без очков*

Thank God it’s Friday!
Пятница. Кто же не любит пятницу? Кто не ждет ее, как спасательного круга, как глотка свежего воздуха, как долгожданную свободу от ежедневной рутины рабочих будней, и блаблабла, и прочие, и прочие красивые эпитеты, метафоры, посыпать гротеском, взболтать, но не смешивать. Все нормальные, работающие люди ждут выходных, ведь так? Если, конечно, имеют более-менее фиксированный график и хоть сколько-нибудь нормированный день, чтобы в итоге получить надежду на заслуженный, долгожданный отдых. Вся тяжесть недельных невзгод по пятницам с легкостью растворяется на дне бокала, и уже совсем не важно, чем именно он будет наполнен: от текилы и до апельсинового сока, от шампанского и до содовой. Пятница же. Слава Богу, пятница.
Ты ждешь пятницу не меньше, чем остальные жители Бостона, а порой даже и больше: временами к концу недели назойливая необходимость мотаться туда-сюда по районам, менять образы один на другой по нескольку раз на дню да и вообще крутиться, как белка в колесе, порядком задалбывает. Хочется вернуться домой, забуриться в какой-нибудь бар, и спокойно отдохнуть, ни о чем не думая. Прекрасное завершение тяжелой трудовой недели.
Но нет. У мироздания на тебя совсем иные планы.
Мироздание любит над тобой издеваться. Пожалуй, это может сойти за его своеобразное хобби.
Вообще-то в работе на работе нет ничего привлекательного, и дело даже не в невозможности филонить, развлекаясь запуском бумажных самолетиков с крыши или катаясь в кресле по коридорам редакции… хотя и такой вариант, кстати, не плох. И, тем не менее, как минимум на одну треть твоя работа – это процесс творческий, а творческие процессы требуют определенных условий, чтобы совершаться успешно. Хороший, крепкий кофе, отсутствие внешних, мельтешащих перед глазами раздражителей, тишина или любимая музыка в наушниках, бесперебойно работающий ноутбук и сигареты. По сути, это ничтожно мало, и все это имеется у тебя дома, так что, нет никакой нужды сидеть на работе в пятницу вечером, да? Как бы ни так.
Сгорел на работе. Вернее, дома, конечно, стоя на кухонном столе, но, тем не менее, сгорел в самом прямом смысле этого слова. Твой, может, и не очень верный, но в большинстве случаев достойно выполняющий свои функции ноутбук, буквально задымился и расплавился, едва не поджарив важные распечатки и сам старый деревянный стол. Мягко говоря, это тебя шокировало и огорчило. Говоря откровенно – взбесило и вынудило так громко и забористо материться, что за окном даже кто-то присвистнул и пару раз хлопнул в ладоши. Чарльзтаун, чтоб его. Родные пенаты.
Именно поэтому ты и сидишь на работе в пятницу. В пятницу вечером, когда большая часть более адекватных и везучих коллег уже разошлись по домам – в скучном случае, и по развлекательным заведениям – в более веселом. Кроме тебя в солидном здании Глоуб наберется едва ли человек пять, плюс охрана, и можно было бы, конечно, забить на все это дело, махнуть рукой, завтра же съездить за новым гаджетом и поработать дома, а сейчас позволить себе, наконец, отдохнуть… Ты думаешь об этом примерно каждые полчаса, поглядывая на часы. Но проблема в том, что материал еще не дописан, а ты не бросаешь такие дела на половине, поэтому… Поэтому сидишь на работе. И это в пятницу вечером. Печально.
И дождь за окном не добавляет радости. Несмотря на то, что ты максимально абстрагируешься от происходящего, прячась за массивными наушниками и бодрой национальной музыкой, он все льет и льет, как будто издевается над тобой же испорченным вечером. Когда только-только зарядил, ты еще успела с тоской подумать о том, что совсем недавно помыла машину, и что теперь твой молочно-белый Аккорд превратится в грязно-кофейный, что само по себе отвратительно, даже в отсутствии типично-женской брезгливости. Потому что это же, черт возьми, автомобиль: ты можешь позволить себе оставить грязную посуду в раковине или разбросать по всему дому предметы гардероба, собираясь в спешке, но твоя малышка должна быть в идеальном состоянии. Странная расстановка приоритетов.
Дождь шелестит, перебирая покрывало луж, ты слышишь это, периодически снимая наушники, чтобы сделать себе еще кофе. До кофемашины приходится идти, и чтобы покурить тоже приходится идти, и из-за этого ты ходишь, пожалуй, больше, чем пишешь, и только поэтому все еще сидишь за рабочим компьютером, машинально покусывая колпачок шариковой ручки. Мозгу требуется кофеин и никотин в равной степени, и это сильно тормозит процесс, но выхода нет, и это раздражает, как и огорчает, в равной степени.
Утром было солнечно, тепло и вообще погода практически настаивала на том, чтобы одеться полегче, а под конец дня оставить машину на парковке и пройтись до дома пешком. Почему бы нет – еще один неоценимый плюс пятницы в возможности не строить из себя бизнес-леди, а одеться просто, и ты регулярно им пользуешься. Джинсы, кеды, футболка и пиджак-пальто-черт-знает-как-оно-называется с неправильно-короткими рукавами – сложно найти лучший вариант приличной одежды для долгих прогулок, особенно в хорошую погоду. Только вот от хорошей погоды осталось одно воспоминание, значит, придется садиться за руль, потому что зонта у тебя все равно нет. Не с собой, а вообще нет. Зачем он тебе?
Хочется курить. Но пока в радостно-зеленой кружке – подарок коллег, - еще есть немного кофе, ты не хочешь подниматься с места, продолжая изредка выстукивать по клавиатуре причудливый ритм, рождающий на исписанном электронном листе новые строки. Едва ли кто-то из читателей поверил бы в то, что свои серьезные политико-экономические материалы ты зачастую создаешь под развеселую ирландскую музыку, но она заставляет твой мозг работать еще быстрее, чем обычно, а большего и не надо. Глоток кофе, еще одно законченное предложение. Ставишь на паузу, сдвигаешь наушники вниз, на шею, как своеобразное ожерелье, бросаешь взгляд на телефон. Машинально берешь его в руки, снимаешь-ставишь блок и прокручиваешь в пальцах – еще одна из многих бессмысленных, но устоявшихся привычек, от которых невозможно избавиться при всем желании. Смотришь на мокрое оконное стекло, потом на часы – тихо ругаешься сквозь зубы и расправляешь плечи, потягиваясь. За такую любовь к работе тебе определенно должны доплачивать.
Именно в этот момент раздается стук в дверь, и он звучит неожиданно громко в относительной тишине, приправленной фоновым шумом дождя. Ты даже вздрагиваешь, едва заметно, и удивленно косишься на дверь, затем снова на часы в углу монитора. Нет, рановато для охранников, но кто еще это может быть-то?
- Ммм, да? – делаешь еще глоток кофе, на секунду переводишь взгляд на только что написанное предложение, затем снова на дверь, которая как раз открывается и являет тебе… Ох.
- Дэнни! Какими судьбами? – удивленно-радостно, улыбаешься, несмотря на то, что в груди мгновенно натягивается какая-то жутко раздражающая струна, больше похожая на растяжку. Тронешь неосторожно – и взлетишь на воздух к чертям собачьим.
- Черт, в пятницу и в такую погоду тащиться куда-то… Да ты мазохист, - насмешливо, привстаешь с места, снимая с себя наушники, но мешкаешь, почему-то теряясь, что делать дальше. Не сидеть точно, это было бы невежливо, ты же не большой босс, да и Лефрой тебе не чужой человек. Ага, вот именно. Слишком не чужой. В том-то и проблема.
Вы расстались в апреле, через два дня после терактов на марафоне, то есть, времени на то, чтобы начать жить дальше у вас обоих было предостаточно. И ты живешь, делов-то, собственно. Не привыкать. Но напряжение и неловкость никуда не делись, хотя ты и игнорируешь их настолько старательно и упорно, что впору удивляться. Потому что сама виновата, конечно: нарушила табу, которое тоже ведь не с потолка взяла. Никаких долгих отношений, Мор, это заканчивается плохо, помнишь? Помнишь, только толку? Целых полгода с человеком буквально из другой вселенной. Веселым, наивным, жизнерадостным, простым, милым – да сколько угодно можно подбирать определения, суть от этого, увы, не изменится. Вы разные. Ты, вот уже лет десять как мечущаяся между двумя мирами, и он… Он еще и младше, между прочим. И что только в голову тогда стукнуло? Надеешься, что не страх старости.
Все же обходишь стол, приближаясь к парню, и приветственно обнимаешь его, легко и быстро, мягко хлопнув ладонью по спине. И так же легко касаешься губами его щеки, на миг перехватывая запах кожи вперемешку с каким-то одеколоном. Вы же «расстались друзьями», значит, это нормально и даже ожидаемо - вести себя подобным образом. Это же вежливость. Так ведь?

Короткий вздох – и отстраняешься, опуская руки. Машинально растираешь влагу с пальто между пальцами, тихо выдыхаешь, все еще чувствуя знакомый и одновременно незнакомый аромат где-то на языке. Улыбаешься, вежливо, даже не обнажая зубов. Ты рада его видеть, потому что нет причин не радоваться, верно? Мысль о том, что не ты одна зачем-то приносишь вечер пятницы в жертву любимой работе, приятно греет душу. Как и мысль о том, что ты, по сравнению с Лефроем, еще вполне себе адекватна. Правда, не ты ведь поехала вечером, в дождь, на другой конец города, чтобы набрать информации для эфира? Причем еще и без малейших гарантий, что эта информация найдется: откуда Дэнни мог знать, что ты допоздна засиделась в своем кабинете, когда самое время отдыхать где-нибудь в компании? Ему ведь повезло, сказочно повезло. Так, как не бывает. Грешным делом начинаешь думать, что, может, он знает тебя достаточно хорошо, чтобы предугадывать даже такие вещи, но тут же отметаешь эту мысль, как в корне нелепую, почти еретическую. Туда же отправляется вторая мысль о пресловутом чутье, какой-нибудь ментальной связи и иже с ней, потому что это уже полный бред. Бред, который пошел бы под приличную дозу виски где-нибудь в баре, но не здесь и не сейчас. Не на работе, где ты являешь собой образец кристально-ясных помыслов в холодной голове. Какие-либо чувства плохо сочетаются с твоим профессионализмом, даже мысли о подобных чувствах – и те кажутся неуместными и смешными.
