Из этого дня запомнится только адская ненависть к Лепрекону. Ненависть настолько сильная, что была способна забить все прочие инстинкты, в том числе и самосохранения. Не этого ли от его, собственно, добивались? И не это ли так взбесило по дороге на выкуп? Звучит как выкуп невесты. Но где же сваты? Да вот они, спешат навстречу. Парой минут спустя всё закончится. Для детей мэра, для усталых бандитов, сделавших свое дело, но только не для них. Не для этих двоих, оставшихся наедине.
Джэм сел в машину только для того, чтобы сделать видимость. Пришлось проехать несколько метров, и звук голоса Саманты вырывает изнутри отчаяние за семью замками – Хуянен, - Всё свои. Папа дома. Правда, слегка не в своем уме. Но это ведь не повод отказываться от дочери? Или?
Машина тормозит. В момент, когда пальцы стискивают руль, хочется отправить её домой пешком. Но вместо этого, Джэм выходит наружу и закуривает, убедившись, что другая тачка скрылась с горизонта. Сложно абстрагироваться от событий и радоваться бытию, когда за твоей спиной труп человека. На этот раз не под влиянием эмоций, а значит, бессмысленный, нарушающий гармонию в голове.
Он знает, что она выйдет следом, поэтому ждет. Довольно терпеливо для подрагивающих от злости поджилок. Пуля прошла касанием и рану уже успели обработать и забинтовать. Смешно, когда показалось, что прострелило насквозь. И все-таки было трудно двигаться, особенно сидеть и дышать ровно. Если она не выйдет сама, придется вытащить за волосы. Тот момент, когда секунды до взрыва кажутся особенно тягучими, мешающими облегчить душу. Именно так. Бессовестно воспользоваться человеком как грушей для биться. А когда то было иначе?

Очень сложно думать логически. Особенно если ты Джэм.
Еще там в лофте, прочитав смску о похищении, он хорошо запомнил эту эмоцию. Эмоцию, которая стала причиной нынешней агрессии. Эмоцию, которую уже почему-то не получалось воскресить, даже когда Саманта стояла рядом, живая, здоровая, даже не по частям. Лепрекон удивляет своей лояльностью и исполнительностью в вопросе о честном договоре. Особенно после слушка про бунтарские порывы Бранда это выглядит совсем неправдоподобно.
Но ноздри отчаянно раздувались. Первая сигарета за день, кстати. Даже покурить было некогда, а Джэм терпеть не мог давиться дымом на ходу. Половина никотиновой палочки проглотилась в две тяги, к этому моменту Мур уже стояла рядом, как стойкий оловянный солдатик. До сих пор стояла рядом. Несмотря ни на что. Джэм не думал об этом сейчас. Совсем.
- А хуем по губе тебе не дать? – Такой резкий разворот корпусом повлек за собой предсказуемый спазм боли. Сойер постаралась на славу своими мягкими пальчиками, но не смогла заживить и избавить от боли, хотя и настойчиво засунула в рот обезбаливающее. И, конечно, никакой извлеченной пачки сигарет из кармана, и даже тени намека на сочувствие и любовь сквозь истерику. Странно это выглядит со стороны, но не для него. Хотелось садануть кулаком по обшивке машины, но болело так, что тупо не было сил выразить масштаб своего психа. Попробуем без увиливаний – Джэм не верил Саманте. В его голове было тысяча и один вариант развития событий, но ни в одном из них не мелькнула роль агнца, блять. Потому что овечка из Мур такая же хуевая, как из кота балерина. А еще он злился. Злился, что именно она оказалась там, как угроза, как рычажок давления, как что-то важное для него. Особенно после поболтушек в вагоне за Городом и мысленного отказа воспринимать её именно так. Именно по причине риска. Ну и еще дурного характера малышки. И все это танцевало в его голове бешенные ритуальные танцы. После таких обычно кого-то сжигают на костре.
Шаг назад. Хмурый лоб – отклик на движение в области ранения, не более, ведь на лице улыбка. Мерзкая. – Сколько ты сорвала в этом куше?

Только фыркает, когда она театрально (паранойя уже) подается прочь, чтобы проблеваться. И никаких тебе ассоциаций из прошлого. Они бы могли разжалобить. Может в этом и проблема? Джэм никак не мог связать то, что видел сейчас, с тем, что смутно помнил из детства. Два разных человека. Две разных девочки. Где ты, Сэмми, покажись, не вижу.
