Бывает дни, когда усталость от реальности ложится на плечи. Так основательно и прочно, что не продышать и уголка кислорода в целом городе, и хочется вырваться наружу из системы. Хочется бежать прочь, куда глядят глаза. Солгать родителям, что ночуешь у подружки, и под шумок снять номерок в дешевом отеле на скромные доходы от переводов не побалуешь себя чем-то особенным. Ты – девочка из благовоспитанной семьи. Ты – чтишь устои и порядки, но именно сегодня было так отчаянно тяжело, что даже самые страшные запреты нарушались как-то особенно легко.
Улыбаясь вечернему Бостону, Ханна брела вдоль троуара, безуспешно надеясь отыскать что-то вдохновляющее, чтобы сделать зарисовку. В её руках была папка и карандаши. Пока еще не совсем стемнело, но ей уже было немного страшно – она так редко бывала на ночных улицах одна. И совсем скоро стоит поймать такси и отправиться в отель, но улицы манят, зажигающимися фонарями и свободой. Свободой, которой, порой кажется этой девочке не увидать никогда.
Вдыхая смрадный воздух, она цепляется взгядом за фигуру высокого мужчины. Он кажется ей странным, и в тоже время прекрасным, когда курит у перилл на набережной. Ханна останавливается чуть поодаль, садится на выступе бордюра и открывает папку, стараясь не привлекать внимания. Она переживает, что он уйдет раньше, чем она успеет запечатлеть хотя бы его немного сутулый силуэт. Полы его пиджака развеваются на ветру, и чуть растрепанные смоляные волосы ерошатся со всех сторон. Он держит сигарету между указательным и большим пальцем и загадочно смотрит куда-то вдаль. Хани берет в руки карандаш и отделяет линию берега. Здесь она дорисует позже. Вдруг, мужчина поворачивается, и, как на зло, вокруг нет ни единой живой души, девушка втягивает голову в плечи и старается сделать вид, что не происходит ничего особенного, продолжая делать набросок, время от времени поглядывая на незнакомца. В его руке банка пива, и, если честно, становится немного страшно, но она продолжает. Упрямица.

Отредактировано Hanna Lawrence (2013-11-05 02:48:46)

Карандашная линия ровными штрихами ложится на белоснежный лист бумаги. В школе искусств учили делать скелет рисунка. Ханни старательно выполняла задание, когда за спиной стоял преподаватель, но каждый раз, когда оставалась наедине с собой, начинала рисунок с самой яркой, запомнившейся детали. Внимание привлекли плечи незнакомца. Они казались немного понурыми, как будто на них взвалили мешок, и он силился, чтобы стоять выпрямившись, не сдавался под натиском тяжести. Две покатые жирно-черные линии обозначили их контур. Набросок всегда делают твердым карандашом, его легче подправить ластиком позже, и он не оставляет таких следов на листе. Но между тонких пальцев зажат почти сточенный огрызок карандаша с буковкой “М” на рёрбрышке. Для занятий у Ханни был целый пенал, в котором карандаши были разобраны по мягкости, но она ей очень нравилась буковка “М”, и то, какая яркая, сочная линия остается, если провести им по бумаге. Еще она будет переживать, когда этот карандаш закончится. Ханни очень быстро привыкает к вещам, всегда грустит, когда лишается частички своего мира. В её мире каждая деталь кричаще противоречит тому, что она делает каждый день. И она очень боится, что об этом узнает кто-то из близких.
Следом за плечами на листе образуется контур шеи и как только намечается форма головы, то тут же появляются эти растрепанные смоляные волосы, торчащие в разные стороны.
Гарри Поттер.
Приходит в голову. Ханни улыбается уголками губ и снова внимательно глядит на мужчину, чтобы перейти к рукам. Длинные пальцы рождали ассоциацию с пианистом. Быть может, он играет? Очень жаль, если нет, ей кажется, что за фортепиано он бы смотрелся очень эффектно с этими сутулыми плечами и пепельницей на крышке. Ханни никогда не курила, но мужчина с сигаретой всегда вызывал в ней волнительное придыхание и сразу хотелось брать в руки мягкий карандаш. Хотя дым лучше выходил из-под буковки “Т”. Его должно быть совсем не видно. Следом за руками появляется тело, прикрытой полами развевающегося на ветру мешковатого пиджака. Он не выглядит новым и мысли о пианисте кажутся реальными. Врядли сейчас можно достойно содержать себя, занимаясь музыкой. Конечно, если речь идет о классике. А если незнакомец играет, то обязательно классику. Ханни дивится его высокому росту. А еще ей очень нравится, как он сложен. От этой мысли щеки покрываются розовинкой, она тут же хмурится и прячет улыбку. Но вдруг раздается голос, не поднимая головы, Лоуренс понимает, что, должно быть, он принадлежит тому самому незнакомцу, которого она так бесстыдно рисовала в данный момент. Её моментально бросило в дрожь, не поднимая головы, она закивала, но вовремя поняла, что он не обязательно должен смотреть на неё. Странно. Она ожидала шагов, быть может, второй реплики, раз уж она слишком долго молчит. В конце концов он выпил, и определенно представляет угрозу для одинокой девушки таким поздним вечером. Стало немного страшно. Ханни сжала коленки и решила, что лучше отозваться и не испытывать судьбу. – Вас, - Её звонкий голос разнесся по набережной и растаял. Она подняла глаза на миг, чтобы убедиться – в самом деле, не смотрит. Больше всего она хотела бы остаться незамеченной. Бессовестно списать образ, дорисовать ему целую жизнь, догадываясь о событиях по деталям внешнего вида, но её желание рушится, как карточный домик. Впрочем, Ханни тут же замолкает и начинает кропотливо собирать его заново. Вдруг он больше не обратится к ней, или вовсе уйдет прочь. О том, что он может попытаться познакомиться, она моментально забыла. Только зачиркала карандашом быстрее, успевая выхватить главные черты, чтобы домыслить оставшееся в случае с его уходом.
Порыв ветра дунул прямо в лицо. Ханни нечаянно отняла руку, чтобы убрать с лица пряди встрепенувшихся волос, и лист с рисунком вдруг сорвался в воздух и закружился в пируэте. – Ох-х, нет! – Она беспомощно тянет руку вслед, но не успевает, и лист магическим образом несет в сторону мужчины. Сейчас он впечатается в него или пролетит совсем рядом и упадет через перилла прямо в реку со странным названием Чарльз. Сердечко Ханни сжимается, она даже вскакивает с места, роняя папку с карандашом. Из папки вываливается несколько рисунков, они тоже начинают кружиться, но ей жалко только покатые плечи и смоляные волосы, жалко так, что от досады бросает в слёзы. И когда первая слезинка скатывается по щеке, грудь сдавливает комком обиды и детским огорчением, из окон летнего кафе под шатром Ханни вдруг отчетливо различает мелодию старого кантри. Она запомнит эту песню.