Что он знает о тебе? Каким знанием в действительности может похвастать человек, которому неизвестен даже твой адрес? Человек, который не знает, какие обои ты самостоятельно поклеила в спальне, где ты держишь пепельницы и какой вид ежедневно созерцаешь из окна. Это нормально, конечно: ты принципиально не называешь точного адреса даже никому из друзей, чего уж говорить о любовниках. Максимум – район, и то, чтобы не обидеть чрезмерной скрытностью, а иногда чтобы шокировать, но для этого стоит упомянуть, что в Городе ты родилась и выросла. На самом же деле, теперь просто не хочешь, чтобы в ту твою жизнь вмешивались люди из этой, и наоборот. Непреложное правило. Четкое разделение, на работу и дела домашние, и Дэнни в данном случае относился к работе. Относился всегда, даже когда вы спали вместе, во всех смыслах, а по утрам ты пила им сваренный кофе. И сейчас ты благодарна себе за эту дистанцию, которой придерживалась всегда, иначе сейчас было бы значительно…больнее?
Нет, тебе не больно. Больно – это совсем иначе, и подобное определение никак не подходит ситуации. Тебе не было больно даже когда вы расставались, во всяком случае, не удалось в этом себя убедить. Неприятно, и осадок остался до сих пор, но это всего лишь легкое чувство вины за то, что бросила мальчика вот так просто, не дав ему даже этого дурацкого «второго шанса». Потому что он был не нужен. Потому что все было понятно и без долгих объяснений, тем более – они звучали бы до противного похожими на какие-то капризные претензии, а подобного ты допустить не могла. Не могла себе позволить. Быть может, это проявление эгоизма, но иначе просто не умеешь строить отношения, никогда не получалось, даже если пыталась. Или делала вид, что пыталась.
Он милый. Даже другого слова в голову не приходит: милый и все тут. Одни глаза чего стоят, мало кто из условно-очаровательных представителей животного мира может похвастать таким взглядом. Смотришь и почти искренне не понимаешь, как так извращенно могли сложиться звезды, чтобы свести вас вместе, чтобы ты была его, прости Господи, девушкой. Можно, конечно, говорить, что теперь тебе тридцать, и ты вдруг неожиданно поумнела и все это осознала, но себя ведь не обманешь. От того, что ты разменяла четвертый десяток – что звучит ужасно, на самом деле, - ни ума, ни серьезности в тебе не прибавилось. Ты продолжаешь придерживаться легкости, продолжаешь считать себя девушкой, что, впрочем, при твоем-то запасе энергии, не особенно и сложно. Но ты не можешь вести себя так рядом с ребенком, а Дэнни еще совсем мальчик, и то, что, вроде как, должно тебя молодить, наоборот делает серьезнее и старше, где-то в глубине души. И именно это было одной из причин вашего разрыва.
Берешь папку из его рук, машинально открывая ее и быстро пролистывая. Да, собственно, чего-то в этом роде ты и ожидала, вы ведь почти не общаетесь сейчас по иным поводам, кроме работы, и это настолько демонстративно отличается от того, что было раньше, что делается как-то не по себе. Надо бы вместе завалиться в какой-нибудь клуб, или в кино сходить – разнообразие в дружеских взаимоотношениях еще никому не вредило.
- Да брось, чтобы меня увидеть, достаточно скинуть смс-кой «пошли в бар», и я сама материализуюсь у твоего порога минут через пять, - усмехаешься, быстро поднимая на него взгляд, лукаво щуришься, а затем снова смотришь на листы в папке. Они требуют чуть более детального изучения, поэтому сначала прислоняешься, а потом и вовсе садишься на край своего же рабочего стола – твой кабинет, твои правила.
- Я посмотрю… - растягиваешь гласные и слегка болтаешь ногами в воздухе, совершенно не боясь показаться легкомысленной, - Да, не откажусь. Черный, без сахара! – кричишь ему уже вслед, практически в закрытую дверь.
Наверное, он и так помнит, что ты не пьешь кофе с сахаром, как и чай с сахаром, да и вообще сахара в качестве добавки к напиткам не употребляешь. Дело не в заботе о фигуре, конечно, а в любви к чувству горечи, которое ты ни на что не променяешь.
На то, чтобы наскоро изучить листы в папке, уходит с полторы минуты – читаешь ты быстро, как и делаешь все остальное. Оставляешь папку на столе, через него тянешься к компьютеру, почти ложась набок, несколько раз щелкаешь кнопками, отправляя на печать парочку уже готовых материалов и сообщений информационных агентств – первое, что пришло в голову при необходимости выручить Лефроя информацией. Тебе не жалко, в общем-то, вы же не конкуренты, да и вообще друзья. Друзья, а не обиженные бывшие любовники. Друзья помогают друг другу.
Когда неплотно притворенная дверь вновь открывается, ты уже успеваешь вытащить из недр одного из шкафов с многочисленными ящичками открытую коробку печенья и какую-то шоколадку, кажется, из Швейцарии привезенную. Иными словами, накрываешь на стол – при твоей-то нелюбви ко всему, что связано с готовкой, это сойдет за своего рода подвиг во имя гостеприимства. Дэнни оценит, должен, во всяком случае.

Ты всегда искренне полагала, что тебя сложно удивить. Многое повидала, многое пережила, через многое прошла, и если событие не является совсем уж неожиданным, выходящим из ряда вон, то едва ли будет считаться достойным поводом для выражения удивления на богатом на мимику лице. К слову, с Дэнни никаких особенно удивительных вещей не происходило. Конечно, временами он выделывал какие-то финты ушами, в ответ на которые ты могла только головой качать, поражаясь легкости и романтичности его характера, но на шоковое состояние это тянуло слабо. Это не было минусом: при твоей-то, почти профессиональной внимательности, делать сюрпризы и удивлять было вообще весьма проблематично, да ты никогда этого и не ждала, не требовала, ни от одного из своих партнеров. Хватало в жизни и без того всяческой внезапной херни, с разворота бьющей по измученной нервной системе. В этом плане с Дэнни всегда было более-менее спокойно. Ровно до сегодняшнего дня.
- Твою мать, Лефрой, ты сдурел, что ли?! – даже не замечаешь, что зовешь его по фамилии, чего не случалось, в общем-то, с тех пор, как вы расстались; тогда это прибавляло ему какой-то мужественности в твоих глазах, но сейчас сорвалось с языка само. Не замечаешь, что изменяешь тон беседы, скатываясь на что-то более «домашнее», в пику окружающей «рабочей» обстановке и человеку, стоящему перед тобой. Хотя это не человек, это чертова жертва урагана Катрина, не меньше. Идиот.
Нет, к тому, что он иногда совершал странные, по-детски необдуманные поступки, ты привыкла, но выпереться под проливной дождь в одной рубашке за бутылкой – это не детская шалость, это взрослый, взвешенный идиотизм. Даже ты себе не позволяешь такого без внятной на то причины. А какая причина у Дэнни? Думать об этом не хочется, но, похоже, придется. Кто-то же из вас должен думать!
Пока парень курсирует от двери до стола и обратно, а ты наблюдаешь за этим с выражением удивления и сомнения в его адекватности, голова продолжает работать. Допустим, ладно, если ты не идешь в бар – бар идет к тебе, и бутылка пришлась вполне себе кстати. Пить на рабочем месте, конечно, не комильфо, но чего только не случалось в твоем кабинете за годы работы, а репутация у тебя была и без того странноватая, так что, терять особо нечего. Бурбон с шоколадом в качестве закуски – тоже сочетание на любителя, но что уж поделать, не проблема. На повестке вечера два других вопроса: что подвигло Лефроя к подобному поступку и как тебе его, черт возьми, высушить?
Вид насквозь промокшего человека с бутылкой рождает в голове стойкое чувство дежавю, и это почему-то начинает раздражать, как раздражают любые попытки смешения миров против твоей воли. Но это где-то в глубине, под толстым, крепким слоем я_держу_себя_в_руках, а внешне – только удивление. Хмуришься, потому что понимаешь, что парня неслабо ломает, но пока не совсем позволяешь себе осознать, почему, а на перебор вариантов нет времени. Чтобы оно появилось, нужно выполнить несколько обязательных пунктов алгоритма, что ты и делаешь, за неимением лучшего плана.
Тянешься к стационарному телефону, обычно служащему для сбора пыли, и набираешь охрану.
- Мистер Роджерс? Да, Мора, - удобно, порой чертовски удобно, когда твое имя настолько редкое, что нет нужды называть фамилию, - Похоже, я тут надолго застряла, не ждите, закрывайтесь – потом занесу ключи и выйду через служебный вход. Нет, все в порядке. Точно. И вам хороших выходных.
Тошно, но полдела сделано, охрана не удивляется, что ты сидишь в редакции допоздна, особенно зная, что тебе иногда доводится тут ночевать. Обычное дело, одиночка, преданная своей профессии больше, чем надо, замужем за своей работой. Пусть думают, что хотят. Поднимаешься с места, обходя стол и собираясь добраться до шкафа в углу комнаты. Очень кстати оказываешься рядом с Лефроем, когда тот решает приложиться к бутылке, явно не в первый раз.
- Куда из горла? – выхватываешь бутылку с профессионализмом человека, привыкшего находиться в компании пьющих мужчин, доходишь до шкафа и ставишь ее на тумбу возле себя, принимаясь рыться в коробках. Иногда ты в прямом смысле слова живешь на работе, а потому привыкла держать в кабинете множество неожиданных для редакции, но весьма полезных при случае вещей. Например, полотенце.
Забираешь его, пару стаканов, бутылку, которая теперь возвышается на противоположном конце стола, и подходишь к парню, осторожно набрасывая полотенце ему на плечи. И улыбаешься, мягко, потому что чувствуешь – что-то не так. Какой бы короткой ни была ваша связь по сравнению с некоторыми, кое-чему ты научилась. Садишься на край стола, перед ним, аккуратно, даже ласково промокая углом махровой ткани лоб и щеки.
- Если тебе хотелось напиться, мог просто сказать, а не тащиться куда-то в дождь, - негромко, заглядывая в глаза. И откуда в тебе вдруг эта спонтанная, какая-то недружеская нежность? Как будто пять месяцев порознь не смогли ее вытравить, как будто она вошла в привычку, как и забота, за эти чертовы полгода. Наверное, ты была рядом с ним слишком сильной, и это наложило свой отпечаток на ваши отношения. Наверное, рядом с тобой было трудно чувствовать себя уверенным, чувствовать себя мужчиной, еще и с этой разницей в возрасте. Наверное, ты вела себя неправильно, и, что более очевидно – ведешь себя неправильно и сейчас, но уже в другом контексте.
- У меня бутылка ямайского рома есть, йо-хо-хо, и к черту все эти материалы… - чуть улыбаешься и прерывисто выдыхаешь. Растяжка в груди почти гудит от напряжения, а память вовсю фонтанирует полузабытыми ощущениями. Может, начинать эти отношения не было ошибкой, но позволять им длиться столько – определенно. Но еще большая ошибка – это пытаться развязать вами же затянутый узел как обычно, как всегда, словно вы были вместе каких-нибудь полтора месяца. Так не только не нужно – так попросту нельзя было делать. Но теперь, пожалуй, поздно все это исправлять.
