и смотреть на ночное небо, чтобы потом встретить рассвет. Все должно быть так, как тогда, но не так, как сейчас. Очень страшно нарушать правила игры. Никто не будет знать, что произошло дальше, а неизвестность в игре ужасна и коварна.
          - Постой. – Плюю на все правила, скидываю карты с рукавов и опять поворачиваюсь к нему, тянусь, притягиваю к себе за одежду и теперь уже целую сама, но не так, как он в прошлый раз, а более живо, хотя и так же мягко, невинно. Мне кажется, что того раза было недостаточно для того, чтобы он вспомнил. Я не видела этого в его глазах. Он должен вспомнить, так пусть вспоминает.

And then I found out how hard it is to really change
Even Hell can get comfy once you've settled in...
I just wanted the numb inside of me to leave
No matter how fucked you get -
Sorrow is there when you come back down...

          Ох уж этот странный мир, вы не задумывались? Я вот думаю иногда, совсем немножко, об этом. Все так цепляются за него, все так мечтают окунуться в него. Познать его, разгадать все тайны, загадки. Начиная с детского интереса о том, почему голубое небо, заканчивая вселенскими вопросами о том, не одиноки ли мы в этой вселенной, может, есть еще кто-то? Даже вселенной одиноко существовать. Она ищет соседей, держится за что-то своими мохнатыми вакуумными лапами, обнимая целый мир, безграничный, бесконечный, такой особенный, такой неповторимый, который греется в лучах всего того, что существует. Сегодня здесь, завтра там. Мы двигаемся даже тогда, когда спим и, по сути, маловероятно, что просыпаемся на самом деле там, где засыпали. Мы никогда не стоит на месте. Мы двигаемся туда, куда сами не знаем и не задумываемся об этом. Вот и я так. Сегодня здесь, завтра в другой бесконечности. Я двигаюсь одна, совсем одна, не зная, а закончится ли когда-нибудь это одиночество, чувство марионетки или куклы. Я тоже хочу тепла, как весь этот мир. Я хочу, чтобы меня обнимало что-то мягкое, живое и настоящее. Обнимало, ничего не требуя взамен. Не используя для собственной выгоды. Просто для того, чтобы дарить тепло. Тепло тела, тепло крови. Тепло того, что существует внутри. Я хочу чувствовать горячее дыхание у мочки уха, чувствовать сердцебиение сердца, которое будет говорить мне правду о том, что меня не используют в своих целях. Что меня обнимают не для того, чтобы забрать мое тепло или частичку души, а просто так. Потому что хотят дать мне что-то. Что-то важное, нужное. Я, быть может, сразу этого не пойму. Но обязательно это сделаю. Если не здесь, то где-то в другом месте, за миллионы километров от начальной точки, где больше никогда не буду находиться. Этот же путь пройти нереально в обратную сторону, ведь так?
          Ах, ты вспомнил, говоришь? Ну, тогда мне нужно уйти. Правда, я должна, мне это необходимо. Отпусти меня, перестань водить пальцами по моей коже и одежде, обнимать меня. Перестань продолжать то, что мы должны были закончить еще тысячу лет назад. Моя миссия выполнена и нужно опустить занавес, пустить конечные титры и все, до свидания, до_никогда, до_миллиарды_километров_вперед. Мне нужно разгрузиться, нужно перегрузиться. Моя система выдает ошибки одну за другой. Мне нужно оторваться. Я нарушила все правила, все протоколы. Я нарушила все законы. Ждет ли меня теперь наказание? Наказание за то, что вернув воспоминания, я немного отвлеклась, хотя, какой немного, я не могу думать больше ни о чем другом. Или не хочу.