После её реплики крышу почти срывает. И если бы не знать, что на то и расчет, он бы обязательно протащил её за волосы по муравке. Но вместо этого, обходит машину следом. Крутится на месте, выбирая ракурс поудобнее, упирается одной рукой о колено – той, что со здоровой стороны тела – и хорошо, что больная часть лихорадочно дрожит от таких моушнов, это добавит ему той театральности, которая у Саманты под самой кожей.
- Я охранника завалил, вот этими вот руками – Шаг ближе, в этой полусогнутой позе он не выглядит как человек. Как какая-то сраная многоножка. Наклоняется сильнее, тянет ладонь трясущуюся ладонь к её лицу. Мысленно убирает свисающие волосы от щеки, чтобы не закрывали глаза, а потом хватает за загривок и вляпывает лицом в собственную блевоту. На деле – открывает желтые зубы, почти в невменяемой усмешке. – Я БЛЯТЬ ЧЕЛОВЕКА ЖИЗНИ ЛИШИЛ, ЕБАНАЯ ТЫ ПРОСТИТУТКА! – Никто и не говорил, что будет как в кино.
Джэм отшатывается назад. Теперь его колотит почти драматично. И как-то страшно вспоминать тот момент, когда он не мог решиться нажать на курок с пол минуты, хотя однажды уже делал это. Без мотивации не комильфо, я вам скажу.

И кто бы рассказал, каким таким магическим образом эта трусливая мелкота научится так мастерски ебашить  лоб, не мигнув? Если бы не блевота, наверняка на лице была бы усмешка. Нутро хватает как-то предсказуемо быстро. Все эти годы, начиная с момента смерти Майкла, заканчивая сегодняшним днем Джэм старательно опасался даже философствовать на эту тему. Внутри своей то головы, не то, чтобы с кем-то. И даже смерть цветочника, и даже девять лет целенаправленного заточения – то есть ничего не искупило этого едкого чувства вины за то, что произошло тогда.
Об этом знали не все. Только сам Майки, который устроил ему приватный разнос, как только узнал, на что Джэм подписался без его ведома. Остальным про выгоду они впаривали уже вместе, пиздеть, так по-братски. Саманта была в зоне досягаемости, слушала ушами, но не представляла о чем толком идет речь, когда эти двое орали друг на друга. Тогда фразы типа “ты вынуждаешь нас ходить под ним”, “это провальное дело, Джимми, мы в заднице”, “ты даже не посоветовался” были только звуками для малышки. Сейчас они превратились в мощные копья, который она разом вонзила ему в грудак и вмиг лишила кислорода. – Да что ты об этом знаешь.. – На хриплом выдохе и даже не вопросом. Он обращается к ней как к тринадцатилетней, и когда накроет совестью, глупая малолетка не сможет понять в этом ни черта, так что пшла вон.
Он разгибается и пытается достать сигареты. Если бы не приступы боли в бочине, наверное, выпал бы из реальности совсем.

Любовь… какое громкое слово. Но, кто-то, на самом деле, видел её? Как НЛО, как инопланетян, как Йети, как Бога, в конце концов?
Бранд – нет. Он считал именно такю Любовь это выдумка. Фикция. Нечто, чего не существует в природе как факта, бля. Он знал, что такое братство. Знал, что такое свой и чужой. Что такое обязанность, долженствование – помогать матери, сестре, племяннику. Знал, что такое жалость, но… ЧТО БЛЯТЬ ТАКОЕ ЛЮБОВЬ? Когда хуй зудит это тоже отдельная категория. И любую совокупность можно разбить на категории, всему есть причины от человеческой природы. Так что хватит тут орать и изображать приступы истерики, это уже никому не поможет. Майку особенно. А любви нет, её не существует.