Тянешься к бурбону, плещешь немного в оба стакана, протягивая один Дэнни, второй берешь сама. Глоток – не кофе и не сигареты, но пойдет. И почему твой кабинет так неестественно далеко от курилки? Взгляд, глаза в глаза – и неожиданно, даже для самой себя, на выдохе:
- Прости.
Отводишь взгляд, сначала в сторону, за окно, потом снова на содержимое стакана. За что простить? За то, что несешь какую-то херню? За то, что не позволила парню вырасти рядом с тобой? За то, что не стала рушить его жизнь и дальше отношениями с женщиной старше, сильней и уверенней его? За что он должен тебя прощать, Мора?
За все и сразу?

Конечно, помогать тебе никто не станет. Собственно, ожидать чего-то другого было глупо: ты же тут главная, во всех смыслах. Ты же старше, ты же умнее, ты на своей территории, даже ты бутылку забрала, иными словами - доминируешь со всех сторон. И ты, в общем-то, и полезла со своей инициативой, с полотенцем, ты разлила выпивку по стаканам, ты же и ляпнула это "прости", так что, будь любезна - разгребай теперь все полученные завалы из мыслей и чувств самостоятельно. Дэнни, может, и мог бы как-то подсобить, например, кивнув и сказав, что все в порядке, даже если это неправда. Потому что это неправда - его колотит, трясет, слишком явно, а губы кривятся в неестественной, вымученной попытке изобразить обычную улыбку. Ни черта он не в порядке, но мог бы соврать, и тогда беседа потекла бы по иному руслу, а так придется во всем разбираться самой. Справедливо? Ты заварила, тебе и расхлебывать, да?
Хотя, между прочим, бутылку бурбона сюда притащила не ты, и под дождем насквозь промокла тоже не ты, но эти поступки, видимо, как-то стирались перед мощью одного короткого слова, за которое теперь придется расплачиваться. И какой дьявол только тянул тебя за язык? Что вот ты теперь должна отвечать, когда сама не знаешь, почему и за что конкретно извиняешься? Говорить "не знаю" категорически противопоказано - не ты ли сама до дрожи ненавидишь, когда на твои вопросы люди невразумительно пожимают плечами, отказываясь разбираться в себе и ситуации? Вот именно. Ты не станешь уподобляться безвольным ничтожествам с размягченными мозгами, ты все расставишь по полочкам, всему найдешь внятное, логическое объяснение, даже если придется душу вывернуть наизнанку и трижды вытрясти в поисках ответа.
Прикосновение холодных пальцев к запястью обжигает внезапным электрическим разрядом. Слишком уж оно неожиданно долгое, особенно после всех этих дружеских жестов за последние месяцы. Слишком неправильное, настолько, что хочется отдернуть руку, увеличить дистанцию, но ты этого не делаешь, даже не меняясь в лице. Сохраняешь выражение спокойствия и мягкого участия. Что это, равноценный обмен на твою заботу и полотенце? Едва ли. Едва ли Лефрой стал бы тебе мстить за переход границ, он не настолько скотина, чтобы хотеть поселить в твоей голове хаос и отыграться за собственное смущение и растерянность, не заметить которые мог только слепой. Вообще не скотина, честно говоря - хороший, талантливый, добрый, простой парень. Для тебя - к счастью, для него - тем более. Подобные игры и испытания на прочность явно не для Дэнни, да и ты совершенно не хочешь устраивать тут соревнование "кто кого". Не в этом месте, не с этим человеком, черт побери! С этим человеком тебе было спокойно. О каменной стене речи, конечно, не шло, но и к лучшему: ты не любишь стены, вне зависимости от материала. Стены порождают клаустрофобию, стены заставляют тебя беспомощно задыхаться, а ты ненавидишь быть беспомощной.
Как сейчас, когда не можешь с ходу ответить на поставленный, сверх меры ожидаемый вопрос. Сотни вариантов крутятся на кончике языка, вместе с каплей терпкого напитка, но кто бы знал, который их них правильный. А должна знать ты, между прочим, ты же тут хренов босс, найдешь ответ на любой вопрос. Человек-Википедия, черт бы тебя побрал.
Ерзаешь на краю стола, словно это поможет тебе сесть удобнее на твердой, заваленной бумагой поверхности, усмехаешься краем губ.
- Потому что несу какую-то неуместную херню? - когда на мысленную проработку вариантов уходит слишком много времени, приходится продолжать вслух, чтобы молчание не затягивалось. Полезный скилл, приобретенный еще в годы учебы: ответ на вопрос на экзамене может быть неправильным, но важно показать, что ты рассуждаешь. Что ты думаешь. Что тебе не все равно.
Глоток, медленный, так, чтобы жидкость обожгла горло, но не так, чтобы закашляться. Между прочим, ты предпочитаешь ирландский виски, бурбон - совершенно не твое, ну да черт с ним. Разговор обещает быть странным, неуместным и вообще в корне неадекватным, а неадекватные разговоры под кофе идут совсем туго. Другое дело - алкоголь или сигареты.
Пауза между репликами длится от силы секунды три, но тебе кажется, что не проходит и одной. Рассуждай, рассуждай, Мор, не молчи. Ты же всегда была умной девочкой, следует ожидать, что к тридцати ты стала не менее умной женщиной, так ведь?
- Или потому что ты вдруг поперся в магазин за бутылкой под проливным дождем в одной рубашке? - почему-то кажется, что это уже ближе к истине. Не сомневаешься, что замешана в происходящем, но чтобы допустить, что Дэнни так вот до сих пор ломает из-за тебя, нужно позволить чувству вины вместе со вполне себе сговорчивой совестью загрызть тебя живьем. Ты и так извиняешься чрезвычайно редко, стыдно бывает еще реже, но черт побери, что-то тут не так. Нутром чувствуешь, хотя рассудок, холодный, несмотря на алкоголь, утверждает, что пять месяцев все было в норме - с чего бы сейчас истерить? Действительно.
Ну, может быть, не совсем в норме, но не так критично. Во всяком случае, так казалось на первый взгляд, но ты привыкла к расставаниям, и в большинстве своем, для тебя они проходят безболезненно. Или почти: пара-тройка стаканов виски и пачка сигарет за вечер проявлением боли не считаются. Боль - это иначе, боль - когда тебя наизнанку выворачивает, а сердце пытается позорно дезертировать сквозь надрывно скрипящую грудную клетку, когда колотит, руки трясутся, и ни единого слова выговорить не можешь, несмотря на обычную болтливость. Когда хочется уснуть и не просыпаться больше, или просто вообще ничего не чувствовать. Это - боль, и ты не заводишь отношений, которые могут закончиться подобным образом. Либо разрываешь их раньше, чем все начинает грозить чрезмерно трагичным финалом, либо отказываешься от самой возможности.
Так было с Клэем, вернее, было и есть. Ты познакомилась с ним спустя несколько недель после разрыва с Дэнни, и все было готово закрутиться так стремительно, в такой тугой узел, что ты испугалась и дала по тормозам. Слишком быстрый переход, слишком откровенная взаимная симпатия, после шапочного знакомства вылезшая наружу так явно, что это настораживало. Именно поэтому развитие ваших отношений встало и толком не двигалось с места все эти месяцы, и у тебя, признаться, не было ни малейшего желания его куда-то сдвигать. Благо, что Клэй оказался достаточно тактичным, чтобы не навязываться, но и с твоих радаров никуда не пропадал, так что, шанс зайти чуть дальше, чем взаимная симпатия и легкий флирт, определенно оставался. Только нужно ли оно тебе, вам обоим? Пока вопрос без ответа.
Ты никогда не испытывала недостатка в поклонниках, быть может, потому, что никогда в них особенно не нуждалась. И тем не менее, за эти пять месяцев у тебя так никого серьезного и не появилось. Привязалась, скучаешь? Пфф, это смешно. Но, наверное, долгие отношения предполагают долгую реабилитацию, и уж если она, в какой-то мере, требуется тебе, чего уж говорить о Дэнни? О парне, не прошедшем через всю эту эмоциональную и физическую жизненную мясорубку, сквозь которую ты продираешься всю свою жизнь. Логично? Вполне.
Выдыхаешь. Ну вот, приехали. Теперь ты всерьез чувствуешь себя виноватой, пожалуй, сейчас даже больше, чем тогда, в апреле. Запоздалое осознание, при твоей-то скорости мышления, Мор. Стареешь, не иначе. Кроме чувства вины - желание ее сгладить, и если вот все это светопредставление исключительно из-за того, что ты тогда предпочла бросить мальчика, то, наверное, необходимо как-то все исправлять. Он-то не виноват. Пускай сам полез в твою жизнь, но не знал ведь, куда окажется втянут. Не знал, по каким правилам ты играешь.
"Потому что я сделала тебе больно?" - останется в мыслях. Слишком трагично и театрально, слишком не_для_тебя.
Отрывистым, быстрым движением проводишь по его плечу, укрытому полотенцем и усмехаешься. Надо как-то развивать ситуацию, в конце концов.
- Вытирайся давай, черт возьми. Схватишь воспаление легких - что я твоей матери скажу? Ваш сын пошел до кофе-машины и угодил под ливень? - улыбаешься и делаешь еще глоток, - Решит еще, что ты связался с психопаткой и тоже поехал головой...
Кстати, ты незнакома с его матерью, и предпочитаешь, чтобы так оно и оставалось. Еще одна причина полного отсутствия будущего для вас - несоответствие тебя идеалу спутницы жизни, в особенности для такого, как Дэнни. Ни одна нормальная мать не оценит, что ее единственный сын связался с женщиной старше его самого, да еще и убежденной child-free. Даже твоя покойная матушка не разделяла твоих убеждений и жизненных установок, чего уж говорить о чужой.
Негромко присвистываешь и тянешься к нему, забирая бокал из рук - пусть вытирается, в самом деле, не тебе же это за него делать. Большой уже мальчик, да и это будет перебор. Чувственный и эмоциональный, для уже законченных отношений - что-то слишком откровенное, бередящее почти забытые ощущения, запахи, вкусы. Вы, как-никак, были любовниками, и тебя, между прочим, все устраивало. В моменты близости о возрасте никто не задумывался, и о различиях в характерах, и о полной несовместимости в глазах общества. Можно сколько угодно болтать на тему того, что вы не пара и никогда не будете ею снова, но банальное физическое притяжение, имевшее место быть между вами, отрицать нельзя. Не будь его - ничего бы не случилось. Никогда.