          Это все не правда, не должно быть настоящим. Но, б-же, почему ты не выпускаешь меня, пожалуйста, будь сильнее меня. Не поддавайся этому. Но вместо того, чтобы как то сопротивляться, я продолжаю раз за разом целовать его, положив тонкие пальцы на его щеку. И его горячее дыхание на моих губах. И его закрытые глаза. И какая-то странная песня по радио, смысл которое никто никогда не поймет. И это все опять откладывается в моей голове для лучших времен. Вдруг, ты опять забудешь и тебе понадобиться помощь для того, чтобы вспомнить.  Помощь, для того, чтобы найти в себе что-то важное. Но, пожалуйста, не находи меня. Не делай из меня что-то особенное. Ведь от этого только больно. От этого только скрипит сердце по ночам, начиная бить по ребрам и легким. Знаешь, как это больно? Когда ты не можешь сделать вздох, потому что кажется, будто оно разорвется. Когда ты начинаешь думать о том, какая смерть будет лучше : от нехватки кислорода, или от фейерверка сосудов и мышц. А я знаю. Это невыносимо, когда тебе нужно сделать такой выбор. Невыносимо больно и тяжело. И под конец ты не выдерживаешь и делаешь глоток воздуха. БАЦ! Оно ударяется последний раз. Нет, не всплескивается, а продолжает биться, как ни в чем не бывало. Но ты это не сможешь сразу забыть. Будешь лежать и считать удары. Потому что это поможет понять, что в тебе не так. Что же в тебе не так? Что во мне не так? Почему мы бродим призраками по ночному городу, почему прячемся за углом и не идем друг другу на встречу. Почему я, в душе желая чтобы меня пригрели, мысленно прошу тебя оттолкнуть от себя?
          Где то на улице начинается дождь. Это немного странно, как будто кто-то специально включил его, наблюдая за нами. Дождь тарабанит по стеклам, по крыше. Я слышу, как капли разбиваются об асфальт, как врезаются в крышу. Они похожи на самоубийц, почему им не висится в облаке? Почему он нужен сейчас, этот дождь? Урожай же уже вроде собрали. Или нет? Не дашь земле засохнуть, так? Дашь шанс пробиться траве и деревьям, цветам. Люди тоже растут на этом. Говяные люди получаются, я тебе скажу. Ты лучше прекращай идти. Лучше не надо. Они не могут ничего сделать толкового. Глупые, бедные и несчастные, жалуются на все подряд. Мне их жалко.
          Его губы становятся совсем ненавязчивыми. В перерывах между соприкосновениями, он говорит. А я так не умею, как, ты это делаешь. Знаешь, многие говорят, что женщины универсальны. Потому что только они могут делать тысячу дел одновременно, в то время как мужчина, сделает каждое по отдельности. Это правда, да, но сейчас я почему то не могу сосредоточиться. Тонкими ниточками мысли разбредаются в разные стороны, направляясь на север и юг, и запад, и восток. Далеко от меня. В голове я их ловлю, тщательно раскладываю, поэтому отвечаю не сразу, а через минуту, или, может две. Хотя кто его знает. А пока ловлю, смотрю в глаза Киту, изредка дотрагиваясь до его губ своими. Поймав необходимое отстраняюсь от него и качаю головой. Рука лезет к пачке, достает сигарету. И возвращаюсь обратно и смотрю сквозь лобовое стекло. Яркая вспышка осветила темный салон, показав мне шатена, его выражение лица и блеск в глазах. Никотин в легкие, а потом обратно.
          - На что я должна злиться? – Делаю еще одну затяжку, совершенно спокойно, уже без дрожи в пальцах, без дрожи в теле, как было тогда, когда я пошла за ключами в клубе. – Как я могу злиться на то, что было давным-давно?  Тогда, может, что-то и проскользнуло, но прошло уже девять лет. Или сколько прошло? Я могу ошибаться. Как я могу злиться на парня, который схватил лишнего и решил начать новую жизнь? У тебя были проблемы, тебе было нужно утешение. Ты его получил. Тебе это помогло? Если да, то хорошо. Сейчас тебе тоже плохо. И тебе нужно было вспомнить. Ты вспомнил. Вопрос не в этом, а в совершенно другом. – Стряхивая пепел, поворачиваю к нему лицо. – Ты опять пропадешь, да? Мне ждать тебя тысячу лет до того момента, пока ты опять не почувствуешь это мерзкое чувство? Тогда ты меня сможешь найти. Меня принесет к тебе любым способом, я знаю. Что будет сейчас? Что будет завтра или через день? Что будет, когда включат свет в твоей квартире или разойдутся туманы? Что будет, когда ты проснешься завтра утром с легким похмельем? – Я опять качаю головой и, докурив сигарету,  тушу бычок в пепельнице. – О чем ты думаешь? Я задаю слишком много вопросов, согласна. Иногда на них хочется получить ответы. Какие вопросы есть у тебя? На что ты хочешь услышать правду, а на что ложь? - Кажется, что я волнуюсь. Кажется, что мне страшно. Щелк, щелк. Где то включили и выключили свет. Так что сейчас изменилось?