Отредактировано Hanna Lawrence (2013-11-09 08:14:24)

Звуки кантри разносятся в пространстве и успокаивают. Разволновавшаяся Ханни вдруг видит, что незнакомец тянет руку и удачно успевает схватит лист бумаги, танцующий посмертный танец в воздухе. Она резко задерживает дыхание и ей легчает… моментально.
Мужчина отрывается от перилл и направляется к ней. Одна эмоция сменяется другой и Ханни вздрагивает, чувствуя, как подступает холодок. Она никогда не знакомилась на улице. Тем более с таким взрослым человеком. На вид ему должно быть лет сорок, или больше? Возраст всегда пугает. Хорошие дяди в такое время сидят дома со своей семьей. Что может делать счастливый человек посреди набережной в одиночку с банкой пива в руке? А вдруг он как раз ждал такую глупую овечку как Ханни, а теперь, улучив возможность выставить себя героем, поймал её на крючок. И ведь не ответить нельзя, он только что спас её детище. К рисункам Ханни относилась именно так.
- С-спасибо, - Она растерянно глядит, как он собирает листы. Стоит как дурочка, сложив руки по швам. Пальцами одной руки затеребила ткань ситцевого платья в цветочный узор на бедре. Грохот пустой пивной банки в мусорке заставляет её еще раз вздрогнуть. Теперь, когда он оказывается так близко, протягивает ей листы и задает вопрос, идея нарушить указания матери уже не кажется такой забавной. Глупая, глупая Ханни. Рискует повторить судьбу братца. Но деваться уже некуда. Ей хочется без слов повернуться и убежать. Но она стоит на месте, осторожно тянет руку к бумаге, и случайно касается его руки, когда забирает рисунки. Странно, она такая теплая, даже горячая, а снаружи он скорее похож на кусок льда. Черт знает, с чего такие ассоциации. Его темные глаза смело впиваются в её бледное личико. Они такие же смоляные как и волосы, и вот внутри образуется желание нарисовать его портрет. Лицо крупным планом. Потому что теперь, когда удалось рассмотреть его близко, Ханни вдруг показалось, что он какой-то пришелец. Настолько завораживающими показались ей черты его лица.
Не в силах оторвать взгляда от мелкой сетки морщинок у уголков его глаз, Лоуренс прижимает листы к груди и тихо мямлит – Я закончила художественную школу. – Этого ответа было бы вполне достаточно, чтобы закончить разговор, попрощаться и покинуть скамью, на которой сидела. Но его черные смоляные глаза всё не отпускали. Тонкая линия губ, необычная форма лица, узкие глаза, но внешность вроде бы еваропейская, и очень густые, ровные, черные брови. Да, она видит, что он необычайно красив и очень необычен. В совокупности с сутулыми плечами – ну просто идеальный герой из её книжек. Потерянный для общества, в смыслах жизни и параллельных вселенных, мыкается от одиночества, ждет её, свою спасительницу. Правда, банка пива не красит, но ничего, это уже издержки современного мира. И вместо того, чтобы взять папку и уйти, Ханни вдруг добавляет – Правда, там меня учили скорее выполнять набор стандартных приемов для создания образчика. Рисованию нельзя научиться у кого-то, так или иначе – это лишь шаблон. Истинное творчество идет из души человека, и каждый подлинный творец имеет свое представление об искусстве. – Прежде, чем набраться решительности и задать главный вопрос, который её сейчас волновал, пришлось несколько раз выдохнуть и собрать силу воли. – Вы играете на фортепиано? – Кончики пальцев задрожали, и Хани сильнее стиснула листы, чтобы это было не так заметно. Она не перестала бояться его, но в тоже время, ей вдруг стало дико интересно узнать что-то о своем таинственном лирическом герое. Она стыдливо опустила глаза и поправила смявшийся уголок рисунка, стараясь изобразить толику несвойственного ей безразличия. Сейчас маленькой  девочке вдруг захотелось показаться взрослой, статной женщиной. Одной из таких, какие обычно и вступают в философские диалоги с героями нашего времени, в таких влюбляются, таких не могут забыть годами жизни. Но от этой попытки она лишь выглядит неуклюже, чем должно быть, сильно позабавит незнакомца.