Если тронуть растяжку в груди, то, пожалуй, можно будет извлечь какой-нибудь отвратительно-высокий звук. Но ты контролируешь ситуацию, ты всегда держишь все под контролем. Во всяком случае, в этом мире и с этим человеком. Здесь иначе нельзя.

Отредактировано Maure Breslin (2013-12-14 01:25:59)

Глупо. Как все глупо, Господи! Почему рабочая неделя не могла закончиться спокойно, обычной пятницей, почему пятница не могла закончиться в баре, в компании условных друзей-приятелей, почему? Почему сейчас ты должна расхлебывать это, когда Бостон уже переливается ночными огнями, когда струи дождя безжалостно искажают их свет, ломая его на тысячу осколков и щедро разбрасывая по усеянным лужами улицам? Неоновое крошево центральных районов, ты предпочла бы пройтись по нему, босиком, несмотря на холод, предпочла бы промокнуть до нитки, вместо того, чтобы сидеть сейчас в своем чертовом кабинете и играть в угадайку с человеком, который все никак не может прижиться в твоей картине мира. Оспаривает место, которое ты с присущим великодушием выделила для него в сердце – роскошь, ни дать, ни взять. Подпускаешь близко, хотя следовало бы к чертям разорвать все контакты, так, чтобы лишь кивать друг другу при встрече, но зато все забылось бы быстрее. Ему было бы легче – и тебе тоже, пусть даже ни в какую не желаешь признавать этого. Признавать, что тебе сложно, что запуталась, что в голове каша, которую сама и заварила, а теперь должна расхлебывать, давиться, кашлять и задыхаться, пытаясь проглотить всю эту омерзительную жижу взаимного недопонимания. Как же ты ненавидишь подобные моменты, как ненавидишь не понимать саму себя…
Злишься на Лефроя, который не желает поддерживать игру: играя было бы проще добраться до сути, в двусмысленности фраз можно легко отыскать истинные чувства, если только уметь. Прищуриться, склонить голову набок, чтобы из калейдоскопа шутливых фраз сложилась целостная картинка чего-то совсем серьезного. Он не хочет так, он хочет прямо, в лоб, без обиняков, без фальши, и это бесит. Какого черта ты должна раскрывать перед ним душу, почему обязана извиняться, произнося все прямым текстом, когда изначально разговор даже не предполагал подобного? Какая вообще хренова искренность может быть здесь, в этом мире лоска и успеха, где каждый норовит воткнуть тебе нож в спину, стоит только немного зазеваться? Почему ты должна выковыривать себя из своей титановой раковины, когда ему этого хочется? И, если уж на то пошло, почему бы ему не начать вести себя адекватно и прямо, если уж хочет получить подобное в ответ от тебя?
Говорит про мать. Неуместно, совершенно, как и твоя, в общем-то, фраза – попытка разрядить обстановку провалилась бесславно и с треском. Не по твоей части подобные вещи, когда речь идет о ваших беседах, потому что обычно в роли весельчака выступает Дэнни, а ты – серьезная. Ты хренова железная леди, почти как Тэтчер, или даже круче. Это баланс, это должно быть балансом, но в теории, а на практике все перекашивается, съеживается, сбивается и съезжает куда-то в адову бездну. Полный крах. Пьет залпом, полотенце летит на заваленный бумагами стол – стискиваешь зубы, подавляя злость, как ответ на подобную беспардонность. Сама поступила бы так же, но лицезреть почти наглое поведение Лефроя противоестественно, особенно здесь и сейчас. И окно, и сигареты, все это перемешивается в голове, оставляя четкое послевкусие «так быть не должно».
Машинально поднимаешь взгляд на датчики дыма, висящие под потолком – пока все тихо, и слава Богу. Остается надеяться, что так и останется, что ничего и нигде не закоротит, иначе будет определенно чересчур для одного гребаного вечера, от которого уже и так начинает бить мелкая дрожь. Или от холода – открытое окно и непогода за ним дают о себе знать. Наполняешь свой бокал снова, поднимаешь к глазам, изучая жидкость на холодном свету офисных ламп. С точки зрения эстетики – дерьмо дерьмом, но на вкус пойдет. Делаешь глоток, тянешься к раскрытой плитке горького шоколада, отламывая дольку и машинально закидывая в рот. Запиваешь, морщишься: вот теперь и на вкус дерьмо. Прекрасно, это же твой профиль, Мор – все портить, да? Создавать себе проблемы, а потом мужественно их преодолевать, вместо того, чтобы повести себя разумно еще в самом начале. И вроде бы пора уже повзрослеть и перестать, но нет-нет да и позволяешь себе что-нибудь совсем не к месту и не по статусу, чтобы жизнь медом не казалась, наверное.
Вопрос застает врасплох, неловко клацаешь зубами по краю стакана, рискуя отколоть или стекло, или попортить впечатление от улыбки в будущем. Бросаешь на парня короткий взгляд, быстрый, почти обжигающий, но, на свое счастье, Дэнни стоит спиной. Вот так, значит?
Последняя деталь мозаики с легким щелчком встает на место, и ты теперь можешь полюбоваться на всю картину целиком. Масштабное полотно твоей собственной вины, чужой боли, непонимания, тоски, безысходного одиночества и фальшивой дружбы. Так себе картинка, в спальне не повесишь, да и на Рафаэля не тянет совершенно. И не должно. Лицо резко обдает жаром, совершенно неуместным для прерывистой, дождливой прохлады помещения; внезапно участившийся пульс шумит в ушах. Это что еще за херня такая, черт побери?! С каких пор такой примитивный упрек может тебя задеть? Никак совсем рассудка лишилась, девочка.
Обида. Обида – вот, что это такое. Не твоя ли самостоятельность, уверенность и твердость привлекла тогда Лефроя? А теперь он называет это холодом. Теперь он обижен тем, какая ты, хотя когда-то уважал за это – вот она, перемена в отношении после смены градуса самих отношений. Втягиваешь носом воздух, ощущая, как желудок сводит нервным спазмом. И вот это происходит при разговоре с Дэнни, а не с кем-то. Абсурд, тебе должно быть смешно! Только вот что-то ни черта не весело все это, потому что он прав. Ты закрыта от него, наглухо, всегда была, и тех крох, которые себе позволяла, явно оказалось недостаточно, чтобы понять твои чувства. Хотя чего там, разве ты понимаешь их сама? Запуталась, завязла как паук, сам потерявшийся в своих липких, отвратительных сетях, и чем больше дергаешься, тем туже становится кокон – того и гляди захлебнешься собственным ядом. Нет уж.
Нервно сглатываешь, поднимаешь голову, глядя в потолок. Дэнни хочет залезть к тебе в душу? Не боится заплутать в потемках лабиринта, думает понять – а пускай! Пускай, почему бы нет, ты и так нарушила с ним все свои мыслимые табу, самое время продолжить, добить больного, усугубить до предела, так, чтобы бежать было некуда. Залпом осушаешь бокал и соскальзываешь с края стола.
- Холодная? – голос звучит тихо и как-то глухо, почти или действительно грустно, но ты не собираешься прятать свои эмоции. Он хочет видеть всю подноготную – плевать, пусть смотрит. Только сегодня и только сейчас, единственное представление, спешите! Обходишь стол и приближаешься к парню; здесь, наверное, уместно звучал бы стук каблуков – для пущей театральности, в дополнение к ливню за окном и общему безумию вашей внезапно откровенной беседы, но чего нет, того нет. Прислоняешься спиной к пластиковой раме, оказываясь к Лефрою лицом, достаточно близко, скользишь взглядом по лицу, машинально цепляясь за знакомые черты. Нервно усмехаешься краем губ, чувствуя, как на скулах застыл предательский румянец обиды, тянешь руку, мягко забирая у парня сигарету, и делаешь затяжку, выдыхая дым навстречу крупным, холодным каплям по ту сторону окна. Может, это неожиданно, может – даже беспардонно, но тебе плевать.
- Знаешь, - еще затяжка, дольше предыдущей, взгляд прищуренных глаз нащупывает утопающие в дожде силуэты далеких домов, - Когда в семнадцать перед тобой встает выбор: торговать собой или наркотой, чтобы выжить, приходится как-то брать себя в руки, чтобы не скатиться во все это дерьмо.
Выдыхаешь, прерывисто, пропуская дым сквозь зубы, сглатываешь горечь и шумно втягиваешь носом воздух. Ты предпочитаешь не рассказывать никому о том, чем и как жила в юности, в детстве, но Дэнни же хочет знать, верно? Настойчиво хочет, прямо, а ты же не жадная, в самом деле. Пусть давится твоими обрывками воспоминаний, крохами набившей оскомину боли, сам ведь этого добивается.
- Никто не поможет, ты либо сдохнешь и утянешь за собой больную мать, либо выкарабкаешься. А потом уже как-то привыкаешь к тому, что нужно быть, как ты сказал, холодной, - неловкий взмах рукой – чтобы пепел с сигареты упал на продрогшую мостовую, горькая усмешка, - Все дохрена прозаично, у каждого второго история вроде моей. Живут, барахтаются, учатся на своих ошибках, привыкают к одиночеству, пока однажды не появляется кто-то вроде тебя, - кивок на парня, затяжка, выдох, - Такой наивный, такой чистый, простой, неиспорченный, что невозможно не привязаться, а когда понимаешь, что вляпался по самые ноздри – уже поздно.
Чертова сигарета тлеет слишком быстро, голос искажается, и от всего этого делается как-то невообразимо мерзко на душе. Но ты закончишь, ты не бросаешь начатого, пока не расставишь все точки над i.
- Останешься рядом – и все, загубишь бедняге жизнь, а она у него вся впереди, он-то не ты, у него все должно быть по-человечески. Жена там, дети, собака, дом в тихом пригороде и минивэн… Поэтому приходится убегать, - кашляющий смех похож на всхлип, щелчком отправляешь окурок из окна и поворачиваешься к Лефрою, глядя в глаза, - Прости, что так хреново все получилось, - и неясно, относится это к отобранной сигарете или к поломанным чувствам. От мысли о том, что он опять все передернет, делается тошно, и только поэтому на выдохе добавляешь заветное: - И за холод. Прости, что сделала тебе больно.
Желудок сводит спазмом, морщишься и неожиданно шагаешь вперед, вплотную к парню, одной рукой закрывая оконную створку за своей спиной. Ты ненавидишь себя в моменты, когда приходится кому-то открываться, и то, что делаешь сейчас – не более, чем подсознательная защита психики. Все упростить.
- Задолбал, Лефрой. Простудишься же.