Отредактировано Eva Wilson (2013-11-17 02:10:46)

.
          Интересно, а когда мы не проснемся? Не проснемся ото сна, боли, шока или комы? Когда наступит этот момент, когда вокруг все навсегда превратиться в сплошную темноту? Когда разойдутся все моря и океаны? Когда мы превратимся в пыль и никто уже не вспомнит о нас? Просыпаясь утром, люди хотят, чтобы этот день был хорошим. Лучше других, лучше ночи, проведенной с кошмарами в мире Морфея, лучше той жизни, которая была до этого. Хотят новую работу, больше приключений, знаний целый багаж без усилий, денег и целую бесконечность всего. Мечтают, желают и надеяться, опуская ноги на холодный паркетный пол и ждут, когда ноги сами их поднимут, отведут в ванную комнату и заставят руки двигаться, в жалких попытках почистить зубы колгейтом или другой пастой. Черт подери. А чего хочу я, когда открываю глаза и смотрю на стену, или потолок? Чего я хочу найти, увидеть? Что мне нужно? Деньги, слава, работа или еще что? Нет, нет, нет. Ничего из этого я не хочу. Я просто понимаю, что проснулась и… что я действительно не умерла во сне. Это даже немного печально. Нет, не подумайте, я не жажду смерти, как символ бесконечности. Я просто хочу узнать, когда же наступит эта маленькая точка, который будет обозначать конец меня? И найдут ли меня вот такую – труп, завернутый в белое одеяло на фоне таких же простыней и светло-серых стен. Наверное найдут, но тогда будет уже слишком поздно и меня выкинут чуть ли не на помойку, желая поскорее отделатьс. Все мои пластинки пропадут вместе со мной. Мои книги, одежда, фотографии. Все, что могло бы напоминать другим обо мне, все это пропадет так же, как и появилось. Но не обратно на витрины магазинов, чистые полки или подарочную упаковку, а в никуда. Просто туда, где уже никто это не достанет и все будут считать это хламом, диким хламом. То, что давало мне жизнь, доставляло мне удовольствие. Все это ничего не стоит, ни копейки. Мы вкладываем свои души в то, что не будет иметь смысла потом. И лишь чайки могут усесться на них и поклевать своим клювом. На этом и все. Смерть. Конец. Эпик Фэйл.
          - Пропадешь ли ты. – Повторила я его вопрос, кивая, словно болванчик, пару раз так, поджимая губы в тонкую полоску и пытаясь разглядеть размытую улицу, под мимолетной вспышкой зажигалки парня. Она осветила его лицо, его самого, показывая мне то, насколько сильно он устал. Совсем загнутся ведь мог совсем скоро, не так ли? Что бы ты тогда делал, Кит? Неужели это был бы твой конец и ты пополнил бы великий клуб двадцати семи? Знаешь такой? Курт Кобейн в нем одно из лиц. Прекрасная Эми Уайнхаус заняла там почетное место. Понимаешь, почему они в нем являются почетными гостями? Только не нужно делать так же, хорошо? Я продолжаю его слушать, наблюдая за тем, как он делает затяжки одну за другой и выпускает едкий дым из легких. – Глупо пропадать в бесконечность сейчас, когда еще нет начала и не видно конца, даже неожиданного. Ты видишь предположения начала бесконечности? Не тысячилетий, а именно бесконечности? Каковы причины начала бесконечной ночи без мыслей и тела, без разума там, где ты даже не знаешь? – Бесконечность. Бесконечность, бесконечность. Я прикрываю глаза и достаю еще одну сигарету. Я устала и хочу отправиться домой, но не могу. Я боюсь того, что будет меня там ожидать. Пустота и судья за высоким столом, который будет рассматривать документы по сегодняшнему делу о том, что я нарушила негласный закон времени и пространства. Они занесут в протокол все мои слова, они занесут мои мысли и ощущения, чувства, если можно так сказать. Если я не разучилась чувствовать. А вдруг… А вдруг так будет легче, разве не так? Тогда я выдержу их наказание и выдержу все, что только можно. И даже темнота не будет мне казаться такой темной, как показалась с первого раза тогда, давным давно. Он сказал мне о том, что у него не будет права убежать. Но, ты еще не знаешь, может, решишь поменять свое решение? Люди всегда его меняют.