Ох уж это подначивающее чувство. О нём говорят “и хочется, и колется”. Именно его сейчас переживала Ханни, мнущаяся на месте вместе с кипкой своих бумажек. На самом деле, её рисунки – её душа. Никто прежде не смотрел их, даже мимолетом. Мать считала это увлечение пустым и бессмысленным, отцу не было никакого дела, ровно, как и брату – у него своих проблем по горло. Подруг у Ханни не было, близких точно. Она часто думала о том, каким будет человек, с которым она поделится своим творчеством, но никак не ожидала, что им будет странный незнакомец, еще и при таких обстоятельствах. Согласитесь, забитая стереотипами, правильная овечка-тихоня и поехавший крышей, атипичный профессор могли сойтись друг с другом как Луна и Солнце, только раз в несколько лет. Настоящее чудо.
От чего-то, Лоуренс не могла решить между тем, чтобы повернуться и сбежать, и тем, чтобы завести настоящую беседу. Первое диктовала впитанная с молоком матери опасливость, трусливость. Второе – позднее время. Но она все таки решилась, вот так просто, взяла и открыла рот, чтобы продолжить их диалог, но пока не была уверена, что сделала правильный выбор.
Незнакомец сделал шаг назад.
Ханни почувствовала себя лучше и уверенней, потому что он благородно вернул ей её личное пространство, за что она была готова сказать ему искреннее “спасибо”. Она тут же оживилась и даже принялась с интересом наблюдать, как он, опустив голову, меряет шагами асфальт. Это немного забавляло. Ей хотелось продолжить свой рисунок, однако, чувство вежливости и воспитание не позволяли так нагло пользоваться удобным моментом и тем более прерывать только что завязавшийся разговор.
- Не плохо, я почти угадала. – Признается девушка. Знаете, это совсем не просто, быть честной с незнакомым человеком, честно сказать, что ты думал о нем, что представлял, чем он живет и дышит. Весьма интимные мысли. Ханни замялась, чуть покраснев, и опустила голову. Она решила продолжить начатое, ей показалось, что он обязательно, обязательно обладает этой непосредственностью, которая могла бы вынести её безуминку, с которой она продолжала нести чушь. – Еще вы живете один, и часто гуляете один. Вам можно было завести собаку, но собаки у вас нет, потому что даже цветок на подоконнике завял, ведь вы забываете его поливать. – Она улыбается кончиками губ и на некоторое время будто бы выпадает из реальности, представляя, как могла бы выглядеть квартира или дом этого незнакомца. Прижав папку к груди, она присаживается на лавочку, а потом начинает укладывать листы в ровную стопочку, чтобы убрать и закрыть их от новой опасности, но она не видит ни своих подрагивающих пальцев, когда шебуршит бумагой, ни движений мужчины, она воображает. – Вы могли бы быть писателем, или художником, не могу разобрать... – Она прикрывает глаза, замирая, порыв ветра безжалостно трепает каштановые волосы, но это все неважно. Неважно. – Нет, не могу разобрать. Но на письменном столе много бумаг и творческий беспорядок. – Она мотает головой и открывает глаза, на выдохе. Обычно, именно так она создает свои рисунки, чтобы изобразить человека на бумаге, нужно точно знать, с каким взглядом он смотрит на этот мир, что за его спиной и откуда взялась эта сутулинка в плечах. Все это очень важно, крайне важно. И всем этим она никогда в жизни ни с кем не делилась, но именно сейчас чувствовала, что странный, космический незнакомец поймет, о чем она ведет речь, поймет, почему и зачем она говорит все это.
Вернувшись в реальность, Ханни набирается смелости окинуть взглядом его снующий туда-сюда силуэт. И даже сигарета не лишает мужчину той красоты, которую Лоуренс умудрилась разглядеть в нем. Напротив, дорисовывает почти идеальный образ, который должен вот-вот развалиться и растаять, как это бывает всегда. Потому что герой, которого она так ждет, просто не существует, верно? Хотя этот очень похож... Девушка снова шуршит листами и ждет, ждет ответа, или того, что он покрутит у виска, в конце концов, что тоже вполне ожидаемо и справедливо, ведь Ханни сошла с ума, раз доверилась незнакомому человеку вместе со своим рисованными миром.