Самое время начать удивляться. Происходящее категорически не желает укладываться в привычные рамки восприятия действительности, в рамки, которые ты для него и создавала, вытачивала почти любовно, но теперь все как-то неровно получилось, грубо и торчит по краям уродливой каймой. Выбивается, настойчиво, упрямо настолько, что ты совершенно перестаешь понимать, что же теперь делать, куда бежать, что говорить самой себе в бесконечном внутреннем диалоге. Только удивляться, нелепо оглядываясь по сторонам и пожимая плечами. Разводить руками, мол, ну, а я что тут сделаю? Я вообще не при чем и не понимаю, что происходит. Потому что правда не понимаешь.
Обычно все иначе, принципиально по-другому в корне не_так. Для того чтобы ты вышла из себя, должно произойти что-то действительно из ряда вон, что-то неоднократное, в конец доканывающее, подрывающее устойчивость психики, подорвать которую, кажется, вообще почти нереально. Так ты себя позиционируешь, такой хочешь казаться в глазах других, и, видимо, у тебя это неплохо получается – иначе бы не была «холодной». И почему это чертово слово оказалось таким обидным? Потому, что ты не стремилась становиться такой, или потому, что не хочешь, чтобы тебя упрекали за твою же силу? Нет ответа. Есть только реальность, убогая и неправильная, ни в какую не желающая придерживаться твоих представлений об адекватности и справедливости. И если со вторым пришлось смириться уже очень давно, то первое… Что это, черт побери, такое творится вообще?
Не понимаешь, вернее, до конца не осознаешь, почему все вдруг покатилось в тартарары. Исказилось, сморщилось, как какая-нибудь пластиковая карточка-пропуск, если поднести ее к пламени зажигалки. Мелкое пакостничество, развлечение из детства, только понять бы, кто и зачем сейчас задумал сделать то же самое с тобой. Почему кровь приливает к лицу, расцветая неровными пятнами румянца на бледной коже, почему бросает в жар, отчего каждая порция воздуха, резко втянутая через нос, обжигает внутренности холодом, холодом, от которого немеет небо и начинает сосать под ложечкой. Откуда этот чертов отвратительный комок в горле, мешающий говорить и даже дышать: хочется сглотнуть, избавиться от ощущения тошноты, но даже если сейчас сунешь два пальца в глотку, это не спасет, потому что дело в нервах. В натянутой до предела струне где-то в груди, в районе солнечного сплетения – она трепещет и поет от каждого прерывистого вздоха, когда пытаешься урвать себе лишний глоток воздуха, совершенно машинально, чтобы как-то запить всю эту реальность, в которой у тебя слишком много ненависти к самой себе.
За то, что взялась рассказывать что-то о себе, например. Тоже повод для удивления – много ли твоих здешних знакомых, даже друзей, могут похвастать тем, что знают, как там оно было раньше, когда ты, малышка, в одночасье лишилась всего, чем дорожила? К черту, к черту все это, к чему, зачем, когда ты так кичишься своей самостоятельностью, наполовину построенной на скрытности. Или наоборот, уже не важно. Даже когда тебе было семнадцать и тебе приходилось общаться с психоаналитиком после попытки заморить себя голодом – уже тогда делиться чем-то было противоестественным, противным, выворачивающим наизнанку все внутренности и каждый орган по отдельности. И тогда это было необходимостью, фактом, перед которым тебя поставили без шанса выбирать, сама ты бы никогда-никогда и ни за что. Тогда.
А сейчас? Это ведь даже не срыв, потому что твои срывы выглядят совсем иначе, но решение открыться оказывается таким спонтанным, таким истерично-нервным, что ты шокирована самой собой. Джо не делится едой, а Мора не делится болью, так ведь? И когда уже научишься жить в ладах с самой собой, пора бы уже, не подросток ведь, а все еще толком не знаешь, чего хочешь, и порой глупо хлопаешь глазами, глядя на дело рук своих… Как сейчас, когда вдруг выливаешь на Лефроя информацию, которая никак не предназначалась для его ушей, и пусть это – лишь жалкие крохи того, что ты в принципе могла бы о себе рассказать, их достаточно, чтобы удивить. Себя и его, и еще вопрос, кто из вас тут удивлен произошедшим больше. Твое резкое решение вскрыться больше похоже на попытку эмоционального суицида, чем на покер, и самым верным, пожалуй, будет выставить теперь парня за дверь и навсегда вычеркнуть из своей жизни. Видевшие слабость не смогут воспринимать силу с должным почтением, верно? Но ты не можешь, просто не можешь. Тебя трясет.
Чертов Лефрой, он полон сюрпризов, и даже не знает об этом. Пока он удивляется услышанному и смотрит на тебя другими_глазами, ты удивляешься тому, как этому милому мальчику одним вопросом удалось вытрясти из тебя правду. Вот как, блять?! Откуда в нем такая сила и, прости Господи, власть над тобой? Тьфу, вот же херня, это уже перебор, по всем параметрам. Какое-то зазеркалье, где все перевернуто с ног на голову, и если ущипнуть себя, то мираж вроде как должен развеяться. Увы, знаешь, что это не так – желудок сворачивается в экстазе нервных спазмов, и если уж эта боль не способна отрезвить, то едва ли найдется другая. Конечно, Дэнни не мог предположить, куда ему, только вот это «прости» вполне может вызвать на лице гримасу усталого отвращения, если бы только ты не морщилась, силясь усмирить разбушевавшийся организм. Ты ненавидишь выяснять отношения, ты ненавидишь открываться, делиться и показывать свои слабости – полный, в общем, набор, не прибавить, не убавить. Апофеоз.
Устала. Устала, запуталась, откровенно задолбалась, странно, что так быстро, но теперь уже не до выяснения причин – слишком поздно. Сердце колотится в груди как сумасшедшее, почти совпадая с ритмом зарядившего с новой силой дождя. Нет сил. Ненавидишь себя такую, до дрожи, сжимаешь зубы в попытке успокоиться, и именно в этот момент Лефрой вдруг кладет ладонь тебе на поясницу, удерживая на месте. Вздрагиваешь исключительно машинально, смотришь в глаза, щурясь и нервно моргая, но не препятствуешь, когда он вдруг прижимает тебя к стене. Это не похоже на попытку пожалеть, его счастье, иначе ты бы взбрыкнула, даже несмотря на свое состояние. А так... Пускай делает, что хочет, если хочет – тебе уже все равно, нет сил сопротивляться. И желания нет. Он же не хочет, чтобы ты была холодной, сильной, все решала сама, да? Флаг в руки, Дэнни, вперед! Ты готова уступить ему инициативу, потому что с тебя хватит, потому что единственное, на что ты будешь способна, если возьмешь в себя в руки – это выгнать его к чертовой матери, а это будет уже слишком. Для него, для тебя, для вас обоих. Все так перепуталось, смешалось, что уже совершенно неясно, чем все кончится. И чего ты хочешь. Чего, Мора?
Прикасается к щеке, замирает – смотришь в глаза, прерывисто дыша, так, словно бешеное сердцебиение мешает работе легких, сбивает их с ритма, угрожая прорваться сквозь клетку ребер и упасть на скучный офисный ковролин, запачкав его, в общем-то, чистенький бежевый ворс смазанными пятнами артериальной крови. Молчишь, просто смотришь, вслушиваясь в звучание его голоса и пытаясь понять, что он вызывает в твоей душе. Не выходит.
За собственным всплеском эмоций не различить чувств и слов, которые произносит Дэнни, хотя он, по сути прав – все глупо донельзя. Вообще все, что происходило и происходит, но ты не слышишь, а может, не осознаешь сказанного. Даже разум куда-то отлучился – покурить, не иначе. Ты бы с радостью к нему присоединилась, потому что одной половины сигареты явно недостаточно, чтобы успокоиться, но пока Лефрой стоит к тебе так близко, ты чисто физически не можешь пошевелиться, не оттолкнув его. А тебе не хочется, наверное.
Ну вот, уже что-то, отдаленно напоминающее определенность. Или отсутствие интереса? Выдохлась. Сглатываешь и невольно задерживаешь дыхание, оказываясь вдруг в мягких объятиях. Все еще влажная, холодная рубашка, сквозь которую отчетливо чувствуется тепло тела, слишком откровенная близость, которую следовало бы прервать, прямо сейчас, немедленно. Осторожно освободиться от объятий, отойти к столу, налить себе еще бурбона, а потом ляпнуть что-нибудь про материалы, но… В голове что-то щелкает, вроде внезапно заработавшего пыльного граммофона: все думали, что он давно сломан, но пластинка крутится, и иголка, шипя, снимает с черной блестящей поверхности какую-то мелодию, вместе с хрипением и шумом пяти месяцев порознь. Вдыхаешь, наполняя легкие до отказа знакомым запахом, и вдруг осторожно обнимаешь в ответ, кладя ладони чуть ниже лопаток и ощущая под пальцами влажную ткань. Усмехаешься в ответ на шутку, а потом и вовсе тихо смеешься, как-то устало, почти истерично. К черту все, к черту. Мир сошел с ума, и вы вместе с ним.
- Балбес. Только попробуй! – легонько шлепаешь ладонью по спине и усмехаешься, встречаясь взглядами с парнем. Брови причудливо изгибаются, обозначая на лице какое-то странное выражение, вроде усталого облегчения, мягкой нежности. Медленно, пожалуй, чересчур медленно, проводишь ладонями по спине, плечам, до локтей, цепляясь за мягкую, влажную ткань рубашки и шутливо хмуришься.
- Весь мокрый, черт возьми, как ты вытирался вообще? И я сейчас такая же мокрая буду, - слегка дергаешь его за галстук, зачем-то кладешь ладони на плечи, и снова встречаетесь взглядами. Губы кривятся в невольной улыбке, которая приклеилась – не содрать. Почему? А черт знает, ты уже давно ничего не понимаешь. И не хочешь понимать, если честно.

Вдох. Выдох.
Слишком близко. Он слишком близко. Неправильно, неуместно, не для сегодня и сейчас. Подобная щемящая душу близость должна была остаться в прошлом, там, в апреле, где вы еще были вместе, где она казалась естественной. Где без нее было нельзя, даже при всей странности твоего отношения к отношениям, черт бы побрал эту неуместную тавтологию. Даже если не подпускаешь к себе никого, не открываешь душу, не демонстрируешь всю подноготную налево-направо, без банальной физической близости не обходится. Неотъемлемая и, пожалуй, самая приятная часть. Потому что это намного проще, чем предоставлять партнеру собственное сердце в разрезе, с доступными пояснениями в довесок, мол, вот здесь у меня любовь к итальянской кухне, здесь – симпатия к одному знакомому, кажется, мы хотим друг друга, здесь – тоска по погибшему много лет назад человеку, а вот тут, видите, такая большая и черная опухоль безысходности по отношению к другу детства. Провести экскурсию, быть может? Не надо? Ну, как хотите, хозяин барин.