          Тишина разбивается в хриплом голосе Кита и я слегка вздрагиваю, почувствовав его руку на своей, отворачиваясь к лобовому стеклу. Она теплая, ладонь, даже немного горячая, как будто он держал ее над огнем. Я не двигаюсь, не шевелюсь, мне даже трудно дышать сейчас, когда мне говорят такие вещи. Это далеко не первый раз, я должна была привыкнуть, но почему то не могу. Оно не правильное, все неправильное. Автомобиль должен разлететься на части, ближайший дом картонкой упасть и выключиться луна. Чей-то голос скажет, что нужно выключать шланги для создания дождя. Сцены сыграна, все идеально. Идеально в том мире, где все это театр, но не тут. Оно кажется мне приторным, вязким и убийственным. Пугает меня. Ну вот, опять.
          - Я могу прыгнуть в любую воронку, которую только захочу, да? – Его рука скользит вверх по моей руке к плечу, по шее и щеке. Мягко разворачивает меня к себе и я смотрю в его глаза. Я вижу в них себя. Я вижу в них его самого. Я вижу в них то, что было давным давно и то, чего не будет никогда. Правда, ложь, вымысел и сказки, они смешиваются в единое волокно структуры зрачка. Они кружат и гипнотизируют. И я не могу больше смотреть, хочу отвернуться, да не выходит. Я опять притянута к нему чувствую его ядовитые губы. И с каждым разом я все больше и больше разбиваю скелет несуществующего судьи и разрываю листы правил поведения в ситуациях путешествий во времени и пространстве. Мне нравятся его губы. Нравится их вкус. И ощущать кожу самыми кончиками подушечек пальцев мне тоже безумно нравится. Мои руки уже осторожно дотронулись до его груди и поползли к шее. И я не могу их контролировать. Стой. Дай мне пятнадцать минут. Каких то сраных пятнадцать минут. Для того, чтобы разобраться в себе. Для того, чтобы попытаться найти ответы на несуществующие вопросы. Для того, чтобы разорвать все то, что меня останавливает и тормозит. Знаешь, это так странно чувствовать. Это ты только что вспомнил, а я помнила все это время. И твое мягкое дыхание ощутить снова, точно так же, как и в первый раз. Остановись, хотя мне и не хочется этого. Просто дай мне передышку. Я же знаю, что что бы я не делала, ты исчезнешь опять. Это не недоверие. Это взгляд в суровую реальность, ведь так? Скажи мне, что я не превратилась в параноика и не начинаю страдать шизофренией, подозревая всех в смертных грехах, оторые спустили нас с небес на землю. Сожми мои плечи и посмотри мне в глаза и скажи, просто скажи, что я нормальная и то, что происходит так же абсолютно нормально. Потому что иначе я сойду с ума.
          И он действительно смотрит в мои глаза, оторвавшись от губ, но не говорит мне то, что я хочу услышать – к сожалению, мы не умеем читать мысли. К сожалению, мы всего лишь какие то люди. И сегодня здесь, завтра там, что ты хочешь услышать? Я уже и не пытаюсь убрать свои руки, я грею холодные пальцы, они ищут на его пульсирующей вене тепло. Я вижу  в них глазах огонь, я вижу в них то, что так же согревает меня, как и тепло его тела. О, Кит Холланд, зачем ты объявился сегодня? Неужели я была так сильно тебе нужна, что попалась на твоей жизненном пути во второй раз? Ты даешь мне шанс. Шанс сделать что-то самостоятельно, сделать выбор, ведь так? Впервые за долгое время я должна что-то решать и от этого будет зависеть то, как я завтра открою глаза и посмотрю в окно, спуская ноги с кровати, немного раскачивая ими в воздухе. И сейчас мне опять страшно. Потому что я боюсь сделать неправильный выбор. Потому что мне нужно нырнуть в определенное место, но смогу ли я вынырнуть. Опустила глаза, лишь бы не видеть его. Волосы падают тонкими прядками на лоб и щеки. И я не знаю, что мне нужно сейчас сказать. Как это сделать? Как?