Отредактировано Hanna Lawrence (2013-12-01 16:20:23)

Это знакомство не входило в планы Ханни. Она лишь хотела нарисовать портрет мужчины. Сохранить в памяти его силуэт, сутулые плечи, обтянутые в ткань пиджака и черные, растрепанные смоляные волосы. Порой неизведанность, возможность фантазировать насчет чужой жизни и души гораздо лучше реальности, ведь на деле человек может оказаться совсем иным, не оправдать ожиданий. Наши же мечты всегда идеальны. То, что выдумываешь сам имеет оттенки прекрасного, радует. Она лишь хотела смотреть на его портрет и вспоминать свои выдумки, воображать его кем-то, кем он, наверняка, не являлся.
     Судьба распорядилась иначе. Стечением обстоятельств завязался разговор, и теперь Ханни все никак не могла понять, хочет ли она уйти или остаться. Подумать об этом, не было времени, потому что ответ незнакомца увлекал её дальше в лес, как красную шапочку с корзинкой пирожков. Ханни начинала забывать о должной осторожности, между тем, смеркалось.
     Мужчина заговорил с тем живым интересом, который воодушевлял. Она даже простила ему дурацкую шутку про Вангу, потому что не хотела портить свои мечты суровой реальностью, он тоже из этого мира – к сарказму как защитной реакции от искренности Ханни относилась не слишком хорошо, даже рассматривала его как невежество.
     С тем как незнакомец рисовал кусочки её жизни, безупречно точно подхватив волну из разговора, Лоуренс то смущалась, то шумно вздыхала, то и вовсе отводила глаза. И когда он замолчал, она робко кивнула головой, пока еще не в силах разобрать, как он сам относится к образу её жизни так точно нарисованному в ответ. От чего-то это было важно.
     - Моя мать очень религиозна, я хожу в церковь, потому что уважаю традиции своей семьи. – Легкий укор совести за такое бесстыдное признание чужому человеку. Она совсем не знает его, но похоже, сейчас оправдывается, чтобы не выглядеть чокнутой – Но я не лгунья, я верю в Бога по собственной воле, просто... в наше время работники церкви кажутся мне шарлатанами. – Она замолкает ненадолго, прокручивая его речь в своей голове, как кадры кинопленки, и пытается осмыслить сказанное. Ей нужно несколько минут, чтобы суметь определить, а потом набраться сил, задать главный волнующий вопрос, вытекающий из его слов.
     Девушка убирает растрепавшиеся волосы с лица и глядит на мужчину, что теперь уже сидел на бордюре. Хотя лавочка была довольно просторной, он все же выбрал бордюр. Это немного смутило её и натолкнуло на мысли, что ему не слишком хочется находиться в непосредственной от неё близости. Но она тут же ругает себя за невежливое обвинение без суда и следствия, и решает, что так даже лучше. Что если бы он сел рядом, она бы смутилась еще больше, и, в конце концов, остается благодарной ему за эту странную манеру поведения. Возможно, именно она и была причиной тому, что вопреки всем законам мировоззрения Лоуренс все еще не чувствовала страха и не хотела уйти, напротив, ощутила желание говорить с ним.
     - По-вашему, скромность и застенчивость, это плохо? – Она прикусывает себе язык во рту. Стыдно. Отчего-то становится стыдно, потому что она не привыкла вот так прямо говорить с кем-то о личных переживаниях, а эта тема как раз относилась к числу таковых. Ведь, как и сказал мужчина, у неё не было ухажеров, не было пьяной молодости и кучи ошибок. Не было даже первой любви. Из-за этого Ханни часто чувствовала себя белой вороной. В наше время над такими смеются и показывают пальцем.