Переспать с кем-то проще, чем позволить встретить себя после работы. И дело вовсе не в неразборчивости или, упаси Господь, легкодоступности – чтобы ты легла в чью-то постель, должно пройти время и найтись действительно неопровержимые аргументы, в пользу того, почему ты, собственно, должна это делать. И все-таки это проще: когда лезут под юбку, редко интересуется душой, до или после. Наверное, поэтому тебя любят мужчины – ты никогда и никому не напрягаешь мозг своими проблемами, чувствами и прочей ерундой, и под словом «никогда» здесь следует понимать вообще, совсем ни разу. И это, вроде как, удобно – когда женщина не чистит мозг, не достает своим нытьем, не стремится сблизиться, познакомиться с родней, не просит подарков и сама платит за себя в ресторане, если не настоять на обратном. Удобно же? Да вообще красота, мечта, а не женщина.
И ты живешь, женщина-мечта, а потом появляется какой-нибудь лефрой, и все летит к чертовой матери из-за одного индивидуума, который зачем-то настойчиво напоминает, что ты же женщина, ты должна быть другой. Эмоциональной – точно, и какой-нибудь нежной, и даже, наверное, слабой, иначе не укладываешься в его картину мира. Тьфу. От одной мысли о том, что придется, делается мерзко на душе, потому что не умеешь быть слабой. Попросту не_можешь, не представляешь, как это вообще, теряешься при попытке перенести модель поведения на себя, потому что не сидит, потому что не твое. Это все равно что попытаться запихать локомотив в атласное платье: красиво не будет, будет странно, смешно и, возможно, уродливо.
Поэтому ты держишься, всегда, во всем. Даже сейчас, будучи почти прижата к стене, будучи заключена в эти неожиданные, не_желаемые объятия, когда следовало бы или сдаться совсем, или взять инициативу на себя и прекратить все – просто держишься. Ни шага вперед, ни шага назад, этакая стабильность, словно твой внутренний стержень пробил пол и намертво приковал тебя к месту. Не пошевелиться. В такой ситуации только и остается, что зубоскалить, пока мимика еще позволяет, да отпускать какие-то язвительные комментарии. Это ты умеешь, пожалуй, слишком хорошо.
- Если бы знала, что ты вздумаешь устроить обливания – захватила бы банное, - усмехаешься, старательно игнорируя движение пальца по щеке, от которого по спине бегут непрошеные, дико раздражающие мурашки, - А вообще фен не обещаю, но где-то определенно был пылесос…
Голос звучит почти непринужденно, почти как всегда, разве что тише на два-три тона. Разве что чувствуешь, как ком в горле и не думает пропадать, рассасываться как-нибудь сам собой, под влиянием юмора, хотя должен был. Ты надеялась, но черта с два. Черта с два что-нибудь пойдет по заведенному плану сегодня. А ведь ничто не предвещало, между прочим. Пора бы тебе уже привыкнуть к тому, что самые странные, абсурдные и ломающие душу ситуации происходят в самые обычные дни и совершенно спонтанно, валятся тебе, как снег на голову, не интересуясь, а можно ли, а есть ли время и вообще желание ввязываться во все это дерьмо. У Всевышнего скверное чувство юмора, когда дело доходит до тебя.
Конец фразы тонет в прерывистом, бесшумном вздохе, когда взгляды снова, в очередной раз встречаются. Ты давно выработала в себе привычку смотреть людям в глаза, любым людям, что бы между вами не происходило, и почти всегда это удается. Почти со всеми, и Дэнни – не исключение. Вот только когда этот взгляд сопровождается диким эмоциональным напряжением, толку от прямоты и смелости никакого, с тем же успехом можно было бы стыдливо изучать пол, переминаясь с ноги на ногу, или вообще закрыть глаза и спиной повернуться. Но все равно – смотришь.
Кажется, в кабинете становится неожиданно жарко, только от этого основанного на слишком свежих воспоминаниях жара тебя почему-то разбирает отчаянная, короткая дрожь; подавляешь ее, закусывая губу, резко, почти до крови. Мол, эй, это что за хрень, ну-ка прекращай вести себя как школьница на первом свидании. Тебе тридцать лет, дура. Боль отрезвляет, но ненадолго – ровно до тех пор, пока рука парня не ложится тебе на талию. Во взгляде – нерешительность. Она ожидаема, иначе он и не может, иначе не умеет, да и не рискнет быть другим, рядом с твоей-то несгибаемой силой. Но старается, и ты не можешь не отдать ему должное, где-то глубоко в подсознании, в той его части, которую сама едва ощущаешь. Потому что сознание перемыкает от непонимания, что вообще за херня такая происходит. Почему ты позволяешь ему все это? На кой ляд оно тебе нужно, а? Гребаная привычка создавать себе проблемы, не иначе. Спокойствие – это не для тебя, Мора, ты его не заслуживаешь, как, впрочем, и стабильности обычных человеческих отношений. Усугубляешь все и всегда, так, чтобы до предела, до края, чтобы потом выкурить пачку за вечер и уснуть только наглотавшись таблеток. Стиль жизни, черт бы его побрал, с саморазрушением, возведенным во главу угла. Это ведь он, да? Он и горстка воспоминаний на уровне инстинктов, от которых, оказывается, не просто отделаться.
Нет другого объяснения. Ты просто не можешь его искать, потому что Лефрой вдруг… к черту «вдруг», подобного следовало ждать, но он наклонятся, сокращая вашу незначительную разницу в росте, и касается губами твоих губ, отчего твое сердце глухо ухает куда-то в район скрученного спазмами желудка. Господи, зачем?! Кому из вас от этого будет лучше, или хотя бы не будет совсем хреново? Неужели хоть кто-то выиграет, если вы сейчас все вконец запутаете и запутаетесь сами?
Вдыхаешь резко, машинально, чувствуя, как воздух почему-то становится твердым, как крошится острыми, горячими кристаллами где-то у корня языка. Комок в горле почти мешает дышать, но на то, чтобы сглотнуть, нет ни времени, ни сил. Держишь паузу какие-нибудь две секунды, может, полторы – если что, всегда можно будет списать на шок от его наглости, хотя это ни черта не она, подобная черта вообще ему не в характер. Особенно с тобой, во всяком случае, до сего момента.
- Что ты, блять, делаешь, Лефрой? – по-змеиному свистящий шепот, на выдохе, в губы, потому что некуда отстраняться. Можно только мотнуть головой, уклониться от поцелуя, но вместо этого чуть поворачиваешь лицо, и касаешься губами губ в ответ. Почти осторожно, почти рефлекторно, почти нежно. А может, и вправду нежно, кто теперь разберет, что за херню вы тут творите, поздним вечером в пустом офисе, под непрекращающийся аккомпанемент ливня. Поцелуй горчит, черт возьми, как же ты любишь горечь! Даже когда она неуместная, прямо как сейчас. Больше горечи: приоткрываешь губы, касаешься языком, вбирая в себя терпкий вкус алкоголя.
Пожалуй, сойдет за замену сигарете. Ладонь скользит с плеча по шее, к затылку, запускаешь пальцы в кудряшки волос, совершенно машинально. По привычке.
Пятница, значит.
Разуму тоже нужно отдыхать. У разума уикенд, приходите в понедельник.

Спокойствие, выдержка, рабочая обстановка, при желании – даже полное отсутствие эмоций. Раньше оно давалось тебе с трудом, через стиснутые до хруста челюсти и прерывистые вздохи, через наступание себе на горло, нервный жар, блестящие гневом глаза и до боли сжатые кулаки, а сейчас может включаться запросто, по щелчку пальцев. Изящным жестом фокусника подменять приветливость, радушие, мнимую и/или настоящую эмоциональную раскрепощенность на профессионально-рабочую сдержанность – ты умеешь делать это, ты виртуоз и почти не знаешь себе равных. И пусть это не совсем твой мир, вернее (а тебе хочется думать так) – совсем не твой, ты успешно приспособилась к нему, как приспосабливаются животные под неумолимым влиянием процесса эволюции. Привыкай или умри – и ты упрямо отращиваешь себе офисные плавники, жабры, чтобы уметь отделять правду от фальши этого мира, не копаясь в золе камина как какая-нибудь чертова Золушка. А еще крылья, отращиваешь крылья, чтобы иметь возможность вырываться отсюда, хоть ненадолго, но снова оказаться дома. Эти крылья цветами ирландского флага расправлены по твоим плечам, но это там, в глубине, под одеждой, можно сказать, что в душе. Это скрыто от чужих глаз, потому что не укладывается в рамки сдержанного образа: ты же почти бизнес-леди, ты знаешь, как важно быть серьезной; ты – химера, слепленная из противоречащих друг другу деталей, но отлично понимаешь, как не путать их между собой, разделять мир на личное и общественное, а теплое с мягким. Прошлое с настоящим.
Так ведь?
А черта с два, на самом деле.
Вы определенно сошли с ума. Оба. Не сказать, что бесповоротно и окончательно, но повреждение рассудка отрицать будет глупо, потому что оно и только оно может сойти за более-менее нормальное объяснение происходящему. Потому что это хрен поймешь, что такое, зачем и что потом с этим делать. Хаос. Неразбериха. Полнейшая сумятица, и не разобрать, что происходит, что будет дальше, да и будет ли вообще это «дальше»? Нет ответа.
Тишина пустого офиса разбавляется тихим гулом работающего компьютера, фоном – шум дождя, и плюс несколько щепоток дыхания. Вашего, теперь уже совместного, прерывисто-интимного, такого странного в контексте сегодняшнего вечера и вообще ненормального в контексте целой жизни. Терпкий коктейль перепутанных эмоций с легким ароматом разделенной на двоих сигареты.
Ты могла бы списать все это на алкоголь – самое удобное оправдание из возможных, чего только ни случалось с людьми под воздействием спиртного. С тобой тоже, и о некоторых моментах вспоминать не просто не хочется, но и больно. Тошно. Отвратительно. Стыдно настолько, насколько тебе, пожалуй, стыдно быть вообще не может, при твоем-то характере. Но в бутылке бурбона почти половина, а вас тут двое, и этого определенно мало, чтобы вот так вот слететь с катушек и послать нахер все, чем только можно было жить прошедшие пять месяцев. Тебе лично мало выпитой дозы, чтобы хотя бы расслабиться, и уж тем более – чтобы прекратить отдавать себе отчет в своих действиях, да и Лефрой никогда не был чересчур восприимчивым к алкоголю. Таким ты его помнишь.
Милым мальчиком, где-то (и часто) – робким, почти всегда – обаятельным, разумеется – нежным, без сомнения, в чем-то – харизматичным. Иначе бы ты никогда не. Иначе бы он никогда не смог, но как-то все же донес до тебя мысль о том, что он тоже может быть мужчиной. Что его тоже можно хотеть, что ему тоже можно позволять верховодить, изредка, и засыпать, рефлекторно уткнувшись в плечо. Бывало и такое.