          - Если ты ошибаешься… - Я наконец могу говорить. Тихо совсем, но за дождем меня слышно. – Если ты ошибаешься, значит ты прыгнул не в тот омут. А потонул в нем с головой. И тебе уже не выплыть из него и ты не будешь подхвачен течением, которое поддерживало тебя долгое время, да? Если ты ошибся, то и я тоже совершу ошибку, получается так? И я решу здесь и сейчас, но это  распространится за пределы этой машины, дождя и луны. Далеко-далеко. И, если так действительно выходит, то почему бы не прыгнуть? Все уже поменялось, один из прыжков уже совершен. Остановись. Я не хочу, чтобы он заржавел. Я не хочу, чтобы кончился заряд, не хочу, не хочу. Я достану руками все нужные детали и почищу их, смажу. Я вставлю их обратно для исправной работы. – Ночь кажется мне бесконечной. Может мы уже погрузились в эту темноту и умерли? Мы умерли?

Отредактировано Eva Wilson (2013-11-29 03:31:06)

.
          Я не могу сказать, что испытываю сейчас. Не могу даже понять, сумбурное это решение, или оно теплилось где-то в груди еще очень давно, надеясь получить жизнь. Я запуталась и потерялась, как тогда, года два назад, или чуть больше, когда я лежала в ванной Дэвида, пока он отсутствовал, до краев наполненной красной водой, вернее даже не водой, а разводом, с примесями крови, которая скудной символикой текла из моих конечностей, доходя до сочных оттенков, разводилась мраком до бледноты и поглощала все, что только можно было. Все зеркала в комнате запотели, пар душил меня, мне было жарко, но вместе с этим так хорошо и спокойно, как еще не было никогда. Виски, целая бутылка чертового алкоголя, опьянила меня до состояния закрывающихся глаз; бутылка разбилась о кафельный пол, когда я случайно столкнула ее головой с края. Вода про должала литься из крана, выливаясь уже за края, на пол, а там и куда-то ниже, сквозь плитку и ниже, ниже. Я засыпала и понимала, что больше никогда не проснусь. Это был мой шанс узнать, что твориться там, за гранью. Есть ли там свет, или всего лишь мрак, темнота и холод? Мне не было плохо, меня никто не бросал, была работа, человек, которых хочет быть рядом со мной, но, почему то я пришла к Дэвиду и, воспользовавшись его ключами, проникла в квартиру и устроила это маленькое представление самой себя. Мне не хотелось умирать. Я попросту хотела спать. Я настолько сильно устала от будней, бесполезных ночей, сигарет и алкоголя, что мне хотелось очистить себя, высвободить все то дерьмо, что накопилось. И свет потихоньку темнел в моих глазах, а я чувствовала, что, вот оно, это очищение. Я была бы готова встать и уйти, чтобы начать что-то новое, совершенное, но у меня не было совершенно никаких сил. Я была пьяна, потерявшая много крови и распаренная весьма горячей водой, пары которой проникали мне в легкие и мешали дышать. Когда моя голова практически погрузилась в воду, вдалеке я услышала звуки колокольчика. Я еще подумала тогда, мол, вот оно как происходит и глубоко вдохнула, заглатывая воду, но откашляться не могла. У меня даже не поднимались руки, я не могла пошевелиться. Так вот оно как. Где то сожаление, где все остальное? У меня могло быть много лет впереди, так я должна была думать, но я так не думала. Я просто погружалась в святой сон со звоном колокольчиков и примесями какого-то голоса. А потом мир потух и, когда очнулась, увидела светлые стены все той же квартиры,  а рядом со мной сидел человек, который решил за меня всю судьбу. Не думала ли ты, что ты кому то нужна, кричал он, разрывая холодный воздух. Не думала ли ты, что ведешь себя слишком эгоистично. Но он же не понимал, что я не хотела, чтобы все вышло именно так. Да, я нужна, раз он меня спас. И вот эти два года, я постоянно кому-то нужна. И я нужна сама себе. Шрамов на моих руках не осталось – у Дэвида был прекрасный друг. Работавший в больнице, который залатал меня и вручил мазь от рубцов вместе с листком, где были указаны всевозможные виды компрессов. Мы же не хотим, чтобы про тебя думали не правильно, Ева? Мне глубоко параллельно. Было тогда, сейчас и будет всегда. Я просто хочу как то продолжать жить, но теперь я знала, что бесконечность сопровождается звоном. И не такой, какой бывает в ушах, а другим, необъяснимым и мелодичным. Куда ведет этот звук? Что он символизирует? Я больше не хочу пытаться погрузиться в подобный сон – это не мое и никогда не было моим, хоть и пойти на это мне не составило совершенно никакого труда. Такой уж я человек, выходит. Способная на поступки, которых сама от себя не ожидаю. Как тогда я не знала, к чему это приведет, так и не знаю сейчас. Но, почувствовав, что не могу опустить руки, грея их о кожу, мне стало немного не по себе. Я была близка к концу. Еще немного и я услышу звук колокольчиков. Вместо того, чтобы стать для меня чем-то новым, Кит несет в мою жизнь это ужасное чувство приближения смерти.