Больно. В самом деле больно от её истерических тычков. Джэм сцепляет зубы и подавляет стон боли – её он терпеть умел всегда. Не бьет в ответ. Даже не сопротивляется, потому что не видит смысла в этом позорном спектакле. – Я тебя сломал? Я? – На лице нечто непонимающее. Почему он никогда никого не обвинял в своих личных, бля, проблемах и комплексах неполноценности? Почему он никогда и никого не заставлял отвечать своим ожиданиям? Разве что кулаком в еблище, если не так, как он считает справедливым для себя. Почему он никогда не устраивал этих сцен, даже когда от ебаной боли сводило все нутро нахуй!? – Заткнись на хуй, пока я не вышел из себя - Она не затыкается. Ноет, орет, плюется слюной. Несет хуйню, в которой нет ни грамма правды. Она может думать о нем, что угодно, все равно, ему все равно. Падает на землю, пока он пытается отдышаться от ударов в рану, от них молнии боли расползлись по бочине и по-хоршему, ему надо поехать домой и влить в себя доуз антисептика в виде алкоголя, это единственное лекарство от всего, что случилось сегодня. Всё, что происходит сейчас – он старается будто бы не видеть. Тянется к своим сигаретам и не хочет видеть эту голую правду воплощенную в образ плачущей, источающей слова Сэмми. Джэм подкуривает и смотрит куда-то сквозь неё. Не видит ничего. Глубоко внутри возникает адское желание мотнуть времени назад, в те теплые времена в подвальчике бара, заказать бутылочку пива Миллер, себе и Майки, и обсудить план по спасению Города. Да. Так хочется, туда.
Но слух не замкнуть. Рыдающая Саманта, перепачканная соплями, землей, невидимыми ранами – это все, что осталось ему из прошлого. Еще эти слова о любви, они бесят. Бесят. – Никто тебя не заставлял любить такое дерьмо, пора было научиться отвечать за свои поступки самой, - Это не попытка сделать больно. Его раздражает, что он должен жрать боль тоже только потому, что у неё нет сил отвечать за свои поступки, быть сильной до конца.
Дым сигарет не помогает успокоиться. Но Джэм делает тягу за тягой так глубоко, как может вместить его грудь. Всё так же смотрит сквозь, отключаясь от реальности. Его фразы выглядят не в тему, они приходят медленней, чем льется потом её проклятий, потому что мозг защищается упорно. – Прогнивший ублюдок, даа… а ты продажная тварь и шлюха, не знаю, что хуже - Он ловит только отдельные слова. Их образы настолько диссонируют, что можно диву дать. Саманта, захлебывающаяся истерикой и почти неподвижный, каменный Джэм. У всех разная реакция на стресс. – Вставай, заебала - Он не хочет видеть этого больше, что-то подступает изнутри, но из последних сил, Бранд держится, пакуя себя в кокон безразличия, кусает фильтр сигареты и кидает к коленям Сэмми пачку сигарет с зажигалкой внутри. В память вгрызаются слова “ты только мой” и его бесит это ровно так же, как слова про убийство Майки. Мутит так, что тошнит, жутко болит и поднемевает травмированная половина тела, и от чего-то начинается мелкая дрожь. На лбу появляется еле заметная испарина, Бранд чуть скрючивается спазмом боли, но молча ждет, когда Мур вытрет сопли, успокаивая себя тем, что Майки урыл бы его, двинь он ей даже для пользы дела.

Она не понимает, как нужно себя вести, если хочешь быть в семье. В их семье, в семье, которая не распадется, даже если часть осталась в прошлом. Даже если ты предатель и мразь, как Терри, ты все равно часть семьи. Саманта не понимала этого. Она была частью общего прошлого, частью Майки, но не общим. Не одной из них. Может быть потому, что когда родилась их семья, Сэмми была лишь маленьким утенком, который так и остался подслушивать взрослые разговоры через двери, и понимать важные для семьи вещи через слово? Всему она училась сама, по своим законам, по законам, которые ей подсунула жизнь без семьи. Да. Наверное, поэтому. Поэтому он не мог…
Саманта все-таки поднимается. Джэм уводит взгляд в сторону, и когда хлопает дверь машины, он поднимает сигареты без лишней брезгливости. Он ебал гордость, там еще целых десять штук. Да. Он ебал все то, что выпячивала на перед малышка Сэмми. И его очень раздражала эта её поганая привычка ломать драму на пустом месте. И все бы было очень ничего, если бы не факт уверенности в сделке с мистером Ли. Нет, Сэмми, нужно быть круглым идиотом, чтобы не заметить таких явных совпадений. Или очень нуждаться в груше для битья, но ты ведь полюбила именно этот кусок дерьма.
Дрожь начала усиливаться. Джэм тоже поковылял к машине, докурив сигарету, сел и завел мотор, превознемогая спазмы. Его лицо было все таким же каменным, разе что, глубокая морщина на лбу, отражающая ход мыслительных процессов, могла оживлять общую картину. Вид у него был такой, как будто бы в салоне он был один. Совершенно один. Только когда стала виднеться черта города, испарина на лбу, достигшая заметных признаков, стала такой очевидной, что побелевшее лицо Бранда уже не могло быть предметом игнора. Трясти стало сильнее, явно поднялась температура. Крупная дрожь сопроводилась позывом тошноты так что на подъезде к трассе, Джэм не смог терпеть, резко затормозил и едва успев свесить ноги из машины, блеванул на собственные ботинки. Теперь они с Самантой были квиты, разве что, из них двоих, он сходил с ума всем телом не по собственному желанию. Вцепившись в ручку двери, Бранд пытался подышать, чтобы хватило сил добраться до города, но перспектива была печальной. В конце концов он не погнушался выдавить – Ты поведешь, - Вот только, кажется, перебраться на пассажирское сиденье самому ему не удастся. Стискивая зубы и пыхтя, как паровоз, Джэм не терял попыток придти, мать его, в себя, но простреленный бок это не царапина, а он не собака, а жаль, Саманта вон считала иначе. - Хорошо было в Лас-Вегасе, - Он приложился виском к двери, упираясь в металл головой до боли, но эта боль не покрывала общей хуевости. Вот же блядство. Джэм ненавидел болеть и чувствовать бессилие, прямо серпом по яйцам. - Но в вагончике творили дела покруче - Его голос сделался хриплым. И все еще очень хотелось выпить.

И черт его знает. Может быть, общество какого-то третьего лица сейчас было бы в самый раз и Бранд был бы даже благодарен судьбе, лишь бы не оставаться с Сэмми наедине и не заканчивать этот день одновременно. Он видит её фигуру, нависающую над ним, но не отвечает ничего на слова о больнице. - Надо. Всем куда-то надо. Даже на тот свет. Мало ли кому и что надо в этой жизни, - Он не поймет, думает ли так на самом деле или это уже начало бреда, который несут с повышенной температурой и последствиями такой раны. Трясет головой и стирает пот со лба. Мерзкое ощущение. Он будто бы смотрит на себя со стороны, и в то же время сидит глубоко внутри травмированного организма. – Ага, блять, да в два счета, - Она издевается? Там коробка передач, тут переход до задней двери, который совершить можно только оторвав зад. Но следуя своим словам, Джеймс цепляется второй рукой за корпус тачки и делает рывок, стараясь всеми силами, чтобы удержать равновесие. Лишь в воздухе тает звук потуги, смешанный с кряхтением. Ну да похуй, бывало и похуже. Придерживаясь за машину, Бранд открывает заднюю дверь и всё с тем же кряхтением обрушивается на сиденье, падая на бок и подтягивая ноги под себя. Шанс закрыть за ним дверь, я ухожу, представляется Саманте. А он мостит одну руку под голову и продолжает трепать языком – Или в подвальчике. Майки вечно бросал пить и называл нас всех обормотами. А я все равно брал ему бутылку. Потому что мы семья, и у всех своя порция, а значит и у него тоже и пива тоже, хотя его всегда допивала Мора, - На это имени голос явно спотыкается. Джэм стискивает зубы, не зная, хочет ли он сказать что-то еще на эту тему. Спазм боли крушит картинки в голове, он думает о том, что ему, в самом деле нужен доктор, но знакомых нет, разве только Сойер. Но Сойер – последняя кого бы он хотел видеть после сегодняшнего утра. – Слушай, с этой хуйней надо что-то сделать. Ты совсем не соображаешь в этом? – Он старается не шевелиться, чтобы не теребить рану. На бинте выступает кровь, уже давно, еще когда он вылез из машины на пустыре. Конечно, мысли увидеть Майки уже кружатся в голове как незваные гости, но подыхать от несчастной пули в планы Джэма пока что не входило. Он же не нытик, бля. Не какой-нибудь пацан, чтобы слечь от того, что его задело. Она даже внутри не осталась, что б так загибаться. – Тормозни там у супермаркета, я хочу Миллер, или нет, баночку маунтин дью как в старые добрые, а? – не похоже, что одна его мысль была связана с другой, но врядли сам Джэм это уже замечал. – Долбанная няня вопила громче, чем дети. Засмотрелся, и на тебе, - Он зажмурился, выгоняя из головы картину похищения. Этот день должен бы гореть в аду, как только он напьется, но, увы, скорее всего останется еще одной засечкой на памяти. – Хорошо было, когда я решал, куда пойдем.