Рядом и на фоне Дэнни ты всегда казалась себе слишком взрослой, если не сказать «старой». Будь разница в возрасте чуть поменьше, будь вы оба чуть постарше, а в идеале, поменяйся вы местами, то все могло бы сложиться иначе. Как-то правильнее, проще, да что там – почти идеально, потому что одна черта характера парня всегда казалась благодатью небесной, посланной тебе за все страдания прошлых романов. Лефрой никогда не пытался тебя подчинить. Подмять, заставить играть по своим правилам, на корню обрубить свободу, которая всегда была нужна, как воздух. Правда, на равных с тобой тоже никогда не был, иначе, пожалуй, все могло бы пойти по совершенно иному пути, и, может, продлилось бы намного дольше. Если бы только, но нет.
Пальцы путаются в волосах, слегка сжимая их: недостаточно сильно, чтобы причинить боль, но ощутимо. Тебе это нужно, не чтобы направлять – чтобы чувствовать, так, как чувствовала раньше. Близко. Всецело. Видимо, сжимаешь все-таки достаточно крепко, чтобы парень расценил это по-своему, но, черт возьми, тебе нравится его реакция. Нравится видеть и ощущать его непривычно-таким, настойчивым, даже наглым, хотя это вроде бы должно тебя взбесить. Когда он прижимает тебя собой к стене еще крепче, лишая возможности выбирать, что делать, когда скользит ладонями по талии, все еще аккуратно, но уже достаточно смело, учитывая обстоятельства. Учитывая то, что вы расстались, и, вроде бы, не собирались снова сходиться. Так ведь, Мор?
Еще одно правило, которого ты неукоснительно придерживаешься: не входить в одну реку дважды, никогда, ни за что. Не заводишь долгих отношений, никого не приглашаешь к себе домой, не повторяешь ошибок, во всяком случае, с одним и тем же человеком. Без вторых шансов, без «начнем все сначала», ты привыкла обрубать все попытки, любые поползновения на корню. Собственно, обычно никто и не пытается – дураков лезть к тебе в душу нет. Обычно. Но сегодня Лефрой, похоже, собрался порушить все твои табу к чертям собачьим. И не спросил ведь даже, сволочь!
Не понимаешь, что его вдруг подтолкнуло к тому, чтобы буквально прыгнуть выше головы. Ты ведь не давала никаких намеков, не говорила что-то про то, что все еще любишь его и прочую херню. На самом деле, ты вообще не уверена в том, что способна любить, кого угодно, не обязательно Дэнни – возможность еще раз пережить то_самое чувство кажется настолько призрачной, что почти кощунственной. Ты же не любила никого, кроме одного человека. Верно? То, что было между тобой и Лефроем, сошло бы за привязанность, за страсть, за то самое колкое электричество, которое способно соединить даже самых разных людей. Но ты никогда не любила его. Ты не в том возрасте, если уж говорить откровенно. Большая девочка.
Перерыва в поцелуе хватает ровно на то, чтобы вдохнуть, сглотнуть и попытаться осознать, что происходит. Прикосновение губ к виску и щеке пропитано такой нежностью, что она вполне может захлестнуть с головой: с непривычки. Все новое – хорошо забытое старое, в твоем случае, забытое очень старательно. С глаз долой, из сердца вон, только вот на губах вновь чувствуется знакомый вкус, расцветающий фейерверком нервных окончаний где-то в подсознании - ты скучала. Никогда не признаешься в этом самой себе, но чувство привязанности оказалось куда сильнее, чем можно было предположить, и теперь, ощущая тепло ладоней, шероховатость кожи, запах, все отчетливее осознаешь, насколько этого не хватало. Его не хватало.
Слегка сжимаешь волосы, вторая ладонь незаметно перемещается вверх, по шее, и замирает на щеке. Почти удерживаешь его на месте, почти говоришь «продолжай», хотя это выходит совершенно неосознанно. Удивительно, но поцелуй все еще не переходит грани той странной нежности, в которой парень, похоже, собрался тебя утопить. Ты бы поняла, если бы это был порыв страсти – такое бывает, по старой памяти, поняли и забыли, но Лефрой держится с таким упорством, что вдоль позвоночника растекается какое-то странное, приятное тепло. Вдруг ощущаешь себя нужной. Тьфу, какая сопливая мерзость...
Господи, Мора, да очнись ты уже!
Получается почему-то с трудом, это немного раздражает. Только когда соскальзываешь губами по щеке, скуле и вверх, запрокидываешь голову, наконец, хватая ртом воздух, и выдыхаешь сквозь зубы. Опускаешь руки на плечи, слегка сжимая – удерживаешь на месте, сохраняя необходимую дистанцию. Кто-то должен был это сделать, а лишаться инициативы вовсе ты не привыкла. Машинально облизываешь губы, смотришь в глаза – твоя выдержка все еще с тобой, куда уж без нее.
- Тебе, вроде, была нужна помощь с материалами? - тихо, немного севшим голосом, но достаточно отчетливо. Ты по-прежнему в здравом уме и твердой, вполне трезвой памяти, чтобы осознавать, зачем и почему вы сегодня вообще встретились.
Происходящее чем-то напоминает работу над ошибками после проваленного экзамена, и, де-факто, все зависит не только от тебя. Однажды Лефрой уже позволил тебе решить самой, и тебя, в общем-то, устраивало абсолютно все. Его, как выяснилось, нет.
Что же, раз уж он решил поменяться…
Пусть пробует.

Говорят, чужие дети взрослеют очень быстро. Не успеваешь оглянуться – и какая-нибудь тощая соседская девочка, всегда казавшаяся нескладным подростком лет одиннадцати, неожиданно становится уже вполне сформировавшейся девушкой, давно оставившей детство в прошлом. Ты знаешь, как это бывает, не раз наблюдала воочию, практически у себя под носом. В Городе в принципе очень быстро перестают быть детьми, если по-настоящему являются Его частью – просто не остается иного выбора. Та же Эми, вроде девочка из приличной семьи, вроде совсем недавно играла на заднем дворе в куклы, и ты могла наблюдать ее из окна своей тогда еще комнаты, а теперь, оказывается, она достаточно взрослая, чтобы послать Чарльзтаун ко всем чертям и начать новую жизнь по другую сторону моста. И когда она только успела перестать быть той милой, хрупкой малышкой? Нет, чужие дети взрослеют очень быстро, это всем известно.
А как насчет чужих парней?
Вообще-то ты понятия не имеешь, есть ли у Дэнни кто-то, хотя и надеялась, что он окажется достаточно разумным человеком, чтобы продолжать жить и радоваться жизни. Чтобы найти себе какую-нибудь сексуальную девочку-ровесницу, которая будет шумно восторгаться его автомобилем и млеть от звучания голоса в эфире – такую, какая действительно подойдет ему. Не сказать, что тебя действительно заботила его личная жизнь – ты бы не позволила себе даже думать о таких вещах, но полагала, что у парня все более-менее в порядке. Сейчас понимаешь, что ошибалась, причем серьезно, если не сказать «фатально», но это не так уж важно. Важно то, что Лефрой как-то резко повзрослел, а ты не успела даже заметить, когда и как это произошло. Где, спрашивается, была твоя хваленая журналистская внимательность, вы же виделись относительно часто, но когда, когда, когда он успел, черт возьми?!
Его губы кривятся в усмешке, голова склоняется набок – что это вообще такое? Это Лефрой? Куда делась растерянность, которая должна была появиться после прекращения поцелуя и напоминания о делах? Где рефлекторное желание этот поцелуй продолжить, где непонимающие взмахи ресниц и тот_самый_взгляд большущих зеленых глаз, за который ты, в свое время, могла простить ему что угодно… или отвесить легкий подзатыльник, с равной степенью вероятности, но все равно потом простить. Где все это, куда делось?
Пока парень просто отходит назад, смеряя тебя непривычным в контексте ситуации взглядом, только выдыхаешь и выпрямляешься, поправляя кофту. Совершенно машинально отступаешь от стены, убираешь за ухо выбившуюся как всегда прядь, слишком короткую, на несколько секунд задерживая ее между пальцами, скрещиваешь руки на груди и наблюдаешь. Пожалуй, это даже можно назвать интересом исследователя, внезапно совершившего открытие, что-то в области генетических мутаций: люди, вроде Дэнни, обычно так себя не ведут. Тихо хмыкаешь, когда он заливает в себя очередную порцию бурбона, пусть Лефрой в этой картинке и выглядит несколько чужеродно, но сам процесс потребления алкоголя в таких объемах настолько привычен глазу, что не может напугать или хотя бы заставить нервничать. Не теперь, когда все уже идет не по плану, теперь лишь интерес, раздражение и что-то сродни азарту, потому ты только щуришься, когда он достает сигареты. И вот тут немного напрягаешься, есть почему.
Если этот балбес устроит тебе внеплановый потоп в кабинете, спровоцировав-таки систему пожаротушения, ему не помогут никакие грустные взгляды – ты точно ему врежешь. Заодно за выходку с прогулкой под дождем, тоже бы не мешало, в качестве воспитательного момента. Ты вообще зла на него, на самом деле, сейчас, в эту секунду, потому что Лефрой ведет себя не так, как положено, практически весь вечер, он без конца шокирует тебя, и это бесит, неимоверно. До зубовного скрежета бесит, и только потому, что тебе… нравится быть шокированной. И, черт побери, по душе эти внезапные изменения.
Папка в руках заставляет тебя тихо хмыкнуть, но прежде, чем делаешь шаг к нему, навстречу, вполне ожидаемый, Дэнни вдруг подходит к окну – молодец, хвалишь его про себя, и делает то, что следовало ожидать в последнюю очередь. Кроме, разумеется, какого-нибудь немедленного грубого затыкания тебя еще у стены, это тоже было бы из ряда вон, но вместо этого Лефрой вдруг рвет папку вместе со всеми своими наработками на клочки, методично, спокойно, даже зло, отчего твои брови непроизвольно ползут вверх. Если парень хотел тебя удивить, то он справился. В очередной чертов раз за очередной чертов вечер.
Отлично, еще и поджег! Взгляд на потолок – все еще нет реакции, благослови Господь вашу тормознутую систему пожаротушения, иначе здесь бы уже было воды по колено, и ты бы в этой воде утопила Дэнни еще до приезда пожарных. Но удача на его стороне, усмехаешься краем губ, скупо и нервно, когда остатки папки летят в окно, под упругие струи сентябрьского ливня, и невольно делаешь шаг вперед. Еще один. Замираешь. Вот же артист, блять, а вы будто в какой-то сопливой мелодраме – слишком уж картинно-широким выглядит этот жест. Но суть в том, что в Лефрое нет ни грамма фальши, ее можно было бы почувствовать, а он искренен в своих поступках, прям, откровенен до боли и спазмов в мозгу, в каждой отрывистой, глубокой затяжке, заставляющей тебя невольно облизывать губы. Никотиновая зависимость особенно сильна в моменты эмоционального напряжения, а оно все еще продолжает зашкаливать, так, что ты почти слышишь мерзкое шипение и треск чего-то вроде счетчика Гейгера.
Не двигаешься, когда он медленно идет к тебе, хотя шаги кажутся тягучими, вкрадчивыми и такими не_его, что было бы неплохо поинтересоваться, что вообще происходит. Но нарушить тишину сейчас - значит, испортить все представление. Вы поменялись местами: теперь на сцене Дэнни, а ты зритель, перед которым разворачивается этот абсолютно ненормальный спектакль. Потому что это безумно, это абсурдно, когда мальчишка-статист, игравший роль пажа, неожиданно входит совершенно непривычный образ. Даже не можешь подобрать ему внятного определения, потому что о герое-любовнике речи не идет, да и на антагониста Лефрой явно не тянет, он вообще, похоже, не из этой пьесы. Прикосновение к руке рефлекторно опускает взгляд вниз, на ладонь, хотя до этого ты старалась смотреть в глаза. Подчиняешься, делая еще шаг к нему, почти вплотную. Запах табака и бурбона, такой отчетливый и резкий, что сводит зубы. Тебе интересно, что будет дальше, почти до дрожи, и это любопытство даже заставляет забыть о гордости, в противном случае ты бы не сдвинулась с места ни на дюйм. Ты не любишь, когда тобой пытаются управлять, но сейчас все слишком нестандартно, чтобы вставать на дыбы и демонстрировать твердость характера. Он и так знает о ней слишком хорошо.
- Я всегда подозревала, что ты псих, - негромко, глаза в глаза, легкая усмешка в довесок: тебе, на самом деле, тоже совершенно не хочется сдавать назад, но, скорее всего, у вас совершенно различные причины для подобного поведения. Странная, горькая нежность против не менее странного азарта - тебе по душе такая игра, но не настолько, чтобы это озвучивать. Достаточно того, что не сопротивляешься, что спокойно, нарочито медленно принимаешь стакан из рук, неотрывно глядя в глаза и не снимая с губ усмешки. Глоток, в половину стакана, все еще не отводя взгляда. Горечь режет по языку и бьет в мозг тонким, острым, как лезвие бритвы, спазмом. Приятно. Еще глоток, до дна, с легким стуком опуская стакан на стол, и неожиданно снова вплотную, касаясь губами губ. Не резко, но куда более напористо, так, что можно было бы отпустить ехидную шуточку, но ты не станешь - не до того. Смешиваете дыхание и вкусы, от терпкого сочетания табака и алкоголя немного кружится голова. Сердце глухо стучит в висках, рождая приятную тяжесть; невольно прислоняешься к столу бедром, а потом и вовсе садишься на край, поддаваясь напору. Непривычному, но зато понятному. Романтичная нежность, годная для старшей школы, воспринимается с трудом, не вписываясь в восприятие твоей грубоватой, даже жестокой реальности, а вот так, уверенно, нагло - это уже нормально. Это уже как всегда, хотя человек, от которого все исходит, по-прежнему удивляет, но только добавляет происходящему остроту.
Почти тянешься за губами, когда парень отстраняется, и усмехаешься, медленно облизываясь. Не то чтобы ты собиралась позволять ему все это, но раз уж вы начали - глупо останавливаться на полпути. Ладонь лежит на плече, и неясно, когда ты успела к нему прикоснуться, потому что все не уровне рефлексов, неосознанно, по привычке. По привычке, которая предназначалась совсем не Лефрою, милому, мягкому мальчику, но тело реагирует на все само, не спрашивая разрешения. И на прикосновение к бедру в том числе: волна горячих мурашек, как мелкие раскаленные угли, вдоль позвоночника и в низ живота - слишком уж неосторожным вышел поцелуй до этого. А ты не железная, если не хочешь быть такой, если уже отпускаешь себя.
Накрываешь ладонь своей, скользишь выше, и останавливаешь, сжав запястье. Одна, две, три секунды - необходимая пауза перед взглядом в глаза из-под ресниц, потому что этот взгляд вполне сошел бы за расплавленный, жидкий металл. Горячо, обжигающе, прямо, без каких-либо намеков и двусмысленности, но сначала медленно проскальзываешь двумя пальцами под манжету рубашки, касаясь кожи на запястье. Там, где она особенно нежная, и где ее украшают выбитые цифры, и в этом дразняще-медленном, ласкающем движении больше откровенной близости, чем в прикосновениях губ и языка. И только потом - взгляд в глаза.
От шепота по коже бегут мурашки. Усмешка. Ты не станешь ему врать или говорить правду, в которой все равно пока не разобралась. Незачем. Чтобы случайно переспать со своим бывшим на офисном столе не нужны никакие объяснения, здесь ты готова полностью довериться инстинктам. К этому все и идет, ты хочешь, чтобы к этому шло. Терять все равно нечего, нечего стыдиться и не за что себя упрекать. Секс - это просто секс, а не возобновление отношений. Особенно когда давно не было.
Особенно если действительно скучала, и не только по сексу.
Свободной рукой дотрагиваешься до все еще влажной ткани галстука и тянешь на себя, прижимаясь к губам крепким, долгим поцелуем. Ласкаешь языком, щекочешь дыханием, немного отстраняясь, но не позволяя отстраниться ему. Тебе всегда нравилось, когда Лефрой придерживался классического стиля в одежде, даже если походил при этом на задерганного офисного клерка. Без ненужных сладких «иди ко мне», просто тянешь за галстук, как делала раньше, как привыкла делать; облизываешься, задевая его губы кончиком языка, и снова целуешь. Ближе, еще ближе, почти вплотную, не замечая, как касаешься коленями его бедер. От яркого света становится душно, хотя воздух пахнет кофе, сигаретами и дождем, изредка врывающимся в кабинет через открытое окно россыпью случайных капель.
Не только Дэнни псих, вы оба сошли с ума. И вам обоим это слишком нравится, чтобы останавливаться…
Именно поэтому звонок телефона заставляет тебя вздрогнуть и почти сразу отстраниться, оглядываясь через плечо. По-хорошему, конечно, стоило отключить звук или вовсе забить на все, на любые внешние раздражители, но мелодия звонка вовремя напоминает о том, что пропускать этот вызов нельзя. Ни в коем случае. Мягко, но настойчиво освобождаешься от объятий, едва встретившись глазами, и в два шага оказываешься рядом с телефоном, быстро нажимая на зеленую кнопку и поднося аппарат к уху. Может, будь это кто-нибудь другой, расстановка приоритетов бы изменилась, но увы.
- Да? – скорости, с которой ты приходишь в себя, можно позавидовать – голос ровен и тверд, а между бровей появляется напряженная морщинка, - Что случилось?
Тайлер, черт бы его побрал. Все как всегда. Человек-проблема, человек-вечно-все-не-в-порядке, но услышав причину его очередного звонка, ты бледнеешь и разражаешься тихим матом сквозь зубы, даже не обращая внимания на то, что Лефрой может все это слышать. Приоритеты иные.
- Не дергайся, слышишь? Я сейчас приеду. Ты знаешь, где ты? – машинально берешь ручку, нервно щелкаешь ей несколько раз и кладешь обратно – она не понадобится, - Ладлоу, шестой или девятый дом. Да, знаю. Блять, да найду я! Не делай резких движений, буду минут через семь, - взгляд на часы, пауза, - Семь-десять минут.
Нажимаешь на сброс, опираешься на стол, опустив голову, и медленно выдыхаешь. Все в порядке вещей, от этого не должно колотить, но ты напугана, а когда ты пугаешься и пытаешься это скрыть, все выливается в дрожь и дикую злость. Наркоман хренов, неужели нельзя хотя бы один месяц прожить, никуда не вляпываясь?! И дело вовсе не в том, что он оборвал вашу с Дэнни ненормальную связь – это ты простила бы ему всегда, даже если причина звонка была бы совсем глупой. Друзей не меняют на любовников, а дружба внутри Города и вовсе священна, особенно для тебя. Город – единственная твоя семья, и ты останешься верна Его идеалам до последнего вздоха.
- Мне нужно ехать, - коротко, даже глухо, - У друга проблемы.
Проблемы, ага. Ножевое ранение – в принципе, нормально для Чарльзтауна, типичная такая проблема, но Дэнни, конечно, знать об этом не обязательно. Даже не нужно. Хватит с него на сегодня откровений.
Быстро подхватываешь со стола стаканчики с остывшим кофе, выплескивая содержимое за окно, закрываешь, бросаешь их в урну, машинально прячешь бутылку с остатками бурбона и стаканы в шкаф. Голова почти целиком забита Тайлером, но не настолько, чтобы ты уступила Лефрою бутылку и позволила нажираться в одиночестве. В два щелчка выключаешь компьютер, подхватываешь сумку со стула, по пути сгребая распечатанные на принтере листы и практически всовывая их парню в руки.
- Вдруг пригодится, - нервно, прерывисто выдыхаешь, напряженно хмурясь. Наверное, стоило бы извиниться или что-то в этом роде, но сил на всю подобную ерунду просто нет. И времени. Особенно времени.
Выключаешь свет, закрываешь дверь и почти бегом спускаешься вниз по полутемной лестнице. Забрасываешь ключи ночному охраннику, даже не сопровождая это какой-нибудь вежливой фразой, и, цепко сжав рукав пальто Дэнни, выводишь парня через служебный вход, под проливной дождь, останавливаясь только на крыльце.
Сейчас твоя легкая одежда кажется совершенно неуместной в антураже разыгравшейся непогоды, но плевать. До твоего Аккорда рукой подать, а там уже будет без разницы, что творится за окном. Смотришь на Лефроя, быстро и прямо, и неловко кладешь руку на плечо, слегка сжимая.
Прости, что так получается, Дэнни. Но иначе нельзя.
Может, оно и к лучшему.
Может, так и надо.
- Будь осторожен, ладно? – надеешься, что алкоголь никак не сказался на его возможностях водить машину, сама-то ты давно уже не чувствуешь себя даже расслабленной. Стресс, мать его.
А потом – быстрым шагом до автомобиля, даже не прячась от дождя, потому что нет смысла. Если бы понадобилось, ты бы отправилась в Чарльзтаун пешком, не задумываясь. Если на кону жизнь и здоровье друга, ты готова на все.
А Лефрой… Лефрою придется подождать. Тем более что он, похоже, способен на куда большее, чем казалось на первый взгляд.