          На самом деле, я прекрасно понимала, что заблуждаюсь на этот счет, но мне было не по себе. Я даже слушать его толком не могла, а когда его губы опять коснулись моей кожи, то с явным срывом где-то в мозгу в момент превратилась из тихой мирной Евы в ту, что ждала этого момента десятки лет. Ту, что надеялась и верила. В ту, которая, возможно спряталась глубоко во мне, но она правильно поступает, но дает о себе знать. Понимает, ведь, что, стоит ей сделать шаг вперед, то я без медлительности раздавлю ее, уничтожая.
          Разве этого я хотела, приходя сегодня на работу? Разве так должен был закончиться мой день? Надо было хоть раз подумать о себе и не высовываться со своего рабочего места, так бы я спала уже у себя дома, свернувшись калачиком и накрывшись теплым одеялом. Вместо этого я тут, среди дождя, в полутьме машины, дрожу от прикосновений Холланда. И нет, я не могу сказать, что мне это не нравится. Мне это нравится. Даже слишком. Я впиваюсь в его губы своими, вонзаюсь в его кожу и с каждым мгновеньем оказываюсь все ближе и ближе к нему. Я хочу тепла. Я хочу получить все, совершенно. Хочу что-то отдать и получить взамен, а не как обычно. Хочу, хочу, хочу. С губ срывается легкий вздох, я слизываю с губ парня капельки крови – я сама раскусала их и готова была бы повторить. Если и должен наступить конец, то я должна насладиться этим концом, особенно сейчас, когда я обрела способность двигаться. Мои руки за его воротом, они исследуют гладкую кожу, впиваются в лопатки так, будто хотят оторвать невидимые крылья и сбросить с пьедестала. Сбросить на холодную землю, туда, где все мы – замерзшие, дрогнувшие и неизлечимобольные, умирающие от любого пустяка, как тараканы или глупые мыши.
          И я бы хотела продолжить, хотела бы повторить раз за разом, но не могу. Мне приходиться оторваться от него, немного покачав головой, отодвинуться подальше. На безопасное расстояние, чтобы не было дикого соблазна, вновь дотронуться до его лица, губ и шеи. Чтобы не было соблазна не отпускать сегодня или еще когда-нибудь. Я не могу так делать. Для него, может, это и хороший выход, но я окончательно заблудилась в своем сознании и в самой себе. Я не хочу просто секса, сплетения тел. Я хочу чего-то большего. А этого большего просто так не добьешься.
          - Погоди. – Немного поздно это уже говорить. – Я прыгнула с тобой в этот омут, хорошо, да. Но вода не сразу достигает легких. Не сразу идет приспособление к среде. Я не могу закружиться и завертеться, плыть так, будто бы ничего и не произошло. Мне нужно немного, совсем немного переварить это все. У меня даже руки дрожат. – В доказательство я поднимаю горизонтально кисть руки и смотрю на то, как вздрагивают пальцы, двигаются суставы под кожей. Я не говорю о том, что мне может быть страшно. Я не говорю совершенно ничего лишнего. По крайней мере пытаюсь это сделать. – Я хочу, чтобы ты позвонил мне в ближайшее время. Дал мне понять, что ты все-таки не исчез. У тебя ведь есть мой номер? – Уверенность в том, что это так практически стопроцентная. Холланд не из тех людей, кто будет сидеть и ждать у моря погоды. Он придет и возьмет свое. Иначе бы он не стал таким, какой